Лонтано

– Это ничего не говорит мне о том, куда вы ехали: судя по вашим документам, вы живете в Шестнадцатом округе.

– Придется довольствоваться тем ответом, что я дал. Не собираюсь никого вмешивать в эту историю.

– Такси какой компании?

– Представления не имею. Поищите: о таком клиенте, как я, вообще-то, должны вспомнить.

– Где вы были в ночь пятницы?

– В Лагосе, в Нигерии.

– Когда вы приехали в Париж?

– В субботу, в семь часов вечера.

– Свидетели могут подтвердить эти факты?

– Моя семья. Несколько министров. Свяжитесь с авиакомпанией. Мне кажется, мы оба теряем время, и вы и я.

Эрван сделал вид, что не слышал:

– Вы владелец художественной галереи.

– Скорее акционер и управляющий.

– Вы специализируетесь на африканском искусстве?

Тот опять засмеялся, показывая убийственные клыки. Его алые глаза обладали точностью лазерного прицела.

– Негритос может привозить только статуэтки с родины, так?

– Я думал…

– Галерея «Оникс» выставляет нескольких наиболее престижных на данный момент художников и фотографов. И они не африканцы.

Бодимодер выскальзывал у него из рук, как обмылок. Несмотря на внешний вид, несмотря на связи с Редлихом и Лартигом, несмотря на близость к месту преступления, не было никакой возможности ни обвинить его, ни удерживать.

– Какой религиозной практики вы придерживаетесь?

– Я принадлежу к церкви пятидесятников Лагоса.

– Вы не анимист?

– Еще одно расхожее клише. Вы ищете колдуна или что?

– Будьте так добры…

Ирисуанга терял терпение:

– В Африке все анимисты. Какой культ ни возьми, все те же джунгли. Вместе с духами.

– А культ йомбе вам знаком?

– Это в Конго, верно?

Внезапно он сменил тон и насмешливо протянул на африканский манер:

– Хозяин, эта пррравда далеко от моего дома.

Ирисуанга был неприкасаем и прекрасно это знал.

– Где вы учились?

– Прошел курс в Оксфорде.

– Какие дисциплины?

– Английская литература и история искусств.

– Не медицина?

– Нет.

– Хирургией никогда не баловались? Никогда не кромсали своих подружек-фетишей?

Эрван встал с недобрым видом. Вот он, решительный бой. Нет сомнений: больше ему допрашивать нигерийца не придется. Ирисуанга спокойно смотрел на него снизу вверх. Он положил обе ладони на стол: два подкожных кольца образовали на их поверхности тревожный узор, как будто по ним проходили круговые вены.

– Мне надоели ваши глупости, – бросил он усталым голосом. – Если вы хотите повесить на меня убийства Человека-гвоздя, придется поискать что-то более весомое.

– Я не говорил ни об убийствах, ни о Человеке-гвозде.

Нигерийца обуял искренний смех, ледяной, словно кристаллический.

– Значит, я себя выдал? После всех статей в прессе? После сцены у Лартига? Вы что думаете? Что у африканца вообще мозгов нет?

Эрван подошел к двери и широко распахнул ее:

– Вы свободны, господин Ирисуанга.

– Я всегда свободен.

В коридоре с озабоченным видом ждал Амарсон.

– Законник прибыл, – тихо сказал он.

Ирисуанга присоединился к ним на пороге; он презрительно оглядел обоих полицейских. Машинально Эрван сунул руку в карман и достал телефон. Включил его и проверил сообщения. Левантен. Перезвонить.

– Так, – эксперт перешел сразу к делу, – в семьдесят втором образце, изъятом с Анн Симони, обнаружены следы другой крови.

– Где именно?

– За левым ухом, как с шампанским делают. – Он издал горький смешок. – Наверняка на счастье.

– Какая группа?

– Отрицательная нулевая. Повезло: была бы положительная нулевая, и мы остались бы с носом. Это группа Анн Симони и Людовика Перно.

– Есть что-то особенное в этой группе?

– Она довольно редкая, но все равно остаются миллионы подозреваемых.

– Является ли она специфической для африканских этнических групп?

– Полагаю, нет. Но проверю.

В другом конце коридора Ирисуанга переговаривался со своим адвокатом, тоже африканцем. Вновь прибывший не имел ничего общего с обычными неряшливыми стряпчими, прибегавшими в участок, чтобы вытащить подопечных из очередной передряги. Этот выглядел так, будто он сошел со страниц журнала «Вог для мужчин», – а сейчас три часа ночи.

– По этому образцу ты сможешь определить кариотип?

– Уже занимаемся.

– Продолжай анализы по Людовику Перно.

– Ты не шутишь?

В это мгновение человек с красными глазами повернул голову и бросил на него насмешливый взгляд. Прошли двое полицейских в форме. Эрван не был уверен, но ему показалось, что мутант ему подмигнул.

– И последнее, – сказал Левантен. – Может, это ничего не значит, но нам уже попадалась нулевая отрицательная.

– У кого?

– У самого Тьерри Фарабо. Я проверил по его медкарте в Шарко.

Эрван не желал уступать великим иррациональным страхам: Человек-гвоздь, вернувшийся из царства мертвых…

– Фарабо был кремирован в две тысячи девятом, а у нас еще осталось немало кандидатов на эту роль. Позвони, когда будет что-то новое.

Он вышел из участка в поисках Крипо. Лютнист болтал с караульными на тротуаре, скручивая сигаретку.

– Ну? – рассеянно спросил Крипо.

Усталость только усугубляла его природную расслабленность.

– Лучше не спрашивай. Что там у тебя с медицинскими картами Лартига и Редлиха?

– Думаю, завтра будут.

– И еще мне нужна карта некоего Жозефа Ирисуанги. В участке есть его данные. Предупреждаю, будет непросто: он нигериец и под защитой дипломатического иммунитета.

Вроде бы новые трудности Крипо не ужаснули. Он стиснул сигарету зубами и вынул блокнот:

– Тебя интересуют его прививки?

– Меня интересует его группа крови, как и двух других. А еще все медицинские услуги, которые им потребовались с момента рождения.

Он не мог выкинуть из головы одну мысль: кровь Фарабо в качестве подписи на теле Анн Симони. В совпадение поверить невозможно. Чудо оставалось необъяснимым.

– Ирисуанга… думаешь, это он был в Сент-Анн? – спросил заместитель.

– Я думаю, пора нам плюнуть на синицу и погнаться за журавлем.

– То есть?

– За всем этим делом стоит Фарабо, и не только как пример для подражания.

– Ничего не понял из того, что ты сказал.

Эрван захохотал:

– Я тоже, признаюсь…

116

Гаэль функционировала совершенно автономно, как компьютеры в случае грозы или короткого замыкания. Она не получала ни энергии, ни ощущений от внешнего мира. Однако в своем полусне она ощутила звук медленно открывающейся двери палаты. Но не сразу узнала силуэт на пороге.

Ей пришлось зажечь свет, чтобы приглядеться: последнее из лиц, которые она ожидала увидеть здесь. София Монтефиори собственной персоной.

– Можно войти?

Было около четырех утра (ей вернули часы), а София сияла. Она обладала неувядаемой свежестью, неизменной жизненной силой вечных снегов – ни времен года, ни передышек, постоянная красота.

– Конечно, – хрипло отозвалась Гаэль, машинально приглаживая волосы.

Итальянка взяла стул и устроилась рядом с кроватью.

– Ты пришла с Лоиком?

– Придется тебе привыкнуть видеть меня без него.

– Конечно… – ответила она слабым голосом. – И копы тебя пропустили… в такой час?

– Ты забываешь, что моя фамилия тоже Морван.

Гаэль улыбнулась. Хотела было укрыться за привычной агрессивностью, но душа уже не лежала.

– Ты в курсе? – спросила Гаэль, с усилием приподнимаясь.

– Лоик мне позвонил.

– Я хочу сказать… в курсе всего?

София кивнула, доставая пачку сигарет:

– Здесь ведь можно курить?

Запах в комнате был сам по себе ответом. Гаэль посмотрела на невестку, прикуривающую «Мальборо». Она всегда завидовала ее коже, но сегодня все изменилось: вблизи было видно, что у Итальянки круги под глазами, а кожа блестит, как скверный жир. Она также с удивлением заметила морщинки в углах глаз: их называют «гусиные лапки», но скорее это орлиные когти. Из-за развода?