Чума на ваши домы. Уснувший пассажир. В последнюю очередь. Заботы пятьдесят третьего. Деревянный сам

— Это уже серьезнее, — решил следователь. — Основная туфта показаний по Ратничкину в чем, Александр Иванович?

— В мелочах, как всегда у хитрых, которые считают себя умными. Вон ведь как про семьсот пятьдесят продумал! Если пол-литра, то зачем компанией с дружком надолго устраиваться? Хряпнули по стакану — и по домам. Если литр, то люди могут и усомниться: не спьяну ли померещилось. Для понта набросал бескозырок, пробок водочных, газету, а про серебряную бумажку из-под плавленых сырков забыл. Бескозырки две, а четвертинка, по утверждению Жабко, разливная, бумагой заткнутая. Да и не покупал нигде Жабко эту водку, проверено людьми, за которых я ручаюсь. Ну, и, конечно, пиджачок. Тут и говорить не надо, все собственными глазами видели. За Жабко всерьез взяться, и из него, как из рога изобилия…

Постучавшись и не дождавшись разрешения, в кабинет Поземкина ворвался в полной милицейской форме и при пистолете лейтенант Чекунов.

— Товарищ капитан, ушел! — закричал он, вытянувшись в струнку.

— Это мы уже знаем, — ворчливо заметил следователь.

— Откуда? — удивился Чекунов и тут увидел Смирнова и Казаряна. — Ну, точно. Мне жена Арефьева сказала, что вы только что были. И что стреляли по вам.

— А откуда она знает, что стреляли по нам? — быстро спросил Смирнов. — Может быть, мы стреляли, она же дома была, ни хрена не видела?

— Скорее всего в окно подглядывала, — растерянно предположил Чекунов.

— Что ж помалкивали? — вроде бы обиделся Смирнов. — Ведь тоже имели в виду Арефьева?

— Были кое-какие сомнения, — признался следователь. — Но хотели только передопросить.

— Но Чекунов-то наш шпалер нацепил!

— По моему приказу весь состав должен быть постоянно вооруженным, — объяснил Поземкин. — По вашему мнению, Александр Иванович, какие следует провести первоочередные действия?

— Арефьева поймать и узнать от него, зачем он убил прокурора. Теперь абсолютно ясно: смерть Власова — ширма для смерти Владимира Владимировича.

Долго молчали местные менты. Наконец следователь прорезался:

— Ложные показания — это хорошо, Александр Иванович. Но они уличают Арефьева во лжи — и только. Он ли в вас стрелял — еще неизвестно, доказывать надо. А собственно по убийству у вас что-нибудь имеется?

— Удары, приведшие к смерти Власова и прокурора, нанесены одним и тем же предметом, по моему стопроцентному убеждению, профессиональным тяжелым кастетом — темняком. Удары наносились сзади, сверху и чуть слева. С уверенностью могу сказать, что убийца — левша, высокий, по местным меркам очень высокий — метр восемьдесят семь — метр девяносто и огромной физической силы человек. Ищите и обрящете. Обрящете Петра Арефьева, других таких в Нахте нет.

— А он точно левша? Не помню, — засомневался следователь.

— Левша, — подтвердил Поземкин. — Он со мной рядом строится. Когда на срубе — топор всегда в левой.

Чекунову надоело стоять посреди кабинета, а разрешения сесть от командира не было. Поэтому решил привлечь к себе внимание:

— У меня тоже рост метр восемьдесят восемь.

— Кандидат, значит. Но ведь не левша? — спросил Поземкин и догадался — для него лейтенант заговорил. — А что стоишь-то? Ты садись, садись.

Чекунов облегченно устроился поблизости от Смирнова и Казаряна.

— Что ж, — решил Сергей Сергеевич. — Рабочая версия теперь имеется. Действуй, милиция.

— Лейтенант Чекунов! — официально призвал к вниманию Поземкин. Чекунов с плохо скрытым отсутствием энтузиазма опять поднялся. — Срочно оповестите весь личный состав, чтобы все были здесь через двадцать минут. Общая оперативка. Александр Иванович, вы будете присутствовать?

— Нет! Я лучше потом с тобой, Гриша, один на один поговорю. Ну, а если что непредвиденное — мы с Романом Суреновичем в гостинице.

— А Роман Суренович при чем? — грубо спросил следователь.

— А Роман Суренович — майор милиции запаса. Шесть лет тому назад — лучший оперативник МУРа, — скромно доложил Смирнов и встал. Встал и майор запаса.

До гостиницы молчали. В вестибюле Смирнов предложил:

— Пойдем к Олегу заглянем.

В номере Олега не было, но из третьего люкса, где разместились звуковики, доносилась песня, исполняемая Тороповым. Новая песня: про чудесную поляну, про веревочки, чтобы осчастливленные пребыванием на этой поляне далеко не уходили, про мудрого козла, который трахал подряд всех привязанных, чтобы убить в них низменные инстинкты и уберечь от постороннего дурного влияния.

Но не было Олега Торопова у звуковиков. Звукооператор, инженер звукозаписи и микрофонщик, пригорюнясь, слушали магнитофон. Под водочку, конечно.

— Когда Олег записал эту песню? — строго спросил у звукооператора Казарян.

— Два часа тому назад. Пришел, говорит: «Давай запишем горяченькую, только что слудил». Мы, конечно, тут же ее начисто и записали. Три дубля. Сейчас все думаем, который лучше. Замечательная песня, правда?

— Правда, — мрачно согласился Казарян. — Пришел он к вам пьяный, трезвый?

— Почти трезвый. Сочинял ведь, — ответил звукооператор и признался: — А как записали, естественно, по стакану приняли.

— Естественно! — разозлился Смирнов. — Стакан водки — естественно!

— И для вас естественно, — спокойно заметил звукооператор.

— Для меня — да! — заорал Смирнов. — А для него — нет! Он — запойный в запое. Понимаешь ты это, слухач? Где он сейчас?

— Не знаю. Только-только мы приняли по стакану, как набежала эта блондинистая комсомольская блядь Вероника. И сразу: поминки у Эдиты Робертовны, видите ли, справляли не по-нашему, мы новые организовали, пойдемте, мол, с нами. Нас для проформы позвала, мы отказались, а Олега все-таки уволокла. С гитарой.

— Говнюки вы, братцы, — констатировал Казарян, и Смирнову: — Пошли, Саня.

В коридоре расстались ненадолго.

— Ты чистенький, а мне душ принять просто необходимо, — сообщил Смирнов. — Помоюсь и к тебе загляну.

— Водку жрать? — догадался Роман.

— А куда мы от нее, родимой, денемся?

Уже все было готово на столе, когда явился чистый, причесанный на геометрически четкий пробор молоденький на глаз подполковник Смирнов в свежей кумачовой — за «Спартак» «болел» — футболке. Увидев такое, Казарян тут же исполнил:

— В красной рубашоночке, фартовенький такой!

Смирнов оглядел стол, не садясь, и критически заметил:

— Вроде бы все ничего, а до Алькиного сервиса — не дотянуться.

— То Алька, — сказал Казарян.

— Алька, — эхом отозвался Смирнов и сел. — Давай-ка выпьем за него.

Казарян налил, чокнулись, и почти хором произнесли оба:

— Чтобы ему было хорошо.

Выпили, закусили вяло. Казарян вспомнил сегодняшние дела:

— Как ты теперь с этими разбираться будешь?

— Когда мой командир на фронте не знал, что делать, он приказывал весьма значительно и строго: «Действуйте по обстоятельствам». По обстоятельствам, Рома, по обстоятельствам. Теперь их ход. Я вроде бы, как шахматист, сделал зевок и жду: хапнут они эту фигуру или не хапнут.

— Арефьева? По-моему, уже хапнули.

— Хапнули и отложили? Ну, нет! Они еще вокруг него круги делать будут. Могут мне его под выстрел подставить, а то и выстрелить в меня из него.

— Конкретно — кто? — злобно поинтересовался Казарян.

— В куски разорвешь? У них несколько подходящих пареньков имеется. Но скорее всего задействуют на меня для меня неизвестного. И — хватит о делах, сдавай.

Выпили по солидной второй. Третью разлили по стаканам и расселись поудобнее: Казарян на диван, Смирнов — в кресло. Стаканы и малую рабочую закусь прихватили с собой. Смирнов поставил стакан на плоский подлокотник кресла, а на стакан малую тарелку с селедочным бутербродом, закинул руки за голову, откинулся на спинку и вдруг негромко запел: