Набат-3

11е оборачиваясь больше на Свинько, Толмачев пошел к себе в кабинет с гордо поднятой головой. Бесспорно, операция изменила Свинько до неузнаваемости. Каким- то образом его котелок стал варить иначе, из посредствен­ности образовалось нечто, заслуживающее пристального внимания, обрывки некогда прочитанного сошлись в го­лове Свинько стройным логическим мышлением, и кто знает, как теперь повернется к Толмачеву судьба.

«Нобелевская премия! — рисовал радужные перспек­тивы Толмачев. Ту г тебе и шикарная лечебница в Альпах, и всемирные светила, почтенно слушающие ею доклады на престижных симпозиумах. — И деньги! Масса дензнаков!»

Потирая руки, Толмачев плавал в ласкающих волнах иллюзий.

2-7

Обиженная Вавакиным колдунья Мотвийчук не находи­ла себе места. Неслыханное- оскорбление — обматерить се мальчика! Да как он смел, депутат этот сраный, кто он такой тягаться с пей! Она металась по своим магическим покоям среди благовонных дымов, сшибая тучными боками гадаль­ные причиндалы, и походила на бомбу с зажженным фити­лем, которая крутится на иолу и вот-вот взорвется.

— Успокойтесь, госпожа, — увещевала секретарь, пол­ногрудая дама. — Вы правите миром, а не этот мозгляк.

— Нет, я не возьму в толк, — прикладывала Мотвийчук маленькую ладошку к узенькому лобику, — да как он смел? — В свои неполные пятьдесят и крутую упитанность, она довольно бодро перебирала ножками, источая проклятия па Вавакина. — Так унизить моего мальчика! Ребенок до­верился этому кретину, а он надругался над ним! Не про­щу, кары нашлю!

Балбес Шурик сидел тут же и ждал, когда пар из мама­ши частично выйдет и можно будет выудить у псе пару сотен баксов. Как бы на зализывание ран моральных.

Гак оно и случилось в конце концов. Он умело вызвал гнев мамани и не без основания надеялся получить от­ступные. .Л что обидчик будет наказан, он не сомневался. Попроси маманю суп сварить, бурда получится, объяснить, что такое «резервуар», сроду не объяснит, с презервати­вом спутает, а делать пакости — тут она мастер... Снабдив сынулю баксами и отослав прочь полногрудую секретар­шу, она стала обдумывать план мщения.

— Я тебя жестоко накажу, мерзавец! — шептала она страстно. Змеиные шкурки, толченные в ступке? Крыси­ные погадки?

Н-е-е-е-т... Настоящая колдунья и порчу наведет по- пастояшему!

«Кровь из носу, по мой мальчик станет помощником депутата!»

Это был первый акт мщения.

Как раз сегодня ее должна посетить какая-то думская сучка, с ней она быстро сговорится.

Раньше Мотвийчук -относилась ко всем обитателям Думы обыденно, как к носителям приличного заработка. Принимала вежливо, врала упоенно, посетители не жало­вались. Если бы не желание сына стать помощником де­путата. Секретутки-раскладушки, иначе она их не называ- ; ла, платили хорошо, гадая на своих содержат елей, и гадание , всегда сходилось. Их боссы становились щедрее, доступ- . нее, столь же шедро с ней расплачивались гадающие. День-

* гами, дорогими подарками стремились заручиться друж-

• бой. Слава ее росла, содержанки валили валом. И никакого мошенничества. Просто Мотвийчук знала, какие струнки характера можно задевать, па каких играть. Наблюдатель­ность и разумная интуиция — таков секрет. Долго ли рас­положить к себе шефа, зная домашний телефон, чтобы втереться в доверие к жене? Или, зная о взятках шефа, умно держать его на крючке? Или, зная о продажности депутатского корпуса, долго ли обрат ить этот факт себе на пользу? Секретутки откровенничали с Мотвийчук, и она лучше Генерального прокурора знала, где, как и что гадят избранники парода, какой законопроект не пройдет и что делать, чтобы он прошел, и вообще как из любой глупос­ти получить закон. Рели Дума состояла почти полностью из коммунистов, бывших и нынешних, им не привыкать сказку делать былью, а быль анекдотом.

— Милая, — наставляла Нинелия Мот пришедшую на сеанс раскладушку, — тебе незачем домогаться твоего шефа в лоб. Заведи романчик с помощником, а то и с соперни­ком босса.

— Он выгонит меня! — с ужасом возражала та. — Где я такую лавочку' найду?

— Не выгонит. Тебе, как я понимаю, не очень-то надо трахаться с ним? — воспитывала гадалка.

— Какое траханье! Он ледршта!

— Чудненько! Поймай его за этим делом, сними на пленочку, негативчик мне, а я порчу мигом наведу, — по­ясняла Мотвийчучка, хотя прекрасно сознавала, что са­мая порча настроения от шантажа. Этими штучками она умело пользовалась, а глупые давилки восхищались про­ницательностью госпожи Мот, не додумываясь даже о простоте ее промысла: Шурик со своими приятелями из братвы позже выколачивал не одну тысячу гринов из не­радивою голубого избранника.

Ну сей раз гадалка денег брать с пришедшей раскла­душки не стала, чем еше больше расположила се к себе, но попросила:

— Я тебе твоего на блюдечке преподнесу, а ты моего ребенка пристрой к нему в помощники. Сможешь?

— О чем вы, Нинелия? Пусть приходит завтра, я сама выпишу ему удостоверение, — обрадовалась та возможности сохранить двести долларов. — Какие сложности? Мы, сек­ретарши, давно взяли в руки этот процесс! А если он хочет работать в аппарате, я проведу приказ о его назначении.

— Пока ограничимся удостоверением, — отнекалась Мотвийчук. У нее были свои виды на статус Шурика.

На следующий день Сонечка во французском костюм­чике и при нахальной физиономии не поленился побро­дить по коридору у кабинета Вавакина.

— Ты какого хрена здесь болтаешься? — вылупился на него Вавакин. — Я же велел тебе удостоверение сдать и топать к едрене фене.

— А кто ты такой? — ответил с пренебрежением Со­нечка. — Я помощник депутата Захребетпого.

— И? — продави;! Вавакин при виде развернутого до­кумента. Ему показалось, что с фотографии на удостове­рении на пего глянул чертик, а сбоку приписка: «Нашим салом но мосалам» — И? — Не произнеся других звуков, Вавакин ретировался.

Отметив событие бутылкой шампанского и сытным ужином, Нинелия Мот приступила ко второй части свое­го плана. Она ласково сообщила Вавакину, что все обо­шлось, Сонечка пристроен, даже извинилась за нею, а насчет операции все согласовано. В ответ Вавакин тоже пробормотал извинения и пообещал ирозвониться в бли­жайшее время. Силу Вавакин уважал.

Третья, кульминационная часть разрабатывалась тща­тельно. За помощью она обратилась не к сыну — он глуп для серьезных дел, — а разыскала третьего по счету быв­шею муженька.

Володя Христоумов когда-то числился членом Союза писателей и жил вольготно, написав пару книжек о стро­ителях коммунизма. В советское время быть членом писа­тельского союза означало жить безбедно: кукарекнул во здравие и живи покойно. Там собралась такая шатия-бра­тия, где пишущему человеку делать было нечего. И дело даже не в членстве СП, а в членстве Литфонда. Что может высидеть бедолага задницей за повестушку? На молочиш­ко, не больше, а из Литфонда можно таскать не перетас­кать. Сходил в поликлинику, пожаловался па головные боли — месяц на больничном обеспечен, 150 рэ в карма­не. Или объехать кой-какие веси: Ставрополыцину в пору созревания винограда, Камчатку, когда красная рыбка пошла, Таймыр — за песцами дтя жены, Полесье — себе на шапку из бобра. Так еще поездку оплатят, гонорар за выступления перед массами! Когда тут книжки писать и — зачем?

Володя Христоумов стал членом СП в возрасте зрело­го самца на Камчатке. Сдуру женился от дармовых зара­ботков. По манили теплые ветра. Развелся, оставил жене с детенышем дармовую квартиру и отбыл во Владивосток. Там опять получил дармовое жилье и — женился. И — дитя нажил, и опять поманили теплые ветра. Заехал в Крас­нодар, где квартиру сразу пе обещали. Стал в позу твор­ческой личности и уехал учиться в Литинститут. Выл та­кой при советской власти, где из абсолютно тупых делали шибко идейных и вешали ромбик на грудь, что означало поумнение. Володя и без ромбика считал себя личностью, от столицы хотел главного — простора для личности. По­кантовавшись пару месяцев с матерями-одиночками, про­давщицами и даже с одной зубным техником, он просмот­рел список предполагаемых невест и остановился на кандидатуре Пины Мотвийчук. Та, по его понятиям, была абсолютной дурой, даром что работала библиотекарем в райкоме партии, жила в кирпичном доме и очень любила ото дело до полной безотказности, Боже упаси назвать ее проституткой! В советское время магерей-одииочек назы­вали честными давалками. Сам Володя предпочитал тра-- тить ночь па разговоры о своем творчестве, умел нашеп­тывать ласковые штучки в ушко, а женщина, как говорится, любит ушами. Как нИ полюбить такого, еще и писателя? Сошелся марьяж. За "пять лет совместной жизни Вололя вступил в КПСС, помог благоверной осилить институт марксизма-ленинизма, и благоверная в гору пошла, стала помп ом завотделом по идеологии. Тут бы жить-поживать и добра наживать, так Ельцина принесло с демократами, и лопнули красивые планы Володи Христоумова. А он-то вознамерился эпохальный роман писать: «Сага о комму­нистах»... Запил. От безденежья, от грусти ли, Нинка выг­нала его. Расстались, в общем, мирно, чуть ли не со слеза­ми об ушедшей любви. Так, мол, и так, милый, а двум выпускникам умственных высших заведений не выжить. Мотвийчук занялась гаданием, а Христоумов пошел, солн­цем палимый. То к демократам прибьется, то к национа­лам подастся, где стопку поднесут, где на опохмел дадут.