Цена жизни – смерть

Памятуя, что Вовик жаловался на отсутствие в доме сахара, Турецкий забежал в гастроном и купил пачку рафинада — его с пола собирать легче, если вдруг снова рассыплется, и еще купил пива и хлеба.

Снаружи дом никак не изменился: на балконе Вовика по-прежнему телепался ооновский флаг и лежала обваленная ограда, дверь закрыта, стекла целы. Бабулька этажом ниже по-прежнему пестовала своих гигантов, и за прошедшие дни они еще сантиметров на десять выросли. На лавочке у подъезда сидел знакомый Турецкому оперативник из «Глории», в панамке и с газетой. Значит, Денис все-таки не забыл.

— Ну как он там? — спросил Турецкий, подсаживаясь на лавочку и закуривая. — Жив еще?

— Функционирует, — откликнулся оперативник. — Каждые три-четыре часа наведываюсь, проверяю. Правда, сегодня характер шумов несколько изменился. Если бы я тут сутками не торчал, сказал бы, что укололся наш подопечный. Только никто к нему не приходил — это я точно знаю, и сам он из квартиры ни ногой.

— Подробности его биографии выяснили?

— Кое-что. Молчанов Владимир Игоревич, шестьдесят девятого года рождения, холост, родственников в Москве не имеет, сидел за хранение, освободился в девяносто пятом. Ежегодно направляется на принудительное лечение. В девяносто седьмом был госпитализирован с подозрением на шизофрению, но диагноз не подтвердился. Квартира принадлежала двоюродной тетке, которая умерла в девяносто шестом. Соседи от него не в восторге, но ведет он себя преимущественно тихо, так что пока терпят.

— Ладно, поднимусь, проведаю, — сказал Турецкий, — сахарку вот ему купил. Поможешь доски отодрать?

Доски оторвали с большим трудом, все гвозди были на месте — явно до того их никто не трогал. Вовик внутри не подавал особых признаков жизни, по крайней мере, к двери не подошел поинтересоваться, кто его навестил. Сыщики нашли его сидящим у расколотого зеркала. Наркоман голый по пояс делал макияж и напевал что-то негритянско-блюзовое.

— Помочь? — спросил оперативник.

— Нет, на лавочке подожди.

Вовик с отвращением стер с губ ярко-сиреневую помаду и попробовал золотисто-бежевую. Ему, похоже, понравилось. Турецкого он не замечал или игнорировал. На столе лежал одноразовый шприц, жгут и закопченная столовая ложка — не выдержал все-таки. «Важняк» обошел квартиру: окна, балкон, дверь — все в том же состоянии, как они с Денисом оставили четыре дня назад. Как попали наркотики в квартиру — загадка. Разве что они тут и были, а воля Вовика была крепка и непреклонна, а потом вдруг сломалась. Или он в порыве просветления вспомнил о давней заначке?

— Молчанов, ты где дозу взял? — спросил Турецкий. Вовик к тому моменту закончил с лицом и примерял парик, продолжая напевать.

В прошлый раз Турецкий его толком даже не рассмотрел. Если отвлечься от накладных ресниц и помады — обычный парень, среднего роста, тщедушный правда, болезненно бледный, с тонкими узловатыми руками и заметной плешью на макушке. Черный парик ему явно не шел.

— Где дозу взял? — повторил вопрос Турецкий, поскольку Вовик его ответом не удостоил.

— Я тебе нравлюсь? — в свою очередь спросил Вовик, томно закатив глаза и закусив губу, что, видимо, означало крайнюю степень возбуждения.

— Не нравишься. — Турецкий содрал с него парик и зашвырнул в угол. — Кончай ломать комедию, а то бить буду, и больно.

— Думаешь, я тебя боюсь? Ты кто вообще? Мент поганый? Трахнуть меня хочешь? Ну трахни, мне не жалко. Давай не стесняйся. — Вовик спустил штаны. — Кондом не забыл, козлина?

Турецкий, особо не раздумывая, двинул его кулаком по накрашенным губам. Не сильно, но так, чтобы тот почувствовал вкус крови. Вовик, поддерживая штаны, уполз на кровать.

— Я не мент, — сказал Турецкий, тоже усаживаясь на краешек кровати. — Я следователь Генпрокуратуры и трахать тебя не намерен. Я тебя четыре дня назад ловил, когда ты с балкона нырять собирался, помнишь? А приходил я тогда, чтобы поговорить о твоем хорошем знакомом Промыслове. Я же тебя тут законопачивал, потому что ты завязывать собирался. И поскольку я тогда тебя в кутузку не засадил за твои стрелковые упражнения, а пошел, так сказать, навстречу твоему желанию радикально порвать с наркотиками, теперь я желаю знать, где ты взял дозу.

— Женечка! — заскулил вдруг Вовик, размазывая по подбородку слюни и сопли. — Женя!

Турецкий вспомнил про пиво, которое купил для этого урода.

— Иди умойся, будем пиво пить, — предложил он довольно миролюбиво, хотя больше всего сейчас хотел двинуть Вовика по голове чем-нибудь тяжелым и шагать отсюда подальше. Достали эти наркоманы окончательно.

Холодный душ и пиво практически сделали из Вовика человека. Или хотя бы нечто подобное.

— Ты руку не разбил? — участливо спросил он у Турецкого, покончив со второй банкой.

— Когда? — не сообразил «важняк».

— Когда меня по морде съездил. У меня, наверное, СПИД, так что ты тут поосторожнее.

Турецкий придирчиво осмотрел кулак, но кожа вроде была не повреждена — еще этого не хватало. Знал бы — лупил бы стулом. Он лихорадочно вспоминал, не поранился ли в прошлый раз. А ведь ободрал пальцы. Но Вовик тогда, кажется, не кровоточил. А Денис? Черт, вот влипли. Придется провериться. Ирка с ума сойдет, скажет: добегался, доигрался… И вообще, представить страшно, что будет — конец всей жизни.

Турецкому вдруг расхотелось пива.

Он сбегал вымыл руки и вылил на них остатки какого-то лосьона из Вовиковой аптечки. Постоял немного у зеркала, глубоко вдохнул несколько раз и попытался успокоиться. Как говорил старина Карнеги, не стоит переживать неприятности, которые еще не произошли. Все будет о'кей. Не было ничего. Не могли они с Денисом так по глупости вляпаться. Не могли. А не могли, значит, не вляпались.

Намного легче не стало, но способность соображать вернулась.

— Испугался? — Вовик пришел проведать Турецкого в ванную. — Я тоже вначале испугался, а потом привык.

— Давай поподробнее, ты кровь сдавал? Тебе диагноз поставили? — допытывался Турецкий, желая окончательно все прояснить.

— Я не сдавал. Мальчики, с которыми мы машинку по кругу пускали, в анонимный кабинет бегали — один просто носитель пока, а у другого СПИД, я был третий. Так что считай сам.