Набат-3

Самая говорливая радиостанция «Эхо Москвы» прове­ла опрос среди радиослушателей: как поступать с зарвав­шимися бандитами? Мужчин-респондентов и нормальных людей среди опрашиваемых было не так много: средь бела дня они трудились и и глупых опросах участия не прини­мали, зато пенсионеры и безработные трикотиновые тет­ки старались вовсю. Именно от этих последних зависели почти все исследования и опросы. Привыкшие в прежние" времена гонять чаи в рабочее время и висеть на телефонах в советских учреждениях, профкомах и райкомах, рабо­тать они не умели, но обвинять наловчились классно. Хоть чго. Хоть оральный секс, считая, что это крик во время случки, хоть врагов Кубы. Так вот, трикотиновые тетки на чем свет стоит клеймили разгул бандитизма, когда страна в трудном положении. То есть в очередной раз беременна от Ельцина, а бандиты не дают закончить половой акт. А из-за этого новый аборт. А не с кого брать алименты. А Ельцин не виноват, он сделал все честь по чести.

Сам президент где-то там сказал перед прессой: мы, сказал, не потерпим, сказал, подобного, сказал, безобра­зия. Сказал и добавил главное: понимаешь. Пресс-секре­тарь президента оформил его высказывание в удобовари­мое. Пояснил, так сказать, как сказать понятнее.

Из всего этот получилось лицо страны правдивой леп­ки: президент был в курсе всех событий и твердо держал в своих руках кормило, средства массовой информации до­носили до всей страны и до самых зарубежных окраин реальность происходящего, а глас народа, он же глас Бо­жий. говорил решительное «нет» преступности. Все хоро­шо, одним словом: народ и Ельцин едины.

Лишь телепрограмма «На самом деле» озадачила пуб­лику рядом существенных вопросов:

Какого черта столько собровцев находилось в клини­ке, вокруг клиники и на этаже хирургии?

Какою хрена кучка вооруженных наркоманов врыва­ется в тщательно охраняемую клинику, если они нарко­маны и могут бесхлопотно обменять валье на свободно 11 рода васм ы е дур ь и ш и pv?

Какого рожна мы усаживаем себе на голову ограни­ченных умом и средствами, а глас Божий у нас выражают трикотиновые тетки?

Вопросы остались бел ответов. О Судских вообще ни слова.

Дурное времечко. Сплошь замешенное на безбожном вранье и массовом оглуплении.

Прослушав последние теленовости, Гена Крокодил от­правился на кухшо готовить обед. Как вор в законе, он сохранял обет безбрачия. Сам себе готовил, сам брюки гладил. Как человек разумный, по состоятельный, особ­няков по заводил, а поступил иначе: купил несколько квар­тир на подставных лиц и в целях конспирации время от времени менял их и переезжал с места на место. Обстав­ляться любил основательно. Его кухне могла позавидо­вать любая домохозяйка. Только хозяйка готовила на кух­не, а досуг коротала возле телевизора, набираясь видеоглупостей. Гена же, Крокодил который, досуг про­водил на кухне, а на телевизор выходил посмотреть скеп­тически. Этот лупастый товарищ, кроме вранья, ничего ему не говорил, а единственно правдивая информация в программе «На самом деле» начиналась после десяти ве­чера, когда у Крокодила полным ходом шли «стрелки», разборки и лесные арбитражи. Он принципиально не дер­жал на кухне телевизора, обходясь радиоприемником. С утра выслушивал циничные комментарии по «Серебряно­му дождю», а позже сравнивач их с одиозной радиостан­цией «Эхо Москвы». Первая радиостанция уверяла ею в собственных суждениях, а «Эхо Москвы» вполне умело старалась разуверить его, что не все гак плохо в королев­стве. Делалось это посредством все тех же опросов трико- тиновых теток и дремучих пенсионеров.

Включив радиоприемник, Геннадий взялся за готовку. В доме были гости, и срамиться он не хотел. Умел и лю­бил ютовить. Замыслив плов, он принялся методично шин­ковать морковь и лук, пока в казане вытапливалось кур­дючное сало.

Кто должен уступить первым: шахтеры или правитель­ство? — вела опрос радиостанция «Эхо Москвы».

Трикотиновые тетки гневно осуждали шахтеров. Они- де разрушают экономику страны, и бить их надо почем зря, и расстреливать на месте.

Гена забросил морковь для выжарки и сделал вывод: в этой стране глупее баб. дорвавшихся до торжества феми­низма, только хитроумная радиостанция «Эхо Москвы», которая намеренно отсекает рассудительных, заставляя слу­шателей верить трикотиновому гласу. Поступая так, она еще больше расчленяет общество, культивирует злобу и рубит ветку, на которой сидит.

Гена забросил в казан шинкованный лук, а ведущий опроса сделал вывод: руки прочь от советских рельсов.

Каков поп, таков и приход. И тут никто не осведомил­ся: люди, где вы нашли отмороженного идиота, который клялся па Конституции быть ее защитником и первый на­рушает ее? Ведь не в шахтерах беда, а в разобщенности, и, пока все вместе не скажете «нет» отморозку, быть вам за­ложниками самой разрушительной системы, которую по­могли создать собственными руками.

Именно гакос возмущение кипело в Геннадии, когда он шумовкой ворошил золотистый лучок и отправлял в казан ровно нарезанные куски баранины'. Если плов, так по всем законам, а каша с мясом, какую готовят пришед­шие с работы бабы своим мужьям, — это не плов, это быдлятская пиша, отчего они сами потолстели до срока, а мужики спились...

Интересная мысль пришла к нему: рамки, сузившие кру­гозор простого люда до размеров телеэкрана, сослужили тем, кто их ставил, плохую службу. Люд отверг коммуняк. Эти же рамки продолжали служить новым лидерам в девяностые годы, и ничего путного опять не получалось. Люд как лил. так и продолжал спиваться, по Борьку-алкаша отверг: не умеет пить. И опять Россия прозябает без хозяина.

«Что же надо люду? Пусти среднестатистического граж­данина ко мне на кухню, через неделю краны потеку г, при­пасы сожрет вчистую, еще и готовку обгадит: плов говно, водка жидкая, хозяйка б-б-б... Хорошо хоть хозяйки пето.

— Прекрасный плов будет! — сам себя похвалил Гена, принюхавшись к запахам из-под крышки казана.

Гена старался не зря: сегодня его дорогому гостю мож­но заново вкусить нормальную пищу. Не протирки, сочки и кашки, а еду настоящих мужчин. Луцсвич разрешил.

Гена Крокодил упрятал Судских на своей квартире, и Луцсвич молчаливо согласился, хотя генерал был еще очень сырой. А разве есть другой вариант? Крокодил понравил­ся Луцсвичу, Луневич понравился Крокодилу. Судских по­нравился обоим. Так образовался мужской союз, дающий право закрыть глаза на условности.

Док. не зарежь сразу, — сказан Судских Луцевичу на операционном столе. — Еще долги взыскивать надо.

И больше никаких просьб. На Судских живого места не осталось. А разрыв селезенки сразу определил, на чьей стороне Луцсвич. Менты отделали Судских. как Бог чере­паху, зато Луцсвич заштопал Судских с дьявольским ге­нием Паганини. Утро нового дня со стрельбой и матами, с отчаянной дерзостью чертей в масках стало для Луцеви­ча аккомпанементом к его солирующему скальпелю в уни­сон с темой: нет, ребятки, Судских я вам не отдам. И нищенское житье в панельной многоэтажке, и вор в зако­не с необычной просьбой, и собровцы в клинике застави­ли быть Луцевича предельно искусным. Вот и весь дьяво­лизм на одной струне его души.

Отходил Судских плохо. Бредил, звал какого-то Тиш- ку; медсестра Женя Сичкина, приставленная Луцсвичсм, забыла о сне.

Геннадий предлагал вызвать десяток самых классных медсестер, но Женя стоически отказывалась: сама.

— Выживет? — заглядывал в истонченное лицо Суд­ских, спрашивал Геннадий осторожно.

— Должен, — твердо отвечала Сичкина. — Живучий он, борется упорно. А мне кажется, будто я уже нянчила его, каждую клеточку знаю. Выживет.

Па пятые сутки бдений температура у Судских спала, и он открыл глаза.

— Женечка, дайте попить, — молвил он сухими губа­ми, и Сичкина превратилась в очарованную козочку: