Евангелие отца

Гл. 37

На часах было около шести. Получается, что Люсьен спал так долго? Сон не освежил голову – скорее наоборот: сны были реальнее кошмара, который с ним произошел. Голова была тяжелой, а страх еще тяжелее. Открыв дверь в соседнюю комнату, он опять, как и тогда, когда только вошел в номер отеля, увидел у окна, стоящего спиной к нему человека, назвавшегося рыцарем.

- Вы проснулись, юноша? Это хорошо. Проходите и садитесь. Мне предстоит рассказать Вам нечто крайне важное для Вашего дальнейшего существования. Рыцарь повернулся к Люсьену лицом и подошел к своему креслу.

- Хотите есть?

- Нет. Не особенно. Что-то с головой.

- Голова пройдет. Выпейте вина.

- Вот уж нет. Хватит. После Вашего вина я выключился на несколько часов. Давайте сразу к мучениям приступим – Вы же еще не все мне рассказали. Играйтесь дальше.

- Это не игры, Люсьен. И Вы простите, что мне пришлось так поступить – по-другому было нельзя. Тот человек, который был с нами, должен был уйти с уверенностью, что Вы выпили напиток и уже не сможете вспомнить что было с Вами до этого момента.

- Слава Богу, что Вы меня совсем не отравили.

- Я похож на убийцу?

- Похожи. Даже очень. А еще Вы похожи на сумасшедших заговорщиков, свихнувшихся на почве тайных обществ и мистических романов.

- Судя по Вашему разговору, Вы в полном порядке и мы можем, наконец, завершить начатое. Садитесь. Я расскажу Вам все от начала и до конца, чтобы Вы перестали нервничать и начали мне помогать. Все дело в том, что тот, кто ушел, не должен знать, что Вы объективно оцениваете реальность.

- Почему?

- Да потому, что Вы именно тот, не должен появиться сегодня на Большом Суде в Ватикане.

- Где? Меня собираются судить?

- Именно.

- Но, за что?

- За то, что не смогли сделать тогда, когда это должны были сделать. Они должны были это сделать тогда, но им не позволили – они хотят это сделать теперь.

- Вы имеете в виду, суд над Иудой?

- Конечно.

- А раз я его потомок, то судить собираются меня?

- Именно.

- За то, что сделал он, отвечать должен я? Это же бред какой-то.

- Похоже на бред, но ситуация такова, что последствия этого, по-вашему, бреда, будут более чем реальны.

- Меня повесят на осине?

- Почему на осине? Ах, Вы про это? Нет, не на осине и не повесят. Вас отравят, ну, вернее, Вы сами отравитесь.

- Я сам? Точно бред.

- Вы совсем недавно могли убедиться, то это не так уж и сложно сделать. Кто знает, какая чашка кофе будет последней в нашей жизни?

- Спасибо на добром слове. А Вы, следовательно, не хотите почему-то, чтобы меня…, чтобы я отравился. Вы, вероятно, рыцарь на белом коне. Но, насколько я понимаю, я не принцесса? Какой Вам смысл меня спасать?

- Вы недалеки от истины. Я имею в виду, что я белый рыцарь. По-вашему, я хороший – не для всех, конечно, но для Вас – точно. А спасти мне Вас надо точно, но не для того, чтобы Вы покинули эту историю, а чтобы Вы появились там, где Вашего появления не хотят. Вы должны быть здесь, в Иерусалиме, во время свершения суда.

- Значит, у Вас есть свой интерес?

- Значит, так. Я ведь не по доброте Вас спасать собираюсь – все это одна большая история, в которой и мне и Вам уготована определенная роль. Не стоит мне не доверять, тем более, что у Вас и выбора-то особенного нет.

- Вторая часть марлезонского балета.

- Вы верующий?

- Не очень, а что?

- Вспомните что-нибудь из школьного курса Слова Божия и помолитесь на всякий случай. Важно, чтобы вторая часть была последней, и нам удалось не сыграть часть третью.

- Хорошо. У меня нет никакого выбора, и все что я хочу, это чтобы все закончилось как можно скорее. – Люсьен сел в кресло напротив рыцаря и налил себе вина. Сделал один глоток и действительно почувствовал себя почти сразу много лучше.

- Что это за вино?

- Обычное вино из бара, а что?

- Как-то стало сразу лучше. Вы ничего туда опять не подсыпали?

- Подсыпал, конечно. Иначе, как Вы придете быстро в нормальное состояние? Не пугайтесь, это хороший порошок – качественный.

- Кокаин?

- Почему кокаин? Вы так говорите, словно, кокаин это что-то ужасное. Благородное зелье, между прочим, в определенных допустимых дозах. Морфий – это тоже наркотик и может нести добро, а может и смерть. Ведро выдержанного бургундского Вам тоже не добавит радости и пользы. Во всем надо знать и соблюдать меру. Нет, это не кокаин – это более безопасная смесь. По очень старинному рецепту, между прочим.

- Успокоили. Я за три часа съел две дозы непонятно чего и радуюсь, что пока еще жив – это уже большое достижение. Раньше я позволял себе только ветчину.

- От ветчины тоже можно умереть. От всего можно умереть – даже от самой жизни: жизнь вообще вреднее, чем кажется. А пока Вы здесь, на этом свете, давайте потрудимся во благо этого самого света.

- А по-другому не отпустите?

- Перестаньте кривляться. Вы достаточно умны, чтобы понять, что лучше согласиться со мной, а не пытаться продолжать соревноваться в игре в слова.

- Все, все. Мне просто хочется, чтобы это все закончилось поскорее.

- Тогда я расскажу Вам, Люсьен, то, что напрямую касается Вас лично. Все остальное Вам нет надобности знать. И мы договоримся, что Вы будете внимательно слушать и отнесетесь ко всему, что я расскажу весьма серьезно, хорошо? Просто постарайтесь понять, что это не игра, что все происходит в реальности и что от этого не сбежать. Самый правильный выход их создавшегося положения не прятать голову в песок, а следовать разумным советам. Тогда все закончится с возможно минимальными потерями и для Вас, и для нас.

- Уговорили. Все. На самом деле, мне сильно нехорошо, поэтому давайте – начинайте, я весь внимание и страх.

- А вот бояться не стоит – все не так уж и плохо. Наберитесь терпения и послушайте меня. В конце моего рассказа Вы примете единственно верное решение и мы сможем сделать то, что мы сделать должны. Поверьте мне – действительно должны. Итак, Люсьен, Вы попали в реальный мир. Конечно, очень хорошо сидеть в укромном тихом месте ни о чем не заботясь, не утруждая себя проблемами, размышлениями и заботами о хлебе насущном. На всем готовом, как на хорошей банковской ренте. Но, вся беда в том, что Вы так жили не потому, что кто-то Вам что-то подарил или так сильно Вас любил, что оградил Вас от житейских неурядиц, с которыми сталкиваются все люди. Вовсе нет. Вы так жили не только за чужой счет, но, грубо говоря, в долг. Сейчас наступило время расплатиться по этому счету. Не перебивайте меня, пожалуйста. Я вынужден рассказывать Вам все настолько подробно, насколько это позволяют мне мои обязательства и долг. И отнюдь не перед Вами – это мой личный долг и мои обязательства.

Начнем с того, кто я. Вы, наверное, читали в книжках и в прессе много интересного про разные монашеские воинские ордена, включая самые, как сейчас говорят, раскрученные. Популярнее, чем тамплиеры темы в этой области нет. Странно и загадочно падение самого богатого и успешного во всех отношениях ордена, которому приписывались невероятные грехи и который в то же время, владел какой-то страшной тайной, перед которой не одну сотню лет преклоняли колени и римские Папы, и короли, и европейская знать. Дарение земель, отказ от своих богатств в пользу этого монашеского ордена не могло не запутать людей, не предать ордену ореол не просто таинственности, но даже благоговейного ужаса. Я не буду Вам рассказывать обо всех подробностях, но расскажу главное: то, что Вам следует знать. Храмовники создали модель управления миром, по которой мы с Вами живем и сегодня: тайна – деньги – власть. Надеюсь, что Вы понимаете, что никто просто так ничего не отдаст: ни деньги, ни земли, ни свое родовое имя. Так не бывает, правда? Следовательно, все кто что-то отдавал, что-то получали взамен и это уж точно не обещания вечной жизни на том свете, потому что все предпочитают жить на этом. Среди тех, кто входил в Орден Храма сумасшедших и глупцов не было. Реальна ли тайна: вопрос несущественный. Она должна стать таковой в восприятии тех, на кого рассчитан проект. Безусловно, в основе всего должна лежать информационная составляющая, которая либо досталась случайно, либо куплена, либо украдена. Как досталась рыцарям Храма их тайна никто не знает пока, но время покажет: ничто не может быть секретом бесконечно. Все всегда со временем становится явным – это истина. А все, что происходит вокруг тайны только домыслы, догадки, спекуляции, сплетни и слухи. Но, тайна сама открывается только в трех случаях: по воле создавшего ее, случайно или по причине предательства. Чаще, конечно, последнее. И это естественно, так как тайна возбуждает и чем больше возбуждает, тем выше ее цена. Чем выше цена, тем сильнее возбуждение и желание не только обладать этой тайной, но и желание ее продать. Многие тайны и создаются только лишь для того, чтобы произошел именно этот процесс повышение интереса, а значит и повышение цены. И, безусловно, что большинство тайн вообще тайнами не являются – это не более, чем бизнес проекты. Хорошо продается только то, что высоко котируется на рынке, а секреты всегда в цене. Хорошие бизнес проекты рассчитаны на длительный период, но есть воля, чтобы или закрыть проект, или продлевать его настолько долго, насколько успешно он работает. Вы понимаете меня? За обладание тайной надо воевать, и чем таинственнее и непонятнее причина, тем дольше и кровавее война. Хочешь войны – придумай секрет и ты получишь врага очень скоро. Сегодня мало кого удивишь войной или кризисом, которые длятся несколько месяцев – за это время много не заработаешь. При современных технологиях, такой проект должен длиться года два, чтобы бюджет составил несколько сот миллиардов. А раньше для достижения необходимой цели надо было убивать друг друга десятилетиями. Хотя, это объяснимо: сегодня хватит одной смс, чтобы президент одной страны принял условия президента другой, и каждый получил при этом свое и не остался в обиде на собственный банковский счет. Кризис сразу закончится, и никто не поймет, что же все-таки произошло. А раньше депеша могла идти полгода с одного континента на другой. Обратите внимание, что все войны вроде бы начинались по какой-то не очень важной причине. Важно только чтобы эта причина в принципе была… придумана. Люди даже не обращают внимание, что каких-нибудь сорок лет назад слово кризис вообще употреблялось только в словосочетании «военный кризис», а сейчас это самое любимое слово всех президентов. А первая часть словно подразумевается, потому что, говоря – кризис, президент говорит: война. Это как если из словосочетания «милостивый государь» убрать слово «милостивый», правда? Разница в смысле получается огромной, но всем наплевать. Просто никому неизвестный человек вдруг стал твоим Государем. Вот, что страшно, юноша. Ладно, вступление было слишком длинным, а теперь вернемся к тому, с чего начали.