Лонтано

– Поднимайтесь, – сказал хозяин, возвращая карточку. – У меня есть кофе.

Точно те же слова, что произнес Лартиг четырьмя часами раньше. Эрван отметил еще одно сходство между ними: Редлих хромал. Он кособочился и волочил ногу, словно у него был деревянный протез.

Еще один выбывший кандидат на роль бегуна из порта Фос. Поднимаясь по трапу на баржу, Эрван поймал себя на ощущении, что он движется не вперед, а назад.

106

– Садитесь, – распорядился Редлих, копошась в глубине каюты.

Под столом из темного дерева они нашли грязные табуреты. Все здесь было черным, будто прошло через огонь: стены, мебель, занавески… Выделялись только африканские предметы, выстроенные на полках. Разумеется, фетиши йомбе, но также фигурки, украшенные раковинами, кожаные маски или же дротики, наделенные истинной эстетикой смерти. Остальное пространство занимали книги. Вдоль перегородок, плотно расставленные по углам, сваленные на полу, словно ими забивали бреши.

– Я как раз искал место, где отпраздновать Хеллоуин, – прошептал Крипо.

Но хуже всего был запах: смесь водорослей, влажного картона и животных экскрементов.

– Кофе с сахаром? – спросил этнолог.

– Мне без кошачьей мочи, – пробурчал Крипо себе под нос.

– Заткнись. – Эрван повернулся к Редлиху. – Спасибо, годится.

Этнолог вернулся с итальянской кофеваркой и щербатыми кружками, которые поставил на стол. Полумрак, хромота, черная вода за иллюминаторами: атмосфера решительно отдавала «Адмиралом Бенбоу», таверной из «Острова Сокровищ».

– Вы приехали из-за тех убийств, о которых пишут в газетах?

Он разлил кофе. Запах жженой земли присоединился к и без того отвратительным ароматам.

– Что вы об этом думаете? – спросил Эрван, отметив про себя живость ума их хозяина.

– Убийца вроде бы подражает Человеку-гвоздю, но журналисты, очевидно, не в курсе той криминальной хроники.

– По нашим сведениям, ваша книга «Черная магия в Нижнем Конго» – единственная, где упоминается та старая история.

– Это делает меня подозреваемым?

Ни малейшего беспокойства в голосе. Скорее агрессивность, типичная для старого ворчуна, настроенного против полиции, против порядка, против всего.

– Какой-нибудь псих мог прочесть и вдохновиться.

– В таком случае, – засмеялся он, – у вас не так много подозреваемых. За десять лет я продал не больше трехсот экземпляров.

– А кто-нибудь из читателей с вами связывался?

– Нет.

По-прежнему стоя, он порылся в нагрудном кармане и вытащил «Житан» в кукурузной бумаге. Эрван был уверен, что эти сигареты давным-давно сняты с производства.

– И никто ни разу не расспрашивал вас о Тьерри Фарабо?

– Не припомню, – бросил тот, закуривая.

– С кем вы беседовали, работая над своей главой о Человеке-гвозде?

– В девяностых годах я был в Катанге. Встретил ребят, при которых это все происходило, они даже знали Фарабо. Собрал их свидетельства.

– Вы сохранили связи с кем-то из них?

– В основном с миссионерами, вернувшимися в Бельгию.

Редлих обогнул стол и подошел к комоду. У него была особая манера хромать, которая выражала нечто вроде застарелой злобы. Он открыл ящик, порылся в бумагах и вернулся с кучей визитных карточек и имен, записанных ручкой на вырванных из блокнота листках.

– Эти люди живут сейчас во фламандской части.

Эрван передал карточки Крипо, чтобы тот их сфотографировал.

– А с моим отцом вы связывались?

– Конечно, но он отказался отвечать.

– Почему, на ваш взгляд?

– Вот вы сами у него и спросите.

Редлих уселся наконец у края стола, с трудом подтянув негнущуюся ногу. Он все больше походил на Долговязого Джона Сильвера.

– А с самим Фарабо вы встречались?

– В конце восьмидесятых. Он был помещен в психиатрический госпиталь рядом с Куртре, в Западной Фландрии.

– Вам позволили расспросить его?

– Без проблем. Он был очень спокоен, но неадекватен. В любом случае он отказался говорить об убийствах или аресте. И в основном рассказывал о своей молодости.

– Я ничего не нашел об этом в вашей книге.

– Моя книга посвящена колдовству йомбе, а не биографии убийцы.

Эрван не сдержал любопытства:

– А в первые годы жизни не случилось ли с ним каких-то событий или травматизма, которые могли бы объяснить его смертоносное безумие?

– Скорее случилось. Фарабо родился в семье разорившихся бельгийских колонов, в верхней долине Лукайи. Отец пил, мать трахалась со всем, что движется, включая негров. Очень рано он оказался предоставленным самому себе и жил среди сельскохозяйственных рабочих, в большинстве своем йомбе. В двенадцать лет прошел через инициацию «кхимба», которая длилась много месяцев.

– В чем она заключается?

– Это есть в моей книге. Прочтите главу…

– Мы уже здесь. Изложите нам вкратце.

Редлих откашлялся – звук металлической щетки по ржавой решетке.

– Первым этапом является обрезание по живому. Боль составляет часть испытания. Потом мальчику дают выпить яд, который его усыпляет. Он символически умирает. Когда он просыпается, ему обривают голову и обмазывают ее белой глиной. И только тогда начинается обучение. Его учат говорить с духами, изгонять их, принимать в себя. «Кхимба» означает «упорствовать», «противостоять»… Ребенка бьют хлыстом, бросают в яму, заполненную змеями, оставляют на многие ночи одного в лесу…

Эрван мог себе представить воздействие такой инициации на европейского мальчишку, одинокого и лишенного опоры.

– А в то время о его исчезновении никто не заявлял?

– Не знаю. Могу только повторить: его родители опустились, а малыш привык жить с черными на стройках или на плантациях.

– По-вашему, именно эти испытания и свели его с ума?

– Нет, но лучше от них не стало. Позже иезуиты забрали его в Катангу.

– В Лонтано?

– Сначала в Лубумбаши. Он окончил школу, а потом был послан в Лонтано, где продолжил учебу на инженера. Именно в тот момент он предстал перед всеми в качестве нганга.

– Вы хотите сказать: перед другими белыми?

– Безусловно, нет. Даже на факультете Фарабо водил дружбу больше с черными, что для того времени скорее необычно. Он считался очень хорошим целителем. Во-первых, потому, что был из Центрального Конго – так раньше называли Нижнее Конго. А еще потому, что он был белым. Считалось, что он водится с самыми страшными духами: горбатым Мболой Мвунгу, который наказывает воров проказой, дрожащим щенком Нзази, который спускается с неба, как молния, и может убить человека, пописав на него…

Эрван и Крипо переглянулись: эта информация совершенно не касалась предмета их расследования.

– Надо хорошо понять одну вещь, – продолжил разошедшийся Редлих, – нганга – это хозяин тайн, враг колдунов и несправедливостей. Это полицейский из иного мира, гарант порядка. К нему приходили семьи «съеденных», к нему обращались за консультацией больные, вожди племен просили о помощи… Фарабо не боялся потустороннего мира: этот мир был полем его действий.

– Если он был так знаменит, его должны были заподозрить в убийствах, разве нет?

– Среди негров, конечно. Но и речи быть не могло, чтобы сказать об этом бельгийцам. Проливать кровь белых, чтобы вызвать духов, – это почиталось поступком большой силы.

Эрван заметил, что судно покачивается. Колебание очень легкое, но достаточное, чтобы дестабилизировать вестибулярный аппарат. Да еще эти запахи. Его стало подташнивать.

– По-вашему, что послужило толчком к первому убийству?

– Представления не имею. Его статус нганга вызывал и зависть, и соперничество. Наверно, он убедил себя, что колдуны ополчились на него, а демоны пожирают рассудок. Ему потребовалось создать очень могущественных минконди. – Редлих вперил остановившийся взгляд в свою кружку. Бакенбарды и взъерошенные волосы придавали ему видок, вполне соответствовавший его роду занятий. – Под конец Фарабо втыкал иголки в собственное тело. Он сам стал нконди! Еще кофе?