Такова любовь (ЛП)

Ему оставалось жить еще полторы минуты. Он аккуратно сложил платок и положил его обратно в карман. Взглянул вверх на металлические цифры на двери перед собой. Квартира 1"А". Буква "А" висела немного вкось. Времени совсем не оставалось.

Он нашел кнопку звонка на косяке двери. Протянул руку... Три секунды. Нажал кнопку...

Внезапный оглушительный взрыв снес дверь и стену квартиры, разорвал продавца пополам, поднял вверх и разметал по лестнице каскад расчесок и обожженной человеческой плоти.

Весна действительно наступила.

Глава 2

Во время последней великой борьбы за демократию детектив второго класса Коттон Хейз служил на борту берегового миноносца, поэтому его боевой опыт ограничивался происшествиями на море. Честно говоря, он как-то раз принимал участие в бомбардировке побережья маленького тихоокеанского острова, но своими глазами никогда не видел результаты разрушительных торпедных атак своего корабля на японские береговые укрепления. Служи он пехотинцем в Италии, разрушения в холле многоквартирного дома не очень бы удивили его. А так как он спал в чистой постели, ел, как говорится, досыта три раза в день, поэтому то, что он увидел, страшно потрясло его.

Прихожая и лестница были завалены штукатуркой, щепками, обрывками обоев, деревянными балками, кухонной утварью, расческами, осколками разбитой посуды, человеческими останками, волосами и мусором, всюду была кровь. Поднятое взрывом, в воздухе стояло облако пыли от штукатурки, пронизанное лучами полуденного солнца, проникающего через вентиляционное окно. Само окно вдребезги разнесло взрывом: осколки были повсюду на лестничной площадке второго этажа. Стены вокруг почернели и вспучились. Все бутылки из-под молока, стоящие тут же у дверей двух других квартир, были разбиты. К счастью, обольстительница Весна завлекла на улицу всех других жителей второго этажа, поэтому в тот апрельский день от взрыва пострадали только разносчик в коридоре и сами обитатели квартиры 1"А".

Хейз шел вверх по заваленной обломками лестнице следом за кашляющим и задыхающимся от пыли патрульным, прикрывая лицо носовым платком и стараясь не думать о том, что он пробирается через кровавые останки того, кто когда-то был человеком. Он прошел по следу из расчесок к поверженной стене и разрушенной двери квартиры: в тот день шел дождь из расчесок – кровавый дождь. Из кухни все еще валил клубами дым, в воздухе чувствовался запах газа. Хейз даже не предполагал, что ему понадобится противогаз, который еще внизу патрульный сунул ему в руку, но страшная вонь заставила его передумать. Он натянул маску на лицо через голову, проверил вводную трубку, соединенную с коробкой противогаза, и следом за патрульным вошел в кухню, ругаясь и ничего не видя, так как стекла тотчас же запылились. Человек в спецовке спешно делал свою работу на кухне за разбитой плитой, стараясь остановить продолжающуюся утечку газа в квартиру. Взрывом плиту отбросило от стены, разорвало трубы, соединяющие ее с газопроводом, и постоянный приток газа в квартиру угрожал новым взрывом. Человек в спецовке, несомненно, посланный либо департаментом общественных работ, либо газовой и электрической компанией, даже не поднял головы, когда они вошли. Он спешил и работал быстро. Один взрыв уже был, и, черт его возьми, он не хотел второго, по крайней мере, пока он сам находился в помещении. Он знал, что смеси одной части окиси углерода с половиной кислорода или двумя с половиной частями воздуха достаточно для того, чтобы снова от какого-нибудь пламени или искры произошел взрыв. Когда он прибыл на место происшествия, он открыл все окна, даже в спальне, хотя то, что он увидел там на кровати, не было приятным зрелищем. Он затем сразу же приступил к работе над искореженными и изогнутыми газовыми трубами, пытаясь установить утечку газа. Он был благочестивый католик, но, если бы сам Папа Римский вошел в кухню, он и то не перестал бы возиться с трубами. Он даже не кивнул вошедшим.

Сквозь запыленные стекла противогаза Хейз наблюдал за его работой, а затем бросил взгляд на развороченную кухню. Не надо было быть большим специалистом, чтобы определить, что именно здесь произошел взрыв. Это было ясно и без перевернутой плиты и запаха газа. Кухня вся разбита: стекла выбиты, кастрюли и сковородки разметало в разные стороны и изрешетило. К счастью, занавески сгорели мгновенно и не произошло большого пожара. Стол и стулья взрывом швырнуло в комнату рядом с кухней, даже здесь взрывом подняло с места тахту и теперь она торчком стояла у разрушенной стены.

В отличие от других комнат, спальня почти не пострадала. Газовщик открыл окно, и весенний ветер зашевелил занавески, беззаботно играя с ними. Одеяло было снято и лежало у изножья постели, а на чистых белых простынях лежали двое – мужчина и женщина – так, как это бывает весной: на мужчине ничего, кроме трусов, в голубую полоску, на женщине – только трико. Оба были мертвы.

И хотя Хейз не очень-то разбирался в патологии, тела мужчины и женщины на постели, даже при том, что рассматривал он их через грязные стекла противогаза, были яркого, вишнево-красного цвета, и он готов был держать пари, что оба они умерли от острого отравления окисью углерода. Он уже готов был размышлять о том, была ли смерть случайной или преднамеренной, – он был хорошим полицейским и не мог, конечно, исключить также и возможность умышленного убийства. Тем не менее начал целенаправленный поиск записки о самоубийстве.

Ему не пришлось долго ее искать. Она лежала неподалеку, на туалетном столике, напротив кровати, прижатая мужскими наручными часами, чтобы не слетела. Не дотрагиваясь ни до часов, ни до записки, Хейз нагнулся, чтобы прочитать написанное.

Она была отпечатана на машинке. Он механически оглядел комнату и увидел ее на маленьком приставном столике возле кровати. Он снова посмотрел на записку.

"Боже, прости нас за содеянное. Мы так любим друг друга. Но весь мир против нас. У нас нет другого выхода. Только так мы можем положить конец своим страданиям и мучениям других. Пожалуйста, пойми.

Томми и Ирэн".

Хейз утвердительно кивнул, молча высказывая понимание, а затем отметил про себя: не забыть бы забрать записку и часы, как только будут сделаны фотографии. Он пересек комнату, заполнил бланк, который позднее прикрепит к пишущей машинке с тем, чтобы доставить ее в лабораторию, где парни лейтенанта Сэма Гроссмана должны будут провести свои тесты на сравнение записки и шрифта.

Он снова подошел к кровати. Казалось, мужчине и женщине было немногим более двадцати. Мужчина непроизвольно весь обделался, очевидно, после того, когда впал в глубокую кому и когда газ полностью одолел его. Женщину вырвало в подушку. Он стоял у их кровати, задумавшись над тем, как они себе все это представляли. Или мечтали о красивой, спокойной и тихой смерти? Вроде бы как «заснут» и все? Интересно, что они чувствовали, когда началась головная боль? Они, возможно, впали в забытье и не могли сдвинуться с этой кровати, даже если потом и передумали умирать вместе. А когда их тела стало сводить судорогой, прежде чем они впали в оцепенение и не могли уже контролировать ни рвоту, ни другие физические отправления? Он смотрел на тела этих двух людей, Томми и Ирэн, каждому из которых было не больше двадцати, качал головой и думал: «Глупцы, что вы надеялись найти? Откуда вы взяли, что мучительная смерть лучше мучительной жизни? Что заставило вас искать выход в мучительной смерти?»

Он отвернулся от кровати. На полу валялись две пустые бутылки из-под виски. Из одной спиртное пролилось на коврик, брошенный у кровати со стороны женщины. Он не знал, напились ли они до бесчувственного состояния, после того как открыли газовый кран, но так часто поступали те, кто травился газом. Он знал, некоторые люди считают, что самоубийство требует большого мужества, но сам полагал, что это проявление чрезвычайной трусости. Пустые бутылки из-под виски служили подтверждением его мыслей. Он заготовил бирки к каждой из них, но не прикрепил, отложил до тех пор, пока не будут сделаны фотографии.