Лонтано

Дорога шла то по заросшим елями узким извилистым перешейкам, то по черным прямоугольным равнинам. У Эрвана не было никаких законных прав и ни малейшего доказательства в поддержку своих подозрений. Он решил не связываться со швейцарской полицией, и у него не хватило терпения дождаться завтрашнего дня и нанести визит в приличное время, когда врачи будут у себя в кабинетах, а пациенты в общей гостиной.

GPS вернул его к реальности: он не знал, где находился, но ему оставалось всего несколько километров. Клиника де ля Вале, как на то указывало ее название, располагалась в поросшей елями низине. Если бы навигатор вдруг сломался, ему пришлось бы ждать рассвета, чтобы сориентироваться.

Появились здания в ореоле света: невысокие, крыши-террасы, деревянные стены, как бы сложенные из перекрещенных досок. По непонятной причине многие окна были освещены и мигали в черном зиянии долины. Паркуя машину на стоянке, Эрван подумал о бальном зале, опустевшем после сигнала тревоги: несмотря на иллюминацию, никакого человеческого присутствия заметно не было. Подходя к двойным стеклянным дверям, он вытащил оружие и дослал патрон. Абсурд.

Вестибюль был пуст. Стены, пол, потолок – все белое. Потолочные светильники отражались в линолеуме. Зеленые растения разграничивали пространство. Телефонистка – или медсестра – дремала за стойкой. Он подошел. Женщина выпрямилась.

– Нужна срочная помощь? – спросила она, слегка встревожившись.

Эрван спрятал оружие и достал свою трехцветную карточку:

– Мне нужно увидеть вашего шефа.

– Вы француз?

– Уголовный розыск.

– Вы говорите о профессоре Шлиме?

– Именно.

Он прочел это имя на сайтах, которые успел просмотреть. Жан-Луи Шлиме. Мировая известность. Престижные публикации в научных журналах. Владелец клиники с девяносто третьего, наряду с другими швейцарскими инвесторами.

– Что вы здесь делаете?

Эрван обернулся и с первого взгляда понял, что перед ним именно тот, кто его интересует. Слишком хорошо, чтобы оказаться простой случайностью…

Коренастый мужчина лет пятидесяти, рыжий и улыбчивый, из тех, кто внушает доверие, даже, и особенно, когда надежды больше нет. На нем был толстый свитер и лыжные брюки.

– Я доктор Шлиме. Что вы желаете в такой час?

Эрван снова продемонстрировал свое удостоверение:

– Просто поговорить с вами.

Врач был не один. Рядом с ним высился непроницаемый гигант в пуховике – скорее приближенный телохранитель, чем санитар.

– Вас неправильно проинформировали, – пошутил он, – ваше удостоверение здесь недействительно.

– Я с дружественным визитом.

– В полночь?

– Именно в полночь. Даже во Франции я не имел бы права находиться здесь в такое время. Посмотрите на ситуацию под другим углом: поговорим сейчас здесь, и через час все будет закончено. Выставите меня вон, и я вернусь завтра или послезавтра с кавалерией, следователем и всем бардаком, который из этого вытекает.

– Вы блефуете, – улыбнулся тот. – Швейцария никогда вас не поддержит без многонедельных процедур. Мои адвокаты задушат все это в зародыше. Кстати, а о чем речь? Мне себя упрекнуть не в чем.

Эрван вновь обрел уверенность и ориентиры: играть по-жесткому, продвигаться наугад, рассчитывать скорее на свое присутствие, чем на бумаги.

– Ноябрь 2009-го. Жан-Патрик Ди Греко. Иво Лартиг. Себастьен Редлих. Жозеф Ирисуанга. Дам скидку за всех четверых.

Шлиме махнул маленькой розовой пухлой ручкой:

– Прошу за мной. Можно сказать, я жду вас с первого дня.

126

– Бессмертные клетки!

Зал напоминал библиотеку, которая мутировала в полярную лабораторию. Шкафы-холодильники, пронумерованные, из нержавеющей стали. Белый кафель от пола до потолка. Холодный неон идеально подходил для освещения ящиков с жидким азотом, в которых поддерживалась температура минус сто восемьдесят градусов.

– На протяжении многих лет мы собираем клетки.

– Клеточные штаммы?

– Изначально это не всегда так, но мы научились их дедифференцировать, то есть делать из них нейтральные, а потом генетически перепрограммировать.

Одеты они были как космонавты в бумажной обертке: комбинезоны, плиссированные нашлепки на черепе, бахилы на ногах. И передвигались шелестя, словно листья, а в довершение всего были вынуждены защитить лицо хирургической маской и очками на случай возможных брызг: азот так холоден, что обжигает, как пламя.

– Кому принадлежат клетки?

– Предусмотрительным пациентам, которым мы сможем в нужный момент спасти жизнь.

Они шли вдоль блестящих стен. Странным образом это средоточие вечной жизни напоминало морг.

– Придет день, когда фрагмент пуповины будет систематически сохраняться из терапевтических соображений. – Врач положил затянутую в перчатку руку на хромированную дверцу. – В распоряжении каждого человеческого существа будет запас клеток, что позволит обновить его кровь, костную ткань, всю человеческую машинерию.

Эрван подумал о первом дне Великого поста, дне воздержания, когда священник чертит крест на лбу верующего и произносит слова из Книги Бытия: «Прах ты и в прах обратишься». Минули те времена: человек отныне был не прахом, а бессмертными клетками.

– Расскажите мне о Ди Греко, Лартиге, Редлихе, Ирисуанге.

Шлиме не заставил лишний раз себя просить:

– Они явились ко мне и предложили безумный план, на который я тут же согласился.

– Почему?

– Во-первых, из-за денег. А еще ради эксперимента. Их идея завораживала: стать кем-то другим благодаря спинномозговой пересадке.

– Вы знали, откуда взялись клетки? Кого они выбрали в качестве оригинала?

– Нет. Мне это было не важно.

Человек воспроизвел убийцу в четырех экземплярах и говорил об этом как о банальной программе исследований.

– Вы осознаете, что я мог бы обвинить вас в незаконной медицинской практике?

Хирург стянул маску с лица и от души рассмеялся. Из его рта вырвался клуб пара.

– Вы неподражаемы. Не можете вы меня ни в чем обвинить и прекрасно это знаете. И уж тем более не здесь, где ваши полномочия равны нулю.

– Я передам дело швейцарским коллегам.

– А кто докажет обвинения? Вы? Я могу представить любой документ, подтверждающий, что эти люди страдали лейкемией. Облучение полностью разрушило их старые клетки, а пересадка заново восстановила организмы. – Он воздел маленькие ручки в перчатках. – Не пойман – не вор!

Эрван начинал постукивать зубами в этом «клеткохранилище».

– Не могу поверить, что вы согласились на их план.

– Они грозились впрыснуть себе какую-нибудь болезнь крови, чтобы заставить меня лечить их.

– И вы поверили в их шантаж?

– Нет, но это доказывало их решимость. Уж лучше положить деньги в карман и провести эксперимент.

– Вы знали, что клетки изъяты из мертвого тела?

– Я не интересовался деталями.

– Я уверен, что ваши «добровольцы» убили как минимум пять человек, вообразив, что превратились в того убийцу, генетическое наследие которого вы им впрыснули.

Шлиме приподнял брови и тут же вернулся к своему обычному выражению веселой акулы. Не густо в качестве эпитафии пяти жертвам. Бесполезно обсуждать с ним проблемы морали и ответственности: вид у него был такой же холодный, как у его шкафов, и такой же безумный, как у его реинкарнированных пациентов.

– Назовите мне даты, имена и обстоятельства.

– Почему я должен вам отвечать?

Эрван тоже снял маску:

– Что бы вы ни думали, я уже завтра могу прислать сюда тьму швейцарских полицейских. Не надо недооценивать мои возможности причинить вам неприятности.

Маленькие облачка пара по-прежнему вылетали изо рта Шлиме и, казалось, розовели вокруг него.

– Идемте, – сказал он наконец, – мы здесь заледенеем.

Они оставили свои бумажные костюмы в шлюзовой камере и двинулись по новым коридорам. Громила исчез. Они оказались в маленьком кабинете, забитом книгами и папками, – подобием кабинета Ласея в Шарко.