Охота на мух. Вновь распятый

— В первую очередь! На них можешь положиться: все они верные мне люди и ненавидят Гуляма.

— Но они, как и я, в первую очередь служат вам, поэтому я покорно прошу, чтобы именно вы дали им приказ пойти на дело. Есть сведения, что банда уходит за кордон с большими запасами золота.

— Не дай ей уйти, прошу, как сына! Самое большее, через пять лет я уйду в отставку, и ты единственный кандидат на мое место, скажу тебе по секрету. Но уничтожь банду.

Верную приманку бросил Мир-Джавад, вернее не бывает. Всех людей отдал начальник инквизиции Юсуф из своей личной охраны, даже накричал на второго заместителя, который засомневался в разумности такого решения, и послал его со всеми на охоту за Гулямом. Не только смерть брата была причиной такой ненависти. Гулям до переворота сыграл с приятелем, а начальник инквизиции Юсуф был простым бандитом, скверную шутку: взял себе всю добычу от совместного ограбления банка, а подельщика сдал охранке Ренка. В тюрьме Юсуф и познакомился с Гаджу-саном, примкнул к движению, устроил побег, а после переворота гонялся за Гулямом, но безуспешно. Только тот знал, где находится золото.

Мир-Джавад, как всегда, лично готовил операцию. Он так увлекся этим делом, что последние мухи, нагло летающие возле него, могли безнаказанно садиться даже на стол.

На рассвете, когда осенний туман настолько густой, что в трех метрах ничего не видно, войска инквизиции перекрыли урочище Ош. Часовых сняли издали метатели ножей, каждый день недаром метали на тренировках пятикилограммовые ножи. Застигнутая врасплох банда могла быть уничтожена без единого выстрела.

Но выстрел прозвучал. После долго разбирались: с чьей стороны раздался первый выстрел. Большинство считало, что кто-то из воинов инквизиции не выдержал испытания давящей тишины и нажал на курок, но Мир-Джавад был другого мнения. И в официальные документы вошла его официальная точка зрения.

Перестрелка в тумане была интенсивной, но непродолжительной. Окруженные со всех сторон бандиты сдавались один за другим. Но это была не банда Гуляма. Когда рассеялся туман, подсчитали потери: у бандитов был один человек убит и трое легко раненные, а у войск инквизиции погибли два заместителя Юсуфа, вся его охрана и любимый помощник Мир-Джавада, преданный ему капитан. Этот поплатился за свое любопытство. Еще бой не закончился, а он, проявляя рвение, подбежал к Мир-Джаваду с двумя винтовками, захваченными у бандитов, и поделился открытием:

— Шеф, странно! Оружие у бандитов захвачено, оно вычищено и смазано, непонятно тогда, кто же стреляет?

Мир-Джавад взял обе винтовки, принесенные капитаном, и разрядил обе ему в грудь. В этот же день Мир-Джавад отправил на капитана в столицу наградной лист, представляя его к высшей награде страны посмертно. Он подробно описал бесстрашный подвиг капитана, своего помощника и лучшего друга, закрывшего своей грудью командира от предательских выстрелов в упор. Никто не спросил Мир-Джавада: почему же он не застрелил тех бандитов? Впрочем, ответ был бы один: выстрелили из-за угла и убежали. Все списали бы на туман.

И вновь грандиозная похоронная процессия растянулась на несколько километров, направляясь к аллее почетного захоронения. И вновь звучал оркестр, лились клятвы и прощальные слова, гремели прощальные залпы над свежими могилами…

У Атабека теперь были развязаны руки. Начальника инквизиции теперь охраняли доверенные люди Мир-Джавада. Главный хирург больницы, выполняя распоряжение Атабека, стал уговаривать начальника инквизиции Юсуфа согласиться на операцию желудка.

Начальник инквизиции колебался. Гибель заместителей и охраны потрясла его и насторожила. Правда, смерть одного из ближайших помощников Мир-Джавада вносила смуту и сеяла сомнение в выстроенной схеме: его изолируют, затем убирают.

Мир-Джавад окружил вниманием и заботой семью Юсуфа. Жена, навещая мужа каждый день, не могла нахвалиться такой заботой, расписывая: в каком замечательном особняке они сейчас живут, какую дачу им подарили, какие хорошие должности заняли дочь и сын. Подозрения начальника инквизиции меркли, тускнели и, наконец, рассеялись, словно туман в лучах горячего солнца.

И тогда Юсуфу устроили консилиум из светил отечественной медицины. Из столицы, по распоряжению самого Гаджу-сана, прилетели два академика и три доктора наук. Они профессионально осмотрели больного, изучили снимки, исследовали результаты анализов, мяли живот Юсуфа, просвечивая его рентгеновскими лучами. И все заявили в один голос, что операция, резекция желудка, необходима, возможна и совершенно безопасна. Откуда было знать начальнику инквизиции Юсуфу, что все их профессиональные голоса были на самом деле лишь подголоском одного голоса — Великого Гаджу-сана. Они прекрасно видели, что со своей язвой желудка, имея богатырское здоровье, начальник инквизиции Юсуф мог бы прожить еще двадцать лет без всякой операции, но им была дана четкая инструкция: позаботиться о сохранении здоровья старого борца, соратника Гаджу-сана и его друга, уговорить его лечь на операцию, и они старались, заботились. «Операция настолько пустяшная, что и говорить о ней стыдно». «Надо — значит надо»! «Через неделю вы будете на ногах и забудете о том, что вас когда-то мучили боли». Хор голосов, среди которых Юсуф различал и голос Гаджу-сана, успокоил начальника инквизиции, ему стало стыдно своих страхов, и он подписал свое согласие на операцию. Согласие жены Юсуфа не требовалось, но Мир-Джавад на всякий пожарный случай его тоже выцыганил. Больного стали готовить к операции, пичкать порошками и пилюлями, подавляя страх.

Ночью за ним пришли. Сонного переложили на каталку и повезли по длинным запутанным коридорам. Одно колесико каталки противно повизгивало, начальник инквизиции сквозь дрему тупо слушал это повизгивание, а воображение рисовало ему раскрытые ржавые двери пустых тюрем, заросших травой, лопухами, лебедой, где гулял лишь ветер, скрипя ржавыми воротами и дверями и гоняя пыль.

В огромной операционной, пустой и холодной, было мрачно и темно, как в склепе. Юсуф от холода очнулся от забытья.

— Включите свет, мы не в аду! — приказал начальник инквизиции.

Приказ был исполнен немедленно. Яркий свет разогнал возникшие было вновь страхи у Юсуфа. Начальника инквизиции переложили с каталки на операционный стол, ремнями крепко привязали руки к столу, каждую к своему ложу, так что со стороны начальник инквизиции выглядел распятым. В рот ему вложили загубник шланга от аппарата анестезии.

А рядом, в предоперационной, Атабек и Мир-Джавад тщательно мыли руки. Мир-Джавад следил за Атабеком и повторял все его движения. Одна из жен Атабека, в прошлом хирургическая сестра, ожидала окончания ритуала, держа в руках белоснежное полотенце. Атабек яростно тер щеткой руки, полировал ногти, смывал мыло горячей водой и вновь намыливал их.

Мир-Джавад не понимал такой чистоплотности далеко не чистоплотного человека, но, посмеиваясь про себя, он машинально повторял все движения шефа, или «отца», как все чаще и чаще Мир-Джавад его называл, поощряемый благосклонностью и одобрением.

После мытья они долго терли руки суровыми полотенцами, затем тампонами, пропитанными спиртом. Наконец, жена Атабека натянула им на руки резиновые перчатки, а на лицо повязала марлевые маски. Это был целый ритуал, священнодействие, обряд. Лицо Атабека бледнело и бледнело, что, как знал Мир-Джавад, являлось признаком чьей-то смерти.

Мир-Джавад с любопытством следил за ним. Лицо Атабека, скрытое марлевой повязкой, уже слилось с ней своим цветом. Мир-Джавад, пользуясь тем, что его лицо скрыто под маской, нагло ухмыльнулся, оставив только глаза серьезными.

«У Атабека, клянусь отца, лицо, как у моего наемного тайного убийцы, — подумал он. — Клянусь, э, зашьет в живот начальника инквизиции мину замедленного действия. Вот будет потеха, если взорвется на каком-нибудь митинге. Буду держаться на всякий случай от него подальше».

Атабек подал знак, и двери в операционную открылись, пропуская торжественную процессию. По другому знаку двое подручных Атабека залепили наглухо пластырем рот начальника инквизиции.