Убить Зверстра

Мы приблизились к этому месту и, чтобы лучше видеть номера маршрутных такси, стали спиной к Нине Николаевне, прижимаясь к столбу, на котором висел захиревший фонарь, разбрасывающий на пятачке диаметром с полметра чахоточный грязно-желтый свет.

— Иди, Ира, домой, — предложила Дарья Петровна, подталкивая меня в направлении, где кварталом ниже по Перекатной улице располагался еще один столб с фонарем и табличкой, обозначающей остановку троллейбуса нужного мне маршрута. — Не надо меня провожать, я сама уеду.

Чтобы мне попасть туда, надо было перейти Тихую улицу. Уже ступив на проезжую часть, я устыдилась поспешности, с которой приняла предложение, и повернулась к Дарье Петровне:

— Позвоните мне, как только приедете домой, чтобы я не волновалась. Хорошо?

Ясеневу в последнее время донимала дистония, и мы старались не оставлять ее одну. Несколько приступов, случившихся в то толпе, то в общественном транспорте, когда рядом не оказалось знакомых, стойко зафиксировали в ней страх перед такими ситуациями. После этих приступов она продолжала сильно болеть и три года вообще не выходила из дому. Недомогания отличались внезапностью проявлений, но дома ей всегда могли оказать помощь соседи, да она и сама не терялась, когда рядом кто-нибудь был. С августа прошлого года она пришла в магазин. В строй вступала очень осторожно: сначала не ездила без сопровождающих, затем освоилась в юрких «маршрутках» и приспособилась ездить одна. При этом избегала пересадок и длинных переходов от остановки до места назначения. Поэтому утром до остановки такси ее провожал муж, а вечером, когда она ехала домой, — я.

Сегодня она, видимо, решила перейти ко второму этапу реабилитации после болезни и самостоятельно дождаться такси, совершить посадку без провожатых и попытаться спокойно доехать домой в толпе чужих людей. Мне не хотелось мешать ей восстанавливаться в силе, убеждаться в обновленных возможностях. Видя, что внутренне она к этому подготовилась и не нервничает, я соблазнилась возможностью чуть раньше попасть домой.

— Позвоните мне, — повторила я свою просьбу.

— Чудачка, я ведь первой доберусь домой, — засмеялась Дарья Петровна.

— Тогда я вам позвоню.

— Хорошо. Ой! — закричала Ясенева и с силой дернула меня за протянутую для прощания руку. Я полетела вперед, врезаясь в нее, и мы, обнявшись, на несколько метров отпрянули от бровки тротуара. Одновременно с этим мимо нас просвистела темная иномарка. Водитель даже не снизил скорость. Идиот. А между тем, если бы Ясенева не среагировала вовремя и не выдернула меня с проезжей части, он бы сделал из меня лепешку. С опозданием забилось сердце, мои движения сковал страх.

— Откуда он взялся, гадюка? — помертвевшими губами прошептала я.

— Выскочил из-за пересекающего перекресток трамвая, не дождавшись зеленого сигнала светофора, — она тоже выглядела испуганной — дело решили секунды.

Трамвай еще не уволок с перекрестка дребезжащий второй вагон, и нормальные водители дожидались, когда можно будет ехать, за чертой перехода. Но как только приблизился долгожданный момент, на перекресток высунулся новый трамвай, идущий в противоположном направлении. И машинам снова пришлось оставаться в неподвижности.

— Вон оно что, — только теперь заметила Дарья Петровна, что не работают светофоры. И, показывая на их темные глазницы, она заключила: — Эта улица — главная, вот он и ринулся, не выдержал.

— Но ведь проезд занят, — возмутилась я. — Как это можно? Я в шоке!

— Спешат все… Надо быть осторожной.

Теперь не могло быть и речи, чтобы оставить ее одну. Ясеневу била мелкая дрожь, даже в темноте было видно побледневшее лицо и провалившиеся в мгновенном стрессе глаза. Ну кто на дороге становится боком к наезжающему потоку машин и точит лясы? — корила я себя.

Однако вокруг нас ничто не изменилось: все также было мало прохожих, в липком мороке тонули краски и звуки жизни, давящей хмарью распласталось над землей безразличие. Теперь я стояла у самой кромки тротуара и представляла, что было бы, если бы меня не спасла Ясенева, — слезы родных и прочие душераздирающие картины.

Придя в себя от пережитого испуга, я скорее ощутила, чем услышала за спиной крик ужаса. Кричала Нина Николаевна, женщина, продающая семечки.

— Помогите! Падает! Люди!

Кроме нас возле нее никого не оказалось. Продавцы из киосков напротив, оглушенные иллюзией красивой жизни, возникающей под наркотическим воздействием ора из включенных там магнитофонов, криков о помощи не услышали. Другие прохожие находились далеко. Возникающие шумы перекрывало адское лязганье осиливающих перекресток трамваев.

С самой Ниной Николаевной все было в порядке. Зато рядом с ней находилась женщина, на наших глазах несколько раз покачнувшаяся и тяжело повисшая у нее на руках. Вместе с женщиной оседала вниз и Нина Николаевна. Но вот тяжелым глухим стоном потерявшая сознание незнакомка вывалилась из ее рук и кулем свалилась на землю.

— Она, она… — у рассказчицы заплетался язык, платок, которым была повязана голова, сполз на одно ухо, и она привычным движением водрузила его на место. — Она сказала, что ей плохо, попросила воды, — Нина Николаевна, оглядываясь, показала на свои пожитки. — У меня есть вода, я беру с собой на работу. Но я не успела даже отвинтить крышку бутылки и подать ей, как она начала падать.

— Она еще что-нибудь говорила? — спросила Ясенева.

— Нет, то есть…— продавщица семечек прижала ладонь к открытому рту, растерянно вспоминая промелькнувшие подробности. — Сказала, что, мол, она не пьяная, что у нее плохо с сердцем и попросила вызвать «скорую помощь». Говорила тихо, тяжело дыша и совсем низко наклонившись ко мне, как будто хотела купить семечек. И вдруг я поняла, что это она так падает. Я очень испугалась, у нее так страшно изменилось лицо.

В тусклом свете фонаря было видно, что с упавшей женщиной совсем плохо.

— Быстро стучите в киоски, — обращаясь к Нине Николаевне, распорядилась Дарья Петровна. — В каком-то из них должен быть телефон. Пусть вызовут «скорую», а мы побудем здесь.

Продавщица семечек убежала на поиски телефона. Распростертая на земле пострадавшая зашевелилась, изменила позу, устроившись на боку. Она подтянула колени к подбородку, руки подсунула под щеку, уложив голову на сомкнутые ладони. Казалось, она спит.

Ясенева достала пузырек с нашатырным спиртом, открыла его и поднесла больной под нос, но это не изменило ее состояния. Та никак не прореагировала на резкий запах.

— Это не похоже на обморок, — заключила после этого Дарья Петровна.

— Сердце, — простонала женщина. — Тяжело мне…

— Жива! — обрадовалась я. — Миленькая, держитесь, сейчас приедут врачи.

И вдруг она начала проявлять признаки повышенного беспокойства: задвигались руки, распрямились ноги, скачкообразными, неестественными движениями больная достала из кармана пальто скомканную бумажку, протянула неопределенно кому.

— Тут… возьми… он там… Там! — она отдохнула, потратив силы на произнесение этих бессвязных слов.

— Кто вы? — Ясенева взяла протянутую бумажку, сунула в свой карман.

— Пустое… сделай… как скажу… — шептала женщина о том, что занимало ее больше всего. — Он рядом… найти… легко… скажи им, — ее бормотание, повторение одного и того же было бы похоже на бред, если бы в словах не чувствовалось сверхчеловеческого напряжения и желания о чем-то сказать. После каждой череды слов несчастная надолго замолкала. — Обещай!

— Хорошо, все сделаю. Только вы не молчите, говорите. Что надо сделать? Кто вы? Кому о вас сообщить?

— Нет… мне… в больницу…— женщина расслабилась, как будто успокоившись, что решила вопрос с бумажкой. — Он там… скажи им… он там… обязательно… не жди… беги… надо успеть... — ее голос заметно стихал, но она продолжала говорить, куда-то торопя слушавшую ее Ясеневу, твердя о ком-то, что он, мол, там и надо успеть. Последнее разобрать было совсем невозможно. В ее путаных речах различались слова «ужас», «страх», но что еще мне могло померещиться после того, что с нами тут случилось одно за другим?