Чума на ваши домы. Уснувший пассажир. В последнюю очередь. Заботы пятьдесят третьего. Деревянный сам

— Они уже отправились, Саня, — поправил его Казарян.

Арнаутов, не понимая, о чем они, осторожно переводил взгляд с одного на другого. Не отреагировав на поправку, Смирнов опять приступил к мягкому допросу:

— Сколько вас здесь на охране?

— Четверо. Сегодня остались трое. Четвертый завтра должен от Воронова привезти продукты.

— Где сейчас двое?

— Каждодневный проверочный объезд квадрата, — Арнаутов глянул на часы. — Будут примерно через час двадцать, полтора.

— Все четверо из лагерной охраны?

— Двое. А двое — наемных.

— Как давно вы все четверо здесь находитесь?

— С мая. С бригадирами и мастерами готовили фронт работ.

— Бригадиры и мастера откуда?

— Из местных, специально отобранных.

— Уголовники бывшие?

— Да.

— А рабочие, рядовые лесорубы из воздуха, что ли, являются?

— В начале июня приходит автокараван из Средней Азии с мастными рабочими, и сразу же начинается лесоповал и одновременно вывоз.

— Есть незарегистрированная дорога?

— Да. На Алтайский тракт.

— Все это каким-либо способом документируется?

— Не знаю.

— Но какие-то бумажки у тебя имеются?

— Только копии нарядов на питание, горючее…

— Покажи, — приказал Смирнов.

Арнаутов с готовностью вскочил с топчана и, подойдя к столу, за которым сидел Смирнов, вежливо попросил:

— Разрешите?

Смирнов поднялся из-за стола и уступил место Арнаутову. Тот, усевшись на стул, стал лихорадочно искать в ящиках. Кучка бумаг получилась приличная. Смирнов, стоя, небрежно просмотрел их и ни с того, ни с сего поразмышлял вслух.

— Разговорчив и откровенен. К чему?

— А что мне остается делать? — с горечью произнес Арнаутов. Теперь Смирнов сел на топчан, а Арнаутов остался за столом.

— Те двое, что совершают объезд, верхами?

— Да.

— Значит, топот копыт мы услышим, — понял Смирнов. — Собирайся, поедешь с нами.

— А кто вы такие? — задал резонный вопрос Арнаутов.

— Мы-то? — Смирнов ощерился, как пес. — Те, кто может тебя заставить собраться и поехать. Считаю, что ответил исчерпывающе.

Арнаутов вернулся к своему топчану, наклонился, вытащил из-под него сапоги, переобулся (был в шлепанцах на шерстяные носки), вновь возвратился к столу и стал искать что-то, вытягивая ящики один за другим.

— Побыстрее можешь? — поторопил его Смирнов.

— Да документы куда-то подевались. Паспорт, удостоверение…

Неподалеку отчетливо каркнула ворона. Краем глаза Смирнов просек, что медлительный Арнаутов шустро, боком заваливался на пол.

— Рома, ложись! — почти беззвучно прокричал Смирнов. Вдвоем они одновременно рухнули на пол.

Под мощным ударом распахнулась дверь, и двое с белыми глазами, ничего не видя перед собой, дали две бесконечные очереди из двух автоматов по всему помещению на сто процентов убойной высоте, метр — метр двадцать.

Первым умолк автомат левого: короткая казаряновская очередь рассекла стрелка пополам, и он пустым мешком осел на пол. Автомат правого замолчал от того, что пуля из парабеллума Смирнова вошла в кисть руки, указательный палец которой жал на спусковой крючок. Автомат замолчал и со стуком упал на пол. Тихо стало. И ворона больше не каркала. Только правый стрелок, стараясь не кричать от боли, надрывно стонал, сжимая левой рукой простреленную кисть правой. Казарян выполз из-под топчана, куда частично закатился, встал на ноги, подобрал автоматы стрелков и, глядя на уже мертвого, подсчитал:

— Третий.

— Что — третий? — не понял Смирнов. Он уже стоял над столом, упершись в него обеими руками, и смотрел на лежавшего на полу Арнаутова, который в ужасе все прятал, прятал голову под стол.

— Третий человек, которого я убил в своей жизни, — пояснил Казарян.

— Не первый же! — раздраженно заметил Смирнов, намекая, что времени для душевных переживаний нету. — Обыщи обоих и раненому помоги. А я Ричардом Львиное Сердце займусь.

Он под столом ногой ударил Арнаутова по ребрам. Тот охнул, но вылезать не собирался. Смирнов, незаметно для себя покряхтывая, нагнулся и за ноги вытянул его на середину комнаты.

— Что ж мне с тобой сделать, бикса гнойная? — глядя на Арнаутова сверху, решал его судьбу Смирнов. — Труп организовал, приятеля покалечил, а самое главное — нас с тобой, Рома, кончить решил. Каким же образом он маячок задействовал?

Еще раз, уже серьезно, Смирнов ударил ногой лежащего. В печень, чтобы несколько минут движеньями не отвлекал. А сам вновь уселся за арнаутовский стол и стал выдвигать ящики. И сразу же обнаружил на внутренней стенке тумбы выключатель.

— Рома, покарауль тут, а я на минутку на улицу выйду, — сказал он и, брезгливо перешагнув через труп в луже крови, вышел на волю. Отойдя от дома метров на десять, он глянул вверх. От верхушки антенны шел вверх металлический стержень, на котором мощная лампа давала даже ясным днем яркие кумачовые вспышки, видимые, наверняка с большого расстояния. Вот и не услышали они с Романом мирный топот лошадок. Слезли с них пареньки загодя.

Казарян нашел аптечку и перевязывал смирновского клиента. Увидев входящего Смирнова, бодро сообщил прямо-таки радостную новость:

— Ты ему кисть насквозь прострелил. Повезло ему, что пуля не застряла. Я рану хорошо продезинфицировал, так что скорее всего гангрены не будет.

— А мне насрать, будет у него гангрена или нет, — злобно заметил Смирнов и раненому: — Говорить можешь?

— Могу.

— Вы с мертвым твоим напарником по всему — деловые. Как получилось, что и на воле под вертухаями ходили?

— За месяц до окончания срока с нами беседу беседовали.

— И бабки хорошие предлагали за то, чтобы вы узкопленочных караулили, — продолжил его рассказ Смирнов. — Сколько ты уже здесь?

— Второй сезон, — доложил раненый и вдруг спросил:

— Ну, как там, в Москве?

— Ты что, меня знаешь, сморкач? — удивился Смирнов.

— А кто вас по Москве не знает?

— Видишь, Рома, я среди уголовщины, как Наталья Фатеева в партийных кругах, — он глянул на Арнаутова, который уже пошевелился. — Тебе задание, Арнаутов. Похоронишь стрелка, если он вдруг медикам понадобится, пусть сами отрывают, приберись здесь, пол помой, за раненым поухаживай и сиди, жди.

— Чего ждать-то? — спросил раненый.

— Кирюхе твоему ждать, конечно, уже нечего. А тебе с вертухаем — суда. Ну, поговорили. Рома, легкий шмон, и в дорогу.

Казарян знал дело: все помещение прошерстил изящно и быстро. Собрал небольшой урожай: помимо ранее обнаруженных трех автоматов и пистолета Макарова надыбал пару «Стечкиных», еще одного «Макарова», упаковку лимонов и, к собственному удивлению, наган.

— Наган-то чей? — спросил Смирнов.

— Мой, — признался Арнаутов. — Наградная вещь.

Обвешанный оружием, как белорусский партизан после удачной операции, Казарян вопросительно посмотрел на Смирнова.

— Сейчас мы их покинем, — пообещал Смирнов. И остающимся: — Лучший для вас выход: не дергаться, не искать связей, не бежать неведомо куда, а сидеть и ждать. По счастливой для вас случайности крови на вас нет. Сидите, ждите и ясно понимайте, что вышки не будет. Адье, дерьмо собачье.

Во дворе Смирнов подошел к мотоциклу, стоявшему у террасы, отвел его в сторону и, повернув ключ зажигания, наступил на педаль. Машина радостно взревела. Смирнов выключил мотор и попросил Казаряна:

— Дай-ка мне автоматик, Рома. С полным диском.

Он положил мотоцикл набок, взял переданный Казаряном автомат и, приложившись, дал две очереди крест на крест по мотору, по баку, по колесам. В окошке дома осторожно явилось личико Арнаутова — любопытствовал, что произошло. Увидев, понял и исчез со страшных смирновских глаз долой.

Казарян аккуратно, как и положено с оружием, уложил в зад «газона», перекладывая тряпьем и рухлядью, сначала два автомата (один оставил при себе), затем пистолеты Стечкина, пистолеты Макарова и наган. Упаковку лимонок нежно закутал в позаимствованную в сенях стеганку, а взрыватели в тряпице припрятал в бардачок.