Желтый билет

— А Микс?

— Что Микс?

— Каким показался он тебе при вашей последней встрече?

Одри зажгла следующую длинную коричневую сигарету.

— Честным. Честным, грустным и нервным.

— То есть сказал, что возвращается к жене и детям.

Она медленно кивнула.

— Странные вещи происходят с некоторыми мужчинами, когда им переваливает за сорок, иногда за пятьдесят, особенно если они рано женились. Они находят кого-нибудь помоложе и посимпатичнее, думают, что это их последний шанс, и хватаются за него. А потом у них возникает чувство вины или страха или того и другого, и они возвращаются туда, где безопаснее. Скучнее, но безопаснее.

— Ты сказала, он нервничал. Из-за ваших отношений или чего-то еще?

— Если что-то и было, мы об этом не говорили. Разговор шел о нас, искусстве, литературе, жизни, в конце концов, — она помолчала. — Он несколько раз упоминал и тебя.

— О? Надеюсь, он хорошо отзывался обо мне?

— Не очень.

— И что же он сказал?

— Он сказал, что ты человек с принципами, но без цели в жизни и ему тебя жаль.

— Ты, естественно, защищала меня.

— Я сказала, что не совсем уверена насчет принципов.

Глава 5

Черный седан, «плимут», все еще стоял на другой стороне улицы, неподалеку от дома моей сестры. Я видел его, когда час назад трижды проехал вдоль квартала в поисках свободного места. Хотя машина осталась прежней, за рулем сидел другой человек.

Я пересек мостовую и пошел к «плимуту». У переднего бампера я остановился, достал жестяную коробочку и начал сворачивать сигарету. Мужчина за рулем наблюдал за мной. Я кивнул и улыбнулся. Ответного кивка я не заметил. Так же, как и улыбки. Свернув сигарету, я сошел на мостовую и, обойдя «плимут» спереди, подошел к дверце водителя. Тот встретил меня холодным взглядом.

— У вас есть спички, мистер? — дружелюбно спросил я.

— Я не курю.

С широкой улыбкой, казалось, приклеившейся к моему лицу, я похлопал себя по карманам, достал спички, закурил. Затем оглядев «плимут» взглядом человека, разбирающегося в автомобилях.

— Отличная машина «плимут», — сказал я. — Это модель «фьюри», не так ли?

Мужчина коротко кивнул. Ему было лет двадцать восемь — двадцать девять. Круглое пухлое лицо с голубыми глазами и маленьким носиком не вязалось с жестким, бесчувственным ртом. Светлые волосы закрывали воротник рубашки.

— Держу пари, тут мощный двигатель, — продолжал я тоном всезнайки. — Наверное, жрет прорву бензина.

На лице мужчины отразилось легкое раздражение.

Я огляделся и наклонился к окну.

— Надеюсь, вы не похититель? — доверительно спросил я.

— Кто?

— Моя сестра живет в доме напротив, — я указал на ее дом. — Через десять минут ее дети придут домой из парка. У моей сестры есть немного денег, поэтому я подумал, а вдруг вы и ваш приятель, тот, что сидел в этой машине час назад, ну, я подумал, что, если вы решили их похитить, не следует ли мне вызвать полицию.

— Ну неужели тебе нечем заняться? — пробурчал мужчина, вытащил из нагрудного кармана бумажник и показал мне бляху и удостоверение.

— Вы не будете возражать, не так ли? — сказал я, протягивая руку. Удостоверение говорило, что я имею дело с детективом полиции Вашингтона Джеймсом Нестером. Там также указывалось, что ему тридцать лет. Внимательно изучив удостоверение, я вернул бумажник владельцу.

— Наблюдаете за ее домом? — я понимающе кивнул.

— Как тебя зовут, приятель?

— Лонгмайр, Харви Эй. Лонгмайр.

— Почему бы тебе не пойти своей дорогой, Лонгмайр?

— Вы сердитесь? — удивился я и, прежде чем он успел открыть рот, продолжил: — Вы знаете, что делает моя сестра, не так ли? Она сидит в модном халате, который просвечивает насквозь, и пьет шотландское, хотя до обеда еще далеко.

— Послушай, приятель…

— Полагаю, мне надо пойти к ней и рассказать, как вы разглядываете ее прелести. Слава богу, наши отец и мать не дожили до такого позора, — я печально покачал головой и похлопал по дверце. — Ну, детектив Нестер, благодарю вас за увлекательную беседу.

Я повернулся и пошел к дому Одри. Позади заурчал мотор «плимута». Я обернулся. «Плимут» медленно отъехал от тротуара и влился в поток машин. Нестер даже не взглянул на меня. Но я все равно помахал ему на прощание.

Как и Джорджтаун, вашингтонский район Фогги Боттом (Туманная долина) когда-то славился лишь трущобами, и жили там преимущественно негры. Потом туда перебрался Государственный департамент, и совсем не стало туманов, хотя все еще есть люди, утверждающие, что с появлением этого уважаемого учреждения туман над Фогги Боттом значительно сгустился.

Фогги Боттом теперь считается престижным районом, то есть земля там стоит дорого, и Жан-Жак Ле Гуи, мой дядя Ловкач, естественно, не мог поселиться в менее фешенебельной округе. Его дом находился на Квин Эннс Лейн, и найти место для машины там было еще сложнее, чем в Джорджтауне. Однако спустя пятнадцать минут мне удалось прибиться к тротуару.

Двухэтажный, пастельной голубизны дом отделял от улицы дворик размерами с ковер в гостиной. Хозяин дома приложил немало сил, чтобы превратить дворик в японский сад. Там был даже крохотный пруд с маленьким мостиком, который охранял миниатюрный каменный тролль.

Я дважды позвонил, с восхищением разглядывая толстую старинную деревянную дверь, вырезанную из той, что закрывала построенную в прошлом веке пресвитерианскую церковь. Ее снесли, чтобы построить закусочную «Макдональд». Мой дядя всегда осматривал подлежащие сносу дома в поисках изделий из дерева, витражей цветного стекла, мрамора, других интересных элементов отделки, которые он мог бы использовать у себя. Так у него появилась мраморная ванная комната с витражом, изображающим Моисея, выходящего из зарослей тростника.

Я уже собрался звонить в третий раз, когда услышал голос дяди: «Кто там?» Он не открывал дверь кому попадя. Жители Вашингтона вообще опасались сразу открывать дверь, за исключением разве что моей сестры. Но Ловкач стал особенно осмотрительным после того, как впустил в дом сладкоголосую молодую пару. Они назвались свидетелями Иеговы, тюкнули дядю по голове и смылись, унеся с собой денег и ценностей на две тысячи долларов.

— Кто там? — повторил он, и я ответил:

— Твой бедный племянник, дядя. Пришел к тебе с миром.

Тогда он открыл дверь.

— Дорогой мальчик.

— Мне уже сорок три, дядя.

— Все еще ребенок. Мне пятьдесят шесть.

— Не прикидывайся стариком, Харви.

В общем-то, я не погрешил против истины. Он сохранил густые волосы, поседевшие лишь на висках. Соблюдал диету и не толстел. А по загорелому лицу с чуть крючковатым носом никто не дал бы ему больше пятидесяти, а то и сорока девяти. А если б я не знал, что он ничего не видит в трех футах перед собой, то никогда бы не догадался о контактных линзах в его зеленых глазах.

Дядя обставил гостиную антикварной мебелью, которую подбирал годами, поэтому я осторожно опустился на кушетку, показавшуюся мне наиболее прочной.

— Ты уже поел? — спросил он.

— Одри покормила меня.

— Понятно. Как Одри?

— Нормально.

— Я как раз смешал себе «мартини», но ты-то поел, и я могу принести тебе что-нибудь другое.

— Если можно, пиво.

Дядя кивнул, прошел через столовую в кухню и вернулся с подносом, на котором стояли высокая пивная кружка, бутылка импортного пива, бокал и маленький серебряный шейкер, как я догадался, с уже приготовленным мартини. Он поставил поднос, налил мне пива, пару раз тряхнул шейкер, наполнил бокал и пригубил его содержимое.

Ритуал закончился довольным кивком, и я спросил:

— Почему ты заинтересовался тем, что произошло с Миксом?

— Мне нравятся твои усы. Когда ты их отрастил?

— Два года назад.

— С ними ты похож на Фредрика Марча. Разумеется, молодого Фредрика Марча.

Дядя сунул руку во внутренний карман синего блейзера, достал серебряный портсигар, предложил мне сигарету, от которой я отказался, закурил сам и улыбнулся.