Охота на мух. Вновь распятый

А днем крыша была местом прогулок кошек. Лишь во время созревания плодов тутовника мальчишки забирались на крышу бани днем, чтобы с нее легко перебраться на ветки огромного дерева, росшего вплотную с крышей… Сонная одурь одолевала Мир-Джавада. Солнце в полную силу раскаляло не только камни и асфальт, но даже воздух, изнемогая от жары, волнами стремился вверх в небо, стремясь достичь холодных слоев стратосферы… С лестницы на крышу бани спрыгнула молодая хорошенькая кошечка и стремглав помчалась к спасительному тутовнику, убегая от двух преследовавших ее огромных котов. За пару метров от спасительного дерева коты схватили бедную кошечку: один из них зубами вцепился ей в шею, а второй, пристроившись сзади, нагло ее изнасиловал. Когда насильник, довольный, отвалил, кошечка рванулась к тутовнику, но не тут-то было. Насильник перехватил ее шею зубами у державшего кота, а тот в свою очередь изнасиловал очаровательное создание. Закончив свое гнусное дело, коты отпустили кошечку, которая стремглав исчезла в зарослях тутовника. А коты, Мир-Джавад мог в этом поклясться, улыбаясь, стали обсуждать подробности удачной охоты, обмениваясь своими впечатлениями… В то время Мир-Джавад был не чужд чувства справедливости и сострадания, поэтому, желая наказать преступных котов, он бросился домой, схватил духовое ружье, подаренное на день рождения Исмаил-пашой, любовником матери, и хладнокровно влепил пульку одному из котов. Тот от боли подпрыгнул на метр и, издав истошный, почти человеческий вопль, исчез в зарослях тутовника. Второй кот с перепугу бросился в противоположную дереву сторону, и — Мир-Джавад влепил и в него пульку. Больше Мир-Джавад не видел на крыше бани этих котов…

И вот сейчас, насилуя беззащитное тело девчонки, Мир-Джавад невольно оглядывался, словно ожидал получить пулю в спину из ближайшего виноградника…

Когда провидица пришла в себя, друзья пили холодное молодое вино, закусывая жареным фундуком. Провидица с трудом, но без единого стона, без единой жалобы, без единого проклятья поднялась и медленно побрела, волоча ноги по песку, в сторону своего поселка. Мир-Джавад достал маузер.

— Живой ее отпускать нельзя! — произнес он тихо и прицелился в спину бредущей по песку девочки.

— Не трогай ее! — сдавленно крикнул Васо и ударил Мир-Джавада по руке. — Я не хочу! — и, словно устыдясь доброго порыва, засмеялся. — Любовниц не убиваю. Синяя борода, что ли?

— Может произойти бунт! — стал убеждать его Мир-Джавад.

— На то ты и поставлен, чтобы бунт пресекать!.. Восставших разрешаю убивать на месте! Фанатиков и поклонников чуждых нам учений жалеть нечего. «Если враг не сдается, его уничтожают»!

И Васо так радостно захохотал, что этот смех словно подстегнул опозоренную девочку, и она побежала, тяжело увязая по щиколотку в песке, но все так же без единого стона, крика, без брани и проклятий… Мир-Джавад с беспокойством смотрел ей вслед.

«Шлепнуть ее и все дела, — думал он, — не надо было целиться, взлет стреляю ведь не хуже, а убийство свалить на евреев, мол, кровь провидицы им понадобилась для мацы. Пусть друг друга режут, убивают, нам меньше работы».

Мир-Джавад перехватил взгляд Васо. Тот также смотрел вслед провидицы наполненными слезами, туманом и тоской глазами.

— Красивая какая! — пьяно всхлипнул он. — Взять ее в столицу, что ли?

Мир-Джавад погладил Васо по голове.

— Друг мой, ненаглядный, она тебя зарежет в первую же ночь.

— Зараза такая! — рассердился Васо. — А я к ней по-человечески… Пойди, догони и убей!

Но провидица уже исчезла в зарослях виноградников.

Мир-Джавад с трудом поднял захмелевшего Васо.

— Пойдем, дорогой, баиньки. Бабур-Гани целочку тебе привезла, любит она тебя, проказника. Утром будет чем заняться.

И Мир-Джавад потащил повиснувшего на нем Васо на дачу.

— А ты знаешь, что сказала первая жена отца перед смертью? — неожиданно трезво спросил Васо.

— Не знаю и не хочу знать! Зачем мне это? Я верный слуга твоего отца, твой друг, этого мне за глаза хватит. Кто меньше знает, тот больше живет, — рассмеялся Мир-Джавад.

Он действительно боялся как-нибудь неожиданно узнать эту ужасную тайну и высказал предположение, что Атабек ее знает, исключительно чтобы лишний раз напакостить тестю, всемогущему и непоколебимому, в надежде убрать его хоть когда-нибудь, другого способа он не видел.

— И правильно, — забормотал Васо, — не лезь туда, где тебе могут защемить нос, а то и ниже… Когда я учился в академии генерального штаба… Когда это было?.. Дай бог памяти… В позапрошлом году, или не… в позапозапрошлом, кажется, уже не помню… одна лапушка мне не давала, влюблена была в одного красавца… Тогда я с дружками подкараулил его возле ее дома, Ромео шел к своей Джульетте… К ней мы вошли вместе… Ромео тисками кое-что зажали, и он сам умолял свою ненаглядную Джульетту дать мне…

— Дала? — вежливо поинтересовался Мир-Джавад, который слышал эту историю в пятый раз.

— Спрашиваешь! — обиделся Васо. — Она его действительно безумно любила.

— В Испании когда-то существовал прекрасный обычай: начальник имел святое право спать с подчиненной ему девицей первым. Жаль об этом забыли…

— Введем! — пообещал Васо, укладываясь спать.

Мир-Джавад вышел в сад. На его свист подбежал начальник караула.

— Поселок окружен двойным кольцом, но семьи руководства поселка не успели предупредить, чтобы «сматывали удочки».

— На войне без жертв не бывает.

— Что делать с пленными?

— Пленных не брать!

— Когда начнем, шеф? — бесстрастно спросил начальник охраны, подошедший бесшумно из темноты, словно кошка скользнула.

— Пусть начнут они, — улыбнулся Мир-Джавад, — дайте им погулять и начальство пострелять. Ну, а затем…

— Что делать с оставшимися в поселке?

— Детей и девушек ко мне, остальных выслать на остров, поселок сжечь. Ясно?.. Всю добычу разделить.

В поселке вспыхнуло яркое зарево, за ним еще одно, это загорелись дома руководства поселком. Крики и вопли понеслись в черное небо, багрово отсвечивающее свет с земли.

— Началось! — крикнул начальник караула.

— Дайте им выйти из поселка на берег моря, они пойдут сюда лавиной. И пулеметами их, и пулеметами! — Мир-Джавад оскалился, недаром за глаза называли его «шакал»…

Со стороны поселка нарастал рев разъяренной толпы оскорбленных фанатиков, сметающей все на своем пути.

Но как даже самые страшные волны разбиваются о скалы, так и эта волна людского гнева, наткнувшись на перекрестный пулеметный огонь, лишилась своей силы и отхлынула назад, к поселку. Но и там перекрестный пулеметный огонь отбросил людей к морю, все бросились спасаться вплавь, рыбаки плавать умеют. Затаившиеся в черноте ночи катера береговой охраны включили свои мощные прожекторы, и вновь дождь свинца обрушился на беспомощных в воде огнепоклонников. Ни один человек не сумел спастись.

Поселок сожгли дотла. Мир-Джавад отобрал для Бабур-Гани молодых красивых девушек и детей, остальных сослали на далекий остров Бибирь. За ними разграбили и уничтожили все другие общины огнепоклонников.

Но провидица исчезла, так и не нашли… При таком мощном сыске это действительно было чудом.

«Одна страна, один вождь, одна партия, одна вера»!

Этот лозунг появился на стенах домов, на крышах, на бортах грузовиков, на сумках, майках и трусах. Женскую «недельку» теперь называли этим лозунгом, добавляя: «один муж, один любовник, один начальник»!

Гюли начала толстеть. Восточные женщины вообще склонны к полноте, особенно после родов, а полное безделье и малоподвижность еще более способствуют этому. За сыном, красавцем, весь в маму, Иосифом смотрели две няньки, получавшие зарплату по спискам осведомителей инквизиции. Гюли им принципиально не платила ни копейки. И те только им. Она просто ненавидела платить. Все ее боялись, угодливо кланялись при встрече, и Гюли обнаглела, обложила данью все лавки в своем районе, справедливо распределив поровну: кто, сколько и когда приносит… Еще Гюли любила брать в долг, естественно, без отдачи. Давали безропотно. Попробуй не дай, и завтра же, когда ты работаешь в поте лица, у тебя в квартире найдут беглого преступника, оружие, наркотики или просто запрещенную литературу. И ты можешь сколько угодно доказывать свою невиновность, приговор был всегда один: заключение на острове Бибирь, с полной конфискацией имущества. Дешевле давать в долг, пусть даже без отдачи.