У каждого свой долг (Сборник)

На лице Пронского не дрогнул ни один мускул. Он даже не изменил позы.

— Ваши друзья здесь. Вы обязаны быть вместе с народом. Я даю вам возможность подумать! Посидите в приемной!

Пронский вышел. Усаживаясь на свое место за столом, начальник сказал:

— С ним нужно построже. Он будет работать с нами!

Но Михайлов был другого мнения… Он не стал спорить, вышел к Пронскому и мягко сказал ему:

— Зачем вы так, Николай Александрович…

Эти простые слова, а может быть, сердечный тон, задели какую-то струну в душе Пронского…

Весь день Пронский ходил сумрачный, разговаривал неохотно. Михайлов и Забродин не оставляли его ни на минуту. Втроем гуляли по городу. Пронский мало интересовался окружающим, односложно отвечал на вопросы.

Спать легли рано. Забродин и Михайлов, как и в прошлую ночь, дежурили по очереди. Было слышно, как Пронский долго ворочался, пока не уснул. Однако ночь прошла спокойно.

Наутро Пронский встал с синими кругами под глазами, но прежней нервозности уже не было. Когда собрались идти завтракать, Пронский тихо спросил:

— Петр Васильевич, можно организовать поездку к матери?..

Мать Пронского, Ирина Петровна, была родом из разорившейся дворянской семьи. Во время отступления белых в 1918 году она бежала из Воронежа вместе с мужем — офицером — и сыном Николаем, которому тогда было три года. В Новочеркасске она тяжело заболела, и муж поместил ее на частной квартире у супружеской пары Перепеличко, а сам, забрав сына, выехал в часть, надеясь еще возвратиться…

Потеряв мужа и сына, Ирина Петровна пыталась отравиться. Перепеличко ее выходили. Потом она стала получать письма и узнала, что сын жив…

Сейчас это была седая женщина, с красивым, строгим лицом.

Вчера ей сказали, что сын здесь…

С утра она не отходила от окна. И хотя время встречи еще не подошло, ею овладело беспокойство: не случилось ли что-нибудь по дороге. Кроме того, ее не оставляла тревога: «Что будет с ним потом? Он прибыл нелегально и находится в серьезной опасности. Она должна ему помочь. Ей сказали, что она может это сделать. Да, она сделает все возможное. Сердцем матери она найдет правильный путь…»

Ирина Петровна услышала, как подъехала машина. С трудом переставляя отяжелевшие ноги, она подошла к двери и прислонилась к косяку. Шаги по небольшой деревянной террасе отзывались в ее сердце…

Дверь распахнулась, на пороге стоял ее сын! Сын, которого она оставила маленьким мальчиком…

— Ирина Петровна, выпейте, — Постников протянул ей рюмку с валерьянкой.

— Спасибо. Сейчас все пройдет! — Обняла сына, улыбнулась. — Ну, вот и все!

Несколько минут она молча вглядывалась в лицо Пронского, как бы изучая его заново, затем спросила:

— Коля, а как же дальше?

— Ничего, мама, я дома, а это — главное!

Кризис миновал… В этом Михайлов и Забродин убедились уже на следующий день, когда Пронский пошел самостоятельно устраиваться на завод.

Возвратившись к вечеру в гостиницу, где его с нетерпением поджидали чекисты, он рассказал:

— Все нормально, все хорошо. На работу меня возьмут, как только решится вопрос с пропиской. Даже моя вымышленная автобиография ни у кого не вызвала подозрений.

Последние слова вызвали у Михайлова улыбку, но он лишь сказал:

— В милиции мы можем замолвить за вас слово, так что беспокоиться не следует.

Поселив Пронского на квартире в Ростове и договорившись, что все вопросы он будет решать с Постниковым, Михайлов и Забродин тепло с ними попрощались и возвратились в Москву.

Крылов был в курсе всех перипетий и никакого отчета не потребовал. На следующий день он вызвал Забродина и сказал:

— С поручением вы справились хорошо. Дальше заниматься этим делом будем я и Михайлов. Вам я скоро дам другое задание…

Так закончился первый этап работы Забродина с Пронским.

Потом — война. Началась эвакуация правительственных учреждений и оборонных заводов из Москвы. Наркомат внутренних дел эвакуировался в Куйбышев. Вывозили семьи, отправляли многих работников. В Москве была оставлена небольшая группа, в которую вошел Крылов. В качестве помощника он взял Забродина.

За день до отъезда сотрудников Владимир, который помогал упаковывать документы, случайно встретил в коридоре Михайлова.

— Послушай, Володя, а Пронский-то наш каков! — сказал Михайлов. — На второй день войны срочно вызвал Постникова и запросился на фронт!

Так после долгого перерыва Забродин вновь услышал о Пронском и подумал, что не зря трудились.

— Что решил Крылов?

— Сказал, что нужно подождать. Используем его с наибольшей пользой… Такой ответ дали в Ростов. Ну, извини, я тороплюсь. Завтра уезжаю…

Огромный дом в Сокольниках, где жил Забродин, после отъезда семьи сделался чужим. Владимиру стало неприятно бывать в своей квартире. По совету Крылова он поселился в одной из комнат опустевшего здания НКВД, вблизи кабинета Николая Федоровича.

В узких длинных коридорах гулко раздавались одинокие шаги. Не было привычного стука пишущих машинок. На некоторых этажах располагались солдаты, которые несли комендантскую службу.

Однажды Крылов вызвал Забродина.

— Вот телеграмма из Ростова. Прочитайте и подготовьте ответ. Не уходите, прочтите здесь, я вам скажу, что нужно написать.

Телеграмма была короткой. В связи с приближением фронта к Ростову начальник Ростовского управления запрашивал, как быть с Пронским, следует ли его эвакуировать в тыл? Одного или вместе с матерью? Если эвакуировать, то куда?

— Напишите, что Пронский должен остаться в Ростове. Пусть детально отработают с ним условия связи на случай оккупации города противником… Ему нужно дать наши средства тайнописи и подыскать два-три тайника для обмена корреспонденцией.

В ноябре немцы захватили Ростов. Город притих, затаился, жил ожиданием.

В один из ветреных и холодных дней на квартиру к Пронскому пришел незнакомый человек. Он был узкоплеч, с длинным аскетическим лицом.

— Я от Смирницкого, — представился он. — Вересаев. Вы Алекс?

Он говорил с небольшим акцентом.

Вересаев раскрыл портфель, достал бутылку коньяку и повернул ее к Пронскому этикеткой, на которой буква «О» была перечеркнута синим карандашом. Пронский кивнул:

— Наконец-то! Я очень рад! Давно не получал от вас никаких известий. Начал было думать, что меня забыли!

— Я шел по адресу, который дал мне Смирницкий, и не надеялся вас увидеть. Полагал, что большевики угнали вас на восток.

Пронский накрыл на стол, и весь вечер они пили французский коньяк, который принес гость.

— Смирницкий просил вам объяснить, — говорил Вересаев, разомлев от тепла и спиртного. — За полгода до начала восточной кампании не было никакой возможности что-либо вам передать. Все контакты были нарушены. Затем через линию фронта тоже не удалось… Там довольны вашей работой, ценят мужественное поведение.

— Ценят! Нарушены!.. — голос Пронского дрожал от возмущения. — Они только болтают о большом деле. Их бы сюда, на мое место… Денег нет, связи нет… Вот-вот призовут в армию. Что я стал бы делать? Белый билет сам себе изготовил с помощью старых штампов. Когда шел в милицию на регистрацию, думал крышка.

— И как?

— Сошло, как видите…

— Да-а… Не хотел бы я быть на вашем месте. Теперь все ваши страхи кончились. Давайте выпьем. Вместе с великим фюрером мы будем строить в России новый порядок.

— Хорошо-то хорошо… А как относятся немцы к эмигрантам?

— Национал-социалистам нужна опора в русском народе. Этой опорой будем мы — «Пахари». В больших городах национал-социалисты назначают наших людей в магистраты.

— Надеюсь, мне тоже найдется применение?

— Безусловно. Я завтра же свяжусь со Смирницкий и все расскажу ему.

Но второй раз Вересаев не пришел.

Внезапно мощным контрударом советские войска выбили фашистов из Ростова. Вместе с ними бежал и Вересаев.

Все это узнал Забродин из письма начальника Ростовского управления.