Кровавая графиня

Проходили часы, казавшиеся вечностью. Госпожа в бессилии упала в кресло, возбужденная ее фантазия живо рисовала ей картину собственной гибели. Конечно, она умрет от голода и жажды — они уже и впрямь мучили ее. Служанки переживали те же мучения и так же, как и она, готовились умереть от голода. На спасение рассчитывать не приходилось — ни искры надежды.

Вдруг тишину застенка прорезал крик Доры — в нем слышалось радостное волнение:

— Кто-то идет!

Затаив дыхание, они прислушались. Когда шаги остановились у двери и в замке загремел ключ, раздался ликующий крик:

— Мы спасены!

Но ключ в замке не повернулся, дверь не открылась. Какой же это дьявол так играет с ними? Кто же внушил им эту радость спасения, чтобы гибель показалась затем еще более ужасной?

А дело было в том, что Павла Ледерера, стоявшего у двери, ведшей к железной кукле, вдруг опять охватило сильнейшее искушение — не открывать ее. И чувство это было столь непреодолимо, что, даже всунув ключ в замочную скважину, он внезапно оторвал руку, словно обжегся каленым железом.

Может, все-таки оставить Алжбету Батори и ее служанок, послушных участниц чудовищных злодеяний, там, где они находятся? Пусть найдут наконец заслуженную погибель!

Он готов был уже повернуть назад и бежать прочь. Но тут в его решимость вкралось сомнение: может ли он взять на совесть четыре человеческие жизни? Вправе ли он судить и осуждать? Но, с другой стороны, разве то, что он собирается сделать, не соответствует законам земной справедливости, если бы они действовали и в отношении господ? Око за око, зуб за зуб, жизнь за жизнь! Сколько жизней потребовалось бы Алжбете Батори во имя торжества такой справедливости! Нет, он не освободит ее. Пусть сгинет там, где она губила и собиралась еще губить чужие жизни! И тогда — конец кривдам и злодеяниям, кончится этот неравный бой. Алжбета Батори не будет больше бесчинствовать. Железной деве не придется проливать невинную кровь!

Счастливые восклицания чахтицкой госпожи и ее служанок лишь утвердили его в принятом решении.

Он повернулся и бросился прочь, опасаясь, что одного факела не хватит на обратную дорогу.

Шум удаляющихся шагов проник в застенок и отозвался в душах запертых жертв эхом отчаяния.

Павел Ледерер шагал горделиво, словно бы совершил героический поступок. Он был готов запеть от радости, что нашел такой замечательный выход. Что бы сказал по этому поводу Ян Калина, узнай он, что со злодейками покончено и ему уже не с кем бороться?

Однако его приподнятое настроение сразу поубавилось, как только он оказался под голубым небосводом. Снова мысль о Барборе. Она завладела всем его существом. Он огляделся по сторонам — вдруг она где-то неподалеку?

Нигде не было ни души, только внизу на дороге промелькнули два-три пешехода. Вокруг царила тишина, а на холме гордо и безмолвно высился чахтицкий град.

Когда же наступит полдень, когда зазвучат полуденные колокола? И взовьется ли, как было условлено, в ясное небо из трубы града столб дыма?

В бегах

— Куда же мы идем? — спросила Магдула, когда они вышли из лесной сторожки и огляделись вокруг.

— Все равно, — ответил Ян Ледерер, — только бы подальше от чахтицкой госпожи и ее гончих псов.

— Доля наша горькая, — вздохнула Магдула, — бежим, словно преступники, и не знаем, где приклонить голову…

— Где бы мы ни оказались, ты для всех — моя дочь, а я — твой отец.

— Конечно, — улыбнулась она. — Безжалостная судьба забрала у меня все, но я ей благодарна, что она дала мне вас, я действительно люблю вас, как родного отца!

Они спустились со Скальского Верха на дорогу. Ян Ледерер обвел взглядом печь, сарайчик, стойло и погрустнел:

— Прирос я сердцем к этим местам. А с тех пор, как ты пришла, и вовсе стали затягиваться мои душевные раны.

Он вошел в конюшню, погладил лошадь, насыпал в желоб овса, Магдула поднесла ему воды.

— Может, не идти нам пешком? — засомневался лесник. — Лошадка побыстрей отвезет нас в безопасное место.

— Госпожа и не заметит, что лишилась старой лошадки да скрипучей телеги, — осторожно поддакнула старику Магдула.

— Ан нет. С пустыми руками я пришел сюда, с пустыми и уйду! — Ян Ледерер переборол искушение. — Я ни разу в жизни не осквернил рук чужим добром.

Погладив на прощание коня, подсыпав ему еще овса, они двинулись в путь.

У сарая им вдруг преградила дорогу невысокая чернолицая женщина.

— Где Фицко? — спросила она угрожающе громко.

Лесник быстро опомнился от неожиданности.

— Ступай, сейчас увидишь его! — сказал он спокойно и добавил с усмешкой. — Уж не полюбовница ли ты его, коли так разыскиваешь?

Он открыл ворота в сарай и кивнул в угол:

— Вон там лежит, прикрытый парусиной, чтоб не простыл!

Она вбежала в сарай и лишь тогда поняла, что старик обвел ее вокруг пальца, когда под брезентом нащупала снопы соломы и услыхала, как захлопнулись за ней ворота.

— Вскочила туда, точно мышь в нору, — посмеялись лесник с Магдулой. Смеялись они от души, беззаботно, словно уже были вне опасности.

Женщина ярилась и стучала по дощатым стенам.

— Не трудись, Эржа Кардош, — сказал лесник, стены крепки, сам ставил их. Оттуда не выскользнешь. Посиди там спокойно, не то в горле пересохнет, а палинки там нет, разве что сам тебе поднесу!

Он взял Магдулу за руку, и они отправились в дальнюю дорогу.

— Эту тетку я знаю, — объяснил он. — Старая служанка Алжбеты Батори, она занята только одним: отыскивает в ближней и дальней округе девушек из тех, что мечтают о хорошей работе.

— Теперь и я припоминаю ее, — поддакнула Магдула. — Однажды я видела, как она выходила из замка. Лицо у нее горело, и была она до того пьяной, что дети, сбежавшись, смеялись над ней.

— Странно, что она сегодня еще что-то соображает, — ухмыльнулся лесник, — трезвой я ее еще ни разу не видел.

На дороге, ведшей в Новое Место, сновали возчики и люди, спешившие на работу. После встречи с Эржей беглецы опасались, что их могут и другие заметить и выдать чахтицкой госпоже.

— Ничего не поделаешь, — сказал лесник, — придется идти по бездорожью. Под Грушовым, Лубиной или под Бзинцами мы подождем в лесу, пока не стемнеет. Потом пойдем попросим у добрых людей ночлега и пропитания. А завтра отправимся в Моравию. Там будем в большей безопасности.

— Я бы лучше осталась здесь, — сказала Магдула. — Грустно при одной мысли, что буду так далеко от матери и брата. Если бы я могла встретиться с ним! Кто знает, как изменился Ян за эти годы, что мы не виделись? — Может, сменить юбку на брюки и напроситься в дружину Андрея Дрозда?

— Рядись не рядись — парнем не станешь! — улыбнулся лесник. — И жизни среди разбойников ты бы не вынесла. Не печалься, не навеки мы уходим в Моравию. Когда обстоятельства изменятся, мы вернемся и снова заживем спокойной жизнью. Ты-то доживешь, а я… — махнул он рукой.

Магдула грустно посмотрела на небо, по которому неслись облака, словно тоже убегали от неведомой опасности.

Они так и не заметили, что напрасно свернули с новоместской дороги, стараясь избегнуть многолюдства. Не почувствовали, как в их спины, словно буравчики, впивались рыскающие глаза.

Как только запертая Эржа перестала злобиться, что позволила так провести себя, она внимательно осмотрелась в сарае, в который сквозь зазоры между досками пробивался свет. Сердце у нее екнуло: в углу сарая она увидела прислоненную к стене лесенку. Минуту спустя она уже выдергивала дранку над головой, потом просунула в дыру голову и стала жадно следить за уходившими.

— Бегите, бегите куда глаза глядят, — смеялась она, — все равно найду вас и запру, ей-богу, получше!

При мысли, что именно она приведет к чахтицкой госпоже Магдулу Калинову, а вместе с ней и этого старика, она чуть не завизжала от радости.

Выбравшись на крышу, она вытянула за собой стремянку, прислонила к стрехе и спустилась на землю. Но где же Фицко с пандурским капитаном? Вот задача! Увидев лесную сторожку, она без колебаний направилась к ней. Не найдет их, так хоть чем-нибудь поживится: воровство было самым невинным ее грехом.