Убить Зверстра

В то время как мои романтически настроенные сверстницы изощряются в нарядах и макияже, стараясь обольстить и заиметь в мужья какого-нибудь дебилистого владельца иномарки, когда такие же романтики-сверстники наматывают на накачанные шеи и руки цепи из кованого золота и жуют подслащенную резину в перерывах между выкуриванием импортных сигаретин, когда те и другие вместе, дурея от громыхания музыки, шизофренически стремятся отметиться где-нибудь в Лимасоле и отмочить свою замученную удовольствиями кожу в тамошнем «зассаном рассоле», как писала в одном поэтическом послании своему кумиру Ясенева, я с кучкой чудаков еду на Кавказ, в добрых традициях интернационализма знакомлюсь там с местными жителями и с их помощью и под их присмотром тренируюсь, дышу чистейшим кислородом, купаюсь в горных реках и загораю. Хотя это и чревато, учитывая уродов, усложняющих нам жизнь. Впрочем, об этом я уже писала, не буду повторяться, как Дарьи Петровны бабка на старости лет, которая по сто раз на дню изрекает одни и те же остроты, каждый раз, правда, сдабривая их совершенно неповторимыми приправами.

О, Архыз с неисчислимыми безымянными потоками, в спешке спускающимися с гор! Твои пологие склоны, укрытые густым невыгораемым лугом, твои покосившиеся избы, молчаливые горцы, продающие у своих плетней молоко и изделия из овчины и пряжи, неизгладимо помнятся мне. Там женщины моют петрушку, подаваемую к столу, прямо в ручейках, бегущих через их дворы и огороды. Там никогда не бывает тихо: говорливые воды, несущиеся в долины ущелий, не умолкая, плетут давнюю повесть высот. Там никогда не бывает жарко, тающие ледники расточают прохладу и влагу, словно то плачут каменные теснины слезами умиления, от чего на душе становится светло и легко, несмотря на нависающие со всех сторон голые громады вспучившейся земли.

***

В тот день, в дождливый и холодный день без покупателей, я сидела и повышала свой уровень: шелестела свежими газетами. Не знаю, возможно, Дарье Петровне надоело мое скучное притворство, и она решила избавить меня от него, а может, сама захотела развеяться от возвышенности. Как бы там ни было, но она вдруг спросила:

— Что пишут нового?

Я облегченно вздохнула. А то ведь при ее неординарности можно запросто нарваться на какой-нибудь экзамен. Бывает, спросит вдруг:

— Ирочка, какой процент нашей торговой наценки составляют десять процентов от товарооборота? — и знает же, что я ненавижу математику.

Так она заботится о сохранении (и повышении) моей профессиональной пригодности.

А то еще лучше: задаст первые две строчки строфы и просит продолжить, рифмуя их еще двумя. На это у нее тоже есть объяснение:

— Вы должны чувствовать ритм слова и его звучание.

Что тут скажешь? Это у нее такие шалости.

А тут вдруг новости из газеты. Но я — легко! С некоторых пор я к таким вопросам готова.

— Снова детский труп, — коротко сказала о том, что посчитала самым важным, меня взволновавшим.

А что? Коту под хвост мельтешня президента и разговоры его прихвостней, их разборки с оппозицией, митинги и протесты, если с дьявольской регулярностью по свалкам и урнам города находят изуродованные детские тела, аккуратно упакованные в газеты и обклеенные скотчем.

— Увы, это не такое уж новое сообщение, — вздохнула Дарья Петровна. — Если я не ошибаюсь, первое было месяцев десять назад, а то и год? Во всяком случае, их регулярность не старше этого срока.

Я прикинула, куда она гнет. Так, хочет освежить в памяти историю вопроса. Да, эта информация начала появляться регулярно примерно с такого же времени прошлого года, тогда тоже был канун весны.

— Дай, я сама просмотрю эту заметку, — попросила шефиня, не дождавшись ответа.

— Первые трупы находили за городом, в пригородах, и они не были изуродованы. Просто — были трупы, — решила продемонстрировать я знание вопроса, протягивая ей газету.

— Не имеет значения, — тоскливо сказала Валентина. — Разве от этого меняется суть дела? — она жила в пригороде, и я ее понимала, кстати, еще и потому, что сама живу на массиве, отдаленном от центра города.

— К сожалению, и имеет и меняется, — Дарья Петровна взяла газету, отрешенно посмотрела в окно и задумалась.

Мы притихли, чтобы не шелохнуться и не помешать ей, ибо знали, что глядение в окно — это самый продуктивный процесс. В минуты слепого созерцания городских пейзажей у нее рождались интересные, полезные идеи и выводы. Хотя несравненно большую пользу приносит созерцание сквера из окон ее квартиры на Преображенской площади, причем не днем, а ночью. Но теперь выбирать не приходилось, и она засмотрелась на наш перекресток.

— Имеет, — вздохнула Ясенева и вернула взгляд в помещение. — Во-первых, направленность перемещения трупов из окрестностей в центр города означает, что они могли появиться намного раньше, чем год назад. И не сразу за городом, а гораздо дальше — в отдаленных посадках или в пригородных лесах. Это важно для понимания тенденций в предположении, что исполнитель один и тот же.

Прежде чем продолжать, следует внести ясность, что Ясенева Дарья Петровна не совсем обычный человек, и я вовсе не то имею в виду, о чем уже говорила, — что она творческая личность. Просто хочу подчеркнуть, что она к тому же математик по образованию, и все явления жизни у нее раскладываются на «во-первых», «во-вторых» и так далее. Это ее стиль и ее метод.

После этого заключения она снова принялась за глядение в окно, но скоро, словно очнувшись, обвела зал каким-то особенно прицепливым взглядом. Похоже было, что ее мысли окончательно оформились и зароились в поисках выхода. Но словесный канал для них был узок. Она встала и принялась нервно прохаживаться по залу, поочередно ударяя кулачком одной руки о раскрытую ладонь второй.

— То есть, вы хотите сказать, что есть не обнаруженные до сих пор трупы? — догадалась я о ходе ее мыслей.

— Именно так, из более ранних эпизодов преступления.

— Но почему тогда нет сообщений о пропавших детях?

— А ты не обратила внимания, что их и раньше было меньше, чем трупов?

— Не обратила, — созналась я. — А зачем мне это надо?

— Ни зачем. Сообщений о пропавших детях единицы, а реальных трупов, если мне не изменяет память, уже двенадцать. Даже, если учесть случаи, когда детей находили живыми и здоровыми, как того мальчика, что уехал к любимой тете в Киев, потому что мама на него накричала. Хотя есть и действительно пропавшие дети.

— Да-а… Чем это объяснить? — подала голос Валентина, до сих пор молча слушавшая наш диалог.

— Беспризорностью, — вздохнула Дарья Петровна. — Тотальной беспризорностью. Есть ничейные дети — дикие, голодные, готовые за кусок хлеба и ложку горячей похлебки пойти куда угодно и сделать что угодно. Есть покинутые всеми, забытые старики, умирающие на улицах.

Ну как в воду глядела, прозорливица такая! Нет, чтобы смолчать. Ходишь себе по свободному помещению своего собственного магазина и ходи, зачем высказываться, когда слов не хватает? Авось и пронесло бы нас мимо всего того ужаса, в который мы скоро погрузились мыслями, ощущениями и дрожью такого, как у всех, зыбкого, чрезвычайно ранимого тела.

Она не стала читать газету, скомкала ее и отшвырнула в угол. Я увидела задрожавшие губы и глаза, вот-вот готовые перелиться слезами.

— Сироты… Мы все — сироты, — отвернувшись, шептала Дарья Петровна. — Вот так и нас пустыми посулами ведут на убой.

Боже, как легко она впадает в тяжелые переживания!

— Вы сказали «во-первых», — напомнила я, нащупывая то ли дорогу к началу разговора, то ли поворот от темы, ухудшающей ее настроение. — А «во-вторых»?

— Хм, есть еще и «в-третьих», — как и я, нетерпеливо отозвалась Ясенева. — Это, собственно, тенденции. Во-вторых, преступник начал уродовать трупы, что свидетельствует об усилении его деградации. Он пытается экспериментировать, это очень опасно. И в-третьих, — не томя нас неизвестностью продолжала наша шефиня, — то, с чего мы начинали, что эти страшные находки все менее тщательно укрываются и все ближе подступают к людям.