Кровавая графиня

И вот они уже исчезли за воротами.

Госпожа, забывшая от боли весь свой гнев, рухнула на руки служанок.

— Прочь отсюда все, прочь! — успела она еще крикнуть чахтичанам, на редкость довольным ходом событий, и бурно разрыдалась.

Она была не в состоянии двинуться с места. Служанки понесли госпожу, но стоны ее не тронули ни единого сердца.

Чахтичане молча оставляли двор.

Весь замок был на ногах. Молоденькие служанки носились из зала в зал, точно птицы в клетке, испуганные, всполошенные. Они делали уборку при свете свечей: все должно было блестеть, нигде — ни пылинки, ни соринки.

Швеи трясущимися руками дошивали новый прекрасный наряд госпожи. Мучительная тревога терзала молодые души, туманила глаза, запавшие от постоянной бессонницы.

Недобрые предчувствия нахлынули и на трех бабищ — Дору, Илону и Анну. Они хмуро сновали между девушками. Спальня госпожи настолько притягивала их внимание, что девушкам даже не доставались обычные окрики.

Временами из спальни доносились пронзительные визги. Они еще никогда не слышали, чтобы госпожа так кричала от боли, хотя служили тут уже долгие годы. Однако эти вопли пробуждали в них отнюдь не сочувствие. Только страх, какого до сих пор еще не испытывали. Что, если она вдруг обвинит их в том, что почти все, что случилось, на их совести? Что, если она вздумает наказать их за бегство Магдулы Калиновой и Яна Калины, за неудачи и унижения, в которых они совсем не повинны? При такой мысли мурашки пробегали по сморщенной коже.

Общая тревога и общая опасность сблизили ревнивых соперниц. Анна Дарабул, Дора Сентеш и Илона Йо собрались у дверей спальни и стали судить-рядить, как им обойти господскую немилость.

Девушки взирали на них со страхом. Когда такие бабищи, оспаривающие друг у друга в смертельной схватке расположение госпожи, вдруг приходят к согласию и совместно начинают что-то обдумывать и замышлять, есть от чего трепетать в страхе!

Двенадцать девушек на смертном одре

Алжбета Батори металась от боли на высоком ложе с балдахином, а склонившись над ней, на ступеньке у кровати хлопотала Майорова.

— Еще чуть-чуть потерпи, твоя светлость, и все боли пройдут, — утешала она.

Вавро изрядно ущипнул графиню клещами. Высоко над коленом зияла рана, словно туда впились хищные клыки.

— Я убью тебя, Майорова, — цедила сквозь зубы госпожа, пока старуха промывала рану маслом и смазывала целебной мазью. От этой мази рану невыносимо жгло, раздирающая боль усиливалась. Знахарка спокойно стояла над ней, утешно улыбалась:

— Потерпи малость, твоя графская милость, скоро забудешь, что вообще что-то у тебя болело.

И в самом деле, госпожа скоро почувствовала облегчение и села в постели. Но чем меньше жгло рану на ноге, тем больше терзала израненная гордость при воспоминании об унижении, нанесенном разбойниками и дерзким поведением чахтицких горожан. Воспоминание о чахтичанах, ликовавших по поводу таинственного побега Яна Калины, вызывало в ней ярость. Ее лицо так чудовищно преобразилось, что Майорова испуганно соскочила со ступеньки у кровати.

— Горе им, не миновать им жестокой мести! — крикнула госпожа так злобно, что старые служанки отпрянули от двери, а девушки в зале затрепетали.

Взглянув на темную обожженную рану, смазанную черной пахучей мазью, она еще яростнее завопила.

— Две-три недели — и раны как не бывало, — успокаивала ее Майорова.

— И следа не останется?

— Возможно, и следа не останется.

— Возможно? — раздраженно переспросила потерпевшая.

— Я всего-навсего глупая тварь, — осторожно ответила Майорова, — умом не богата, разве что немного опыта накопила. Ожоги поменьше могу залечить и без следа. Но от такой большой раны, трудно сказать, не останется ли темный шрамик. Вот и думаю: не посоветоваться ли твоей графской милости с умным и ученым врачевателем? В Прешпорке, говорят, есть такой и творит будто бы чудеса.

Госпожа тотчас вознамерилась отправиться в Прешпорок. Все равно ей необходимо увидеть Дёрдя Турзо, подать жалобу на чахтичан, оказавших поддержку разбойникам, и попросить его послать в наказание в Чахтицы войско для защиты и поимки разбойников.

Майорова тщательно перевязала рану.

Утихающая боль, надежда на полное исцеление, возможность унизить Чахтицы и жестоко отомстить разбойникам ненадолго прояснили чело чахтицкой госпожи. Старые служанки, словно почувствовав это, поспешили войти с докладом.

— Ваша милость, госпожа, — проговорила с достоинством Дора Сентеш, — портнихи как раз закончили новое платье!

— Такого платья никто никогда не видывал! — добавила Илона.

— А не угодно ли будет госпоже сразу же и примерить его? — присоединилась Анна.

— Новое платье! — оживленно воскликнула госпожа, и мысль о том, как ее украсит розовая шелковая ткань, уже полностью поглотила ее.

В гардеробной она подошла к зеркалу, сбросила костюм миявской красавицы, и портнихи надели на нее ослепительный наряд, который словно пух несли на руках, безмолвно трясясь в предчувствии грозы.

В гардеробной царило гробовое молчание.

Госпожа надела новое платье. Подошла к зеркалу и оглядела себя со всех сторон. Потом наклонилась ближе к зеркалу и внимательно всмотрелась в свое лицо. Множество свеч заливало гардеробную ясным светом.

Лицо Алжбеты Батори было бледно, глаза запавшие, без блеска, на высоком лбу и вокруг рта просматривались морщины.

Вид увядающего лица, погасших глаз, исчезающая красота ужаснули ее.

Старые служанки хорошо знали, что, когда госпожа смотрит на себя в зеркало и зловеще хмурится, они должны пригнать к ней девушек, обвинить их в очередной оплошности, дабы госпожа утешила душу в зловещих расправах, в муках, воплях и ужасе трясущихся, визжащих и истекающих кровью юных созданий.

Дора подошла к госпоже, подняла подол платья и злобно закричала на портних:

— Кто из вас это подшивал?

Но ни одна из портних не созналась, все застыли, скованные страхом.

— Кто из вас, спрашиваю, это шил? — Старая бросила на девушек испепеляющий взгляд.

Тут уж и госпожа повернулась к портнихам, возмущенная обнаруженной промашкой.

— Швы неправильные, грубые, словно сработаны не тонкими нитками, а веревками! — вероломно мигнула Дора госпоже.

Алжбета Батори разглядывала правильные, тонкие швы. Но с каждой минутой они как будто утолщались на глазах, и лицо ее хмурилось все больше.

— Так кто же из вас шил это? — испытующе уставилась она на девушек. И, не получив ответа, ледяным голосом возопила: — Тогда вы все поплатитесь!

И тут же госпожа с тремя ведьмами-помощницами принялись за дело. Состязались в придумывании самых изощренных пыток, стараясь превзойти друг друга в жестокости. Крики истязаемых пробивались даже сквозь толстые стены и пропадали в сумеречных просторах рассвета.

Когда Алжбета Батори по совету Илоны оставила гардеробную, в которой двенадцать измученных портних лежали, словно на смертном одре, на черных платьях, выброшенных из сундуков, солнце уже медленно всходило на небо.

Алжбета Батори, сопровождаемая Илоной, Дорой и Анной, спустилась в подземелье.

В одном из коридоров Илона отделилась от них и направилась к узилищу, в котором находилась Мариша Шутовская.

В течение всей ночи девушка не сомкнула глаз. Выплакав все слезы, измученная усталостью и холодом, она на рассвете провалилась в глубокий сон, съежившись у двери.

Разбудил ее голос Илоны:

— Пойдем, голубка моя, я покажу тебе красивую куклу — с такой ты еще никогда не играла. Она вся железная…

Раскрытое предательство

Еще до рассвета Эржика с Михалом воротились в родной дом. С гулко бьющимся сердцем мчалась на скакуне Эржика, словно летела наперегонки со своими мыслями, выношенными ее воспаленным воображением.

Теперь она твердо верила, что Андрей Дрозд любит ее. Она поняла это, когда там, на косогоре, он обнял ее и горячо поцеловал в губы. Однако радость ее была неполной: что из того, что они любят друг друга, когда между ними такая пропасть? Она — дворянская дочь, а он — разбойник, которому никогда не дано знать, доживет ли до утра. Добросердные дамы ищут для нее по дворянским усадьбам знатного и богатого жениха, между тем как чахтицкая госпожа вынашивает против Андрея Дрозда самые что ни на есть жестокие замыслы.