Набат-3

— Все позади, дружище. Больше лопухами не будем.

Па их вытянутые призывно руки остановилась «мусор­ка». Водитель без долгих разговоров пригласил в кабину. Он оказался молчуном, а пассажиры не заговаривали. Так и ехали каждый в своем мирке забот, без разговоров, но за компанию.

На «Войковской» водитель высадил их. Поблагодари­ли от души. Не долго думая Судских голоснул частнику, договорился.

— А куда едем? — недоумевал Забубённый. Они о мар­шруте дальнейшего пути не сговаривались.

—- Сначала ко мне. Я рассчитаюсь с водителем, ос­мотримся, а там видно будет. До утра нас не хватятся. Садись, не переживай много. Доедем — картина прояс­нится полностью.

У Судских появилось какое-то интересное внутреннее чувство, будто он обсудил с кем-то свои дела и получил право действовать по собственному разумению. И ника­кой клиники не было, и Толмачева он не знал, и с Сички- ной не общался...

Едва машина тронулась, полил жуткий ливень. И опять «дворники» не успевали разгонять воду с лобового стекла. Их мелькание вызывало у Судских галлюциноз, он не мог сообразить, где они едут, который час и в каком времени они обретаются. Лишь скорость, на которой ехал води­тель, путала. И будго не по шоссе мчались они, а летели по американским горкам.

Машина остановилась внезапно, водитель даже не по­вернул к сидящему рядом Судских своего лица. Приехали и приехали, куда просили довезти. Урчал двигатель на ма­лых оборотах.

— Семеныч, посиди здесь. Я подымусь за деньгами и зонт принесу, — попросил Судских.

Знакомый лифт, та же надпись на внутренней стенке: «Дёра, я люблю тебя» — и три восклицательных знака.

Он позвонил в дверь своей квартиры. Она открылась через минуту. На пороге жена. Без возгласов удивления посторонилась, пропуская Судских в прихожую.

— Я долго отсутствовал? — спросил Судских. Смотрел на жену затаенно, чтобы не выдать своего недоумения.

— Я телевизор смотрела, — ответила она и ушла в го­стиную.

«Пожалуй, деньги не понадобятся», — подумал Суд­ских, заглядывая в гостиную. Закутавшись в шаль, жена смотрела «Вести». Приглядевшись, Судских узнал в гово­рящем Забубённого. Он доказывал на заседании парла­мента, что пе замечать отсутствия закона о монополии государства на алкогольные напитки по меньшей мере пре­ступление. И утвердился в-мысли: «Да, деньги водителю не нужны. Нет водителя. И лечебницы нет».

Ничего нет. Все осталось как было. Прежний Ельцин и ворье прежнее. Судских задрал рукав. Истыканная игла­ми вена была.

Он набрал номер телефона дежурного в Ясеневе.

— Леонид? — узнан он, дежурил Смольников. — По­смотри в нашей картотеке, Забубённый Осип Семенович числится в депутатах Думы? Я подожду па телефоне.

Через пару минут пришел ответ:

— Игорь Петрович, есть такой депутат. Да вот он, по телевизору выступает. Сказал: «Мне с мерзавцами не по пути».

— Спасибо, Леонид. Ничего особенного пе случилось?

— Все нормально. Игорь Петрович, — несколько удив­ленно ответил Смольников.

Опуская рукав рубашки на прежнее место, Судских за­цепил ногтем браслет часов. Его «Ролскс» был на месте.

Машинально, еще осмысливая затеплившуюся догадку, он взглянул на циферблат. Наручные часы показывали поло­вину восьмого. Стрелки пасов на стене гостиной показы­вали пять минут девятого.

«Вот они, эти сатанинские полчаса...»

3-13

Сделав карандашом четыре небольших рисунка, Штир­лиц разложил их перед собой и надолго задумался...

Думать было над чем. У Судских не случайно возникла такая ассоциация с вымышленным героем советского су­пербоевика. Да, придуманный разведчик, но как же он был схож с подлинным генералом Судских! То ли подлин­ный, то ли вымышленный, в какой ипостаси пребывает, одному Богу известно. Судских давно заглянул в будущее, как читатель в конец книжки, знает все наперед и вынуж­ден размышлять, в какую сторону повернуть будущее.

Всего лишь одна, и существенная, разница была меж­ду Штирлицем и Судских. Вымышленный Максим Мак­симович боролся с врагами нереальными. Можно ли на­звать врагом нынешнего президента, хотя зло, причиненное им стране, неизмеримо? Можно ли считать врагом отече­ства Зюганова, ратующего за справедливость, если его то­варищи по партии наломали таких дров в пору своего вла­дычества, сколько по всей России не найти?

И что же надо самой России, если выбирает она себе владыку, который запросто провалит вступительный эк­замен в ПТУ, рассуждает об интегральном развитии эко­номики, а покажи ему значок интеграла, примет его за глисту...

Вот-вот. Как сказал один мудрый еврей: в одних лю­дях живел Бог, в других дьявол, в третьих глисты.

«После Сталина, — вынужден был отметить Судских, — в наг г г их последующих правителях жили только глисты, а

если не глисты, то мелкие аскариды — это для страны не достижение».

Судских вздохнул и разложил перед собой четыре ка­рандашных рисунка. Четыре главных претендента на власть.

Когда он размышлял, он любил делать наброски именно простым карандашом. Графитный, граненый, как штык вороненый... Графит — родственник алмаза, мягкий со- "брат его, ею штрихи простого карандаша лучше другого орудия формируют облик рисунка, изъяны натуры видны отчетливее.

Художником себя Судских не считал, однако правило главной детали портрета уловил. Получалось, каждый из претендентов имеет выпяченную уродливость на лице. Под­меченная карикатуристом, она превращает героя в персо­наж анекдота. Но какого: длинный нос де Голля — это не остренький стручок Бурбулиса. Если из первого получил­ся галльский петух, задиристый владыка, из второго, кро­ме шкодливого лисенка, ничего не вышло. Как ни ряди Костю Райкииа в одежды Гамлета, уши выдают, и даже ишачок Иа сто очков даст ему вперед но части трагедии.

Лицо — зеркало души. Именно по липам Судских вы­искивал основную причину, какая не дает претендентам стать подлинными властителями человеческих душ и по­ступков.

Он разложит свои рисунки по рейтингу популярности.

Лидер коммунистов завоевал авторитет ленинскими ме­тодами, как научил хитромудрый Карл Маркс: мутить на­род против власти, чтобы потом опоит ь его этой мутью и править по пещерным законам: я начальник — ты дурак. Метод стар и действен до сих пор, потому что людям, замордованным сумятицей последних лет. куда проще пе­редохнуть в казарме, где не каплет и накормят-таки, чем учить интегральную зависимость нехватки ума и денег, наглости и порядочности.

Шишковидный лоб последнего ленинца не отличался от оригинала — выпячивалась шишковидная железа. До

поры до времени с ее помощью владелец будет поражать работоспособностью и неординарным ходом мысли, но наступит пора Брестского мира, за который придется рас­плачиваться союзом с дьяволом.

Судских без сожалений убрал первый рисунок. Как оси­лить эту напасть, он прошел в своей первой жизни.

Вторым лежал столичный мэр. Популист в самом широком смысле этого слова. Ему и до Севастополя есть дело, и до евре­ев Израиля, он друг Кобзона и Спивакова, чукчи в чуме и Пугачевой. Он не отличит скрипки от альта, по проникновен­ную речь об искусстве скажет. Он —унывала в лавке, товаров 'в которой никогда не покупал. В Москве, где сконцентрирова-" но девяносто процентов всех средств, можно орать на всю Ивановскую, что паше дело правое и мы победим. Столич- ^ ? ный мэр — прибежище чиновного люда, бездарных мэнээсов } и аферистов всех мастей. Последнее прибежище.

Его лицо напоминало Судских увесистый бильярдный шар, который не соблюдает законов геометрии, в лузу то ли попадет, то ли за борг выскочит, но силой удара снаря­жен — и горе стоящему к нему лицом. Храм Христа Спа­сителя не поможет. Но это познается позже, когда потоп покроет золотые маковки...