Убить Зверстра

— Может, раньше у него была машина? — высказала предположение Валентина.

— Возможно, — Ясенева прекратила вышагивать перед нами, остановилась и переложила на прилавке книги в ином порядке. — Но, скорее всего, он наглеет, задирается.

— Как это? — опешила Валентина.

— Существует одна странная закономерность, — продолжала Дарья Петровна, — странная своей противоречивостью. Заключается она в том, что если преступление направлено не на получение материальных выгод, а совершается «из любви к искусству», то есть исключительно из удовольствия его совершать, то одним из важных для преступника факторов является реакция противоборствующей стороны. У маньяка противоборствующих сторон две: субъект насилия и закон. Он воспринимает свои поступки как игру и поэтому получает удовольствие не только от собственных действий, но и от того, как в ходе преступления реагирует на него жертва и как после этого действуют органы правопорядка.

Дарья Петровна снова замолчала, но теперь ее мысли набрали темп, и мы знали, что вскоре последует продолжение анализа.

— В детстве я наблюдала такую картину, — заговорила она вновь. — У меня был кот, настоящий дикий зверь. Он ловил воробьев, голубей, всякую зазевавшуюся или доступную ему живность. Однажды, пролежав минут двадцать у норы, поймал мышь. Осторожно прихватив зубами спинку, вынес ее на середину двора. День стоял теплый, солнечный, и у кота было приятное, благодушное настроение. Кроме того, он не был настолько голоден, чтобы сразу съесть добычу. Поэтому улегся, вытянул передние лапы и зажал ими живую игрушку. Настороженные ушки и подрагивающий хвост свидетельствовали, что он был начеку, готов в любой момент схватить пленницу, попытайся она удрать. Коту хотелось поиграть. Но мышь оказалась хитрее. Она лежала неподвижно, полностью расслабившись, словно дохлая. Кот раз-другой ударил по ней лапой — никакой реакции. Перевернул ее — то же самое, полное безразличие к своей участи: ни сопротивления, ни попыток спастись. Кот ударил сильнее, отшвырнув мышь далеко от себя, однако получил предыдущий результат. Игра явно не ладилась. Тогда его кураж прошел, он со скучающим видом начал поглядывать по сторонам. Несолоно хлебавши, он облизался, уселся и обхватил хвостом задние лапы. Мышь нагло продолжала валяться посреди двора обмякшим комочком. Наконец, мой зверюга поднялся и, не взглянув в сторону своей добычи, равнодушно отправился прочь. Я думала, что мышь в самом деле мертва, — продолжала рассказ Ясенева. — Однако едва кот отошел на безопасное расстояние, как она тут же исчезла из глаз. Заметьте, сейчас я говорила о настоящем хищнике со здоровыми инстинктами, кроме того, кот не обладает интеллектом. Его забавы столь естественны, сколь же и безыскусны: не получилось поиграть сейчас, он поиграет в более подходящем случае. Другое дело человек со сбитыми набекрень инстинктами и больными мозгами — он не успокоится. Это я к тому, — пояснила Дарья Петровна, — что преступнику как допинг, дозу которого надо постоянно увеличивать, с каждым новым эпизодом, нужна более энергичная, острая реакция жертвы, подхлестывающая его возбуждение. Вот почему в данном случае он со временем начал трупы обезображивать. Думаю, что подлец по образованию или основной деятельности имеет отношение к медицине, ну, или думает, что может постичь загадки психики.

— Почему вы так думаете?

— Сейчас его завораживает разнообразие форм человеческого тела, их сочетание. Он действует как неудачник, свихнувшийся на поисках своей индивидуальности. Но предоставление своих форм для его забав — это есть форма пассивного подыгрывания зверю со стороны жертвы, не ведающей своей участи после смерти. Ему этого уже мало. Или он что-то пытается для себя понять.

После произнесенного монолога Дарья Петровна, как шар, из которого выпустили воздух, сникла. Еще немного постояла у окна, а затем села на обычное место и отрешилась от действительности.

— Гм-м… кхи-и… — попыталась я повлиять на ее внимание, но она уже не реагировала на окружающих.

Я лишний раз убедилась, что так расстраиваться от журналистской болтовни, наживать себе стрессы, а потом долго и отчаянно с ними бороться умеет только она, наша Дарья Петровна.

— Ничего не вспоминайте, Дарья Петровна, — попросила я, зная, что если ее не отвлечь, то депрессия затянется надолго. — Подумайте о себе, о своих родителях, о нас. Да? — я подошла ближе и положила ладонь на ее кулачок, нервно сжимающий ручку. — Хотите, я сделаю чаю?

— Хочу, — по-детски согласилась она.

— А по пирожку для сохранения фигурки ударим? — соблазняла я ее, целясь ниже пояса.

— Давай, — на глубоком выдохе решилась Дарья Петровна.

Кажись, пронесло, — подумала я и побежала в гастроном за пирожками. На улице чувствовалось приближение марта, хотя до него еще было далеко. А мне все еще представлялся тот промозглый вечер февраля, когда совершилось опубликованное в газете преступление, только что чуть не омрачившее наше существование. Никогда не буду больше говорить ей о несчастьях, — дала я себе зарок на будущее.

Однако разговор возобновился за обедом, когда мы с особой тщательностью приготовили ее любимое лакомство — обыкновенные сельские деруны со сметаной, получив, таким образом, моральное право оторвать ее от поиска рифм и других глупых мыслей, сродни этому бесперспективному занятию.

— Вот вы сказали, что у преступника две противоборствующие стороны, — брякнула Валентина, не подозревавшая о зароке, только что принятом мною для себя. Я двинула ее ногой под столом, но было уже поздно. — С жертвами разобрались. А другая сторона?

— Другая, — словно нехотя откликнулась Ясенева. — Это закон в лице правоохранительных органов. Преступник отслеживает их реакцию, желая добиться более энергичных и опасных для себя мер. Здесь все чрезвычайно запутанно, — обхватила она голову руками. — Ему и скучно, и интересно, чем могут закончиться его проделки. Милиция своей полной бездеятельностью провоцирует его на еще более безумные выходки, становясь в определенном смысле соучастницей. Скорее всего, ему быстро наскучит возня с трупами, и он начнет разматывать другие вариации. Например, переменит объект непосредственной игры — примется за более взрослых мальчишек, способных к настоящему отпору. Или, дразня общественные настроения, начнет оставлять на видных местах или хотя бы не прятать трупы. Зверстра надо добить как можно раньше, — отрешенно сказала шефиня, забыв похвалить нашу стряпню. Она где-то витала, косвенно реагируя на чье-то присутствие рядом с нею. — Вы когда-нибудь воровали яблоки из чужого сада? — неожиданно спросила она.

Что за вопрос? — подумала я. Ведь ответ так очевиден. У меня, например, в селе живет бабушка, у которой я регулярно проводила школьные каникулы. Конечно, забиралась там в чужие сады. У Валентины, не сомневаюсь, были свои приключения.

— Так, детские шалости, — неопределенно отговорилась Валентина.

— Не потому что у нас не было яблок, — продемонстрировала свою высокую нравственность и я. — Просто из чужого сада они вкуснее.

— Вот-вот, — подхватила Ясенева, отодвигая пустые тарелки и небрежным взмахом руки отметая от себя мнимые крошки. — То есть с вашей стороны это была игра, — повернула она дело так, словно мы с Валентиной на пару опускались до проступков, совершенно немыслимых для будущих поэтов в своем возвышенном детстве. — А признайтесь, — допытывалась тем временем шефиня, — как интересней было: когда вам никто не мешал или когда из дому выбегал хозяин и разгонял вас?

— Хи-хи-хи, — застеснялась я, невольно вспоминая очень пикантные случаи.

— А? — сразу же обернулась персонально ко мне Дарья Петровна.

— Ну, как сказать, — начала я подбирать слова.

Сразу ответить было трудно, потому что раньше я не анализировала свои детские прегрешения, а выдавать остроты и экспромты еще не натренировалась. Да и слушатель, заметьте, господа, был далеко не тот. Что же мне, с самой Ясеневой было тягаться в выдумке? Не толкайте меня на такое безумие, как вам не стыдно!