Кровавая графиня

— Андрей Дрозд? — спросил он вдруг, и в голосе его прозвучало странное облегчение.

— Андрей Дрозд!

Михал Приборский, как и любой земан, негодовал на разбойников, презирал их. Один Андрей Дрозд был для него исключением. В глубине души он восторгался необыкновенной его силой и смелостью. Теперь признание Эржики уже не вызывало в нем такого ужаса, напротив, оно только усиливало его восхищение этим отважным силачом. В памяти всплыло все, что он слышал о нем, и разбойник как бы даже вырос в его глазах. Он поймал себя на том, что завидует ему, его могучей стати, смелости, силе, молве, окружавшей его имя.

— А он любит тебя? — спросил он наконец.

— Не знаю, — ответила она дрожащим голосом, и слезы, которые она весь вечер старалась сдержать, хлынули ручьем.

— Не плачь, Эржика, — успокаивал ее Михал. — Невозможно, чтобы кто-то не ответил любовью на твою любовь…

Она и сама не понимала, почему плачет. Должно быть, потому, что сердце было переполнено чувствами, а плач давал им выход.

Слова Михала помогли ей не пасть духом.

Вытирая слезы, она рассказала брату о встрече на опушке леса. В точности, со всеми подробностями, и о событиях во дворе замка: как Андрей Дрозд предстал перед чахтицкой госпожой с посланием Яна Калины, один, с голыми руками, как играючи разорвал веревки, опутавшие его, и, пока били тревогу, ускакал на Вихре.

Ее воспоминания были полны восторга.

— Едем не мешкая! — воскликнула она.

— Едем, — согласился Михал, готовый схватиться хоть с семиглавым драконом. Он мечтал о волнующих приключениях и хотел доказать Эржике, что он не сопливый трусишка, а смелый и мужественный парень. Его опьяняла мысль, что он станет спасителем непобедимого Андрея Дрозда, что в последнюю минуту вырвет его из рук врага. Он обязательно спасет его!

Уже минуту спустя он приказал в конюшне заспанному батраку седлать коней для себя и для Эржики. Точно вор, прокрался он в отцовскую оружейную, взял четыре пистолета и сунул их за пояс.

Во дворе Эржика любовно оглядела богатырскую стать брата и с восхищением обнаружила за его поясом четыре пистолета.

— Ты словно рыцарь, устремляющийся в бой! — не смогла девушка сдержать восторга.

— Смотри держи язык за зубами! — пригрозил Михал батраку, своему сверстнику, который боролся с искушением разбудить старого хозяина и сообщить ему о ночной прогулке дочери и сына. — Скажешь отцу хоть слово о том, что нас не было ночью дома, — я тебя отколочу.

Батрак пожал плечами и исчез в конюшне.

Эржика пришпорила коня, Михал понесся за ней. В езде она опережала его. Он с восторгом любовался, как она уверенно сидит в седле, как знает каждую тропу, каждую стежку в округе. Остров, Очков, Корытное, Подолье, Частковцы, Желованы, деревни, которые они пересекали или близ которых скакали, оставались позади, чернея в ночи.

Всю дорогу они молчали.

Когда на чахтицкой площади перед ними забелела виселица, Эржика в страшном предчувствии чуть было не упала с коня. Каково было бы ее облегчение, узнай она, что Андрей Дрозд еще на свободе, что он еще сражается с недругами!

По дороге к Вишневому Эржика вдруг осадила скакуна — Михал тут же поравнялся с ней.

— Слышишь? — Эржика напряженно прислушивалась.

— Слышу какой-то ужасный рев. Тут недалеко идет бой, — ответил Михал.

— Тогда спешимся, привяжем коней в чаще и незаметно проберемся к месту схватки! — Эржике хотелось как можно быстрее узнать, на чьей стороне удача.

Они стали продираться сквозь чащу, держась при этом за руки, как дети, пока вдруг перед ними не открылась картина боя: сплетение тел, кулаки, взвивающиеся в воздухе, воинственный рев, крики и стенания раненых.

— Давай взберемся туда, на гребень холма! — предложил Михал. — Оттуда лучше видать все поле боя — подумаем, что можно предпринять.

Поднявшись по косогору, они напряженно стали следить за схваткой.

— Вон он там, там! — Эржика схватила Михала за руку и указала куда-то пальцем.

Правда, в этом не было никакой необходимости: Андрей Дрозд был на две головы выше всех нападающих. Он то и дело хватал кого-нибудь из них за ноги и, размахивая им так же, как прежде дышлом, разбивал смыкавшееся кольцо врагов. Чуть поодаль яростно боролся с двумя разбойниками Фицко и, будто слепой, натыкался попеременно то на гайдука, то на пандура. Потом, опомнившись, с еще большей яростью бросался на ближайшего разбойника. Он неистовствовал, ему казалось поначалу, что он без задержки справится с отрядом Дрозда. А вот на тебе: схватка длится уже целую вечность. Куда ни глянь, везде гайдук или пандур извивается от боли, а то глухо стонет. А Андрей Дрозд все еще крепко стоит, точно статуя, и отбрасывает каждого, кто на него кидается. Стоит себе и смеется, своими самоуверенными выкриками вселяя в сердца товарищей отвагу и силу. И тут Фицко осенило: стоит одолеть Андрея Дрозда, и бой будет выигран! Поначалу он собирался бросить его к ногам чахтицкой госпожи живого, в цепях. Но уж раз на это нет никаких надежд, так пускай лучше погибнет, чем он, Фицко, предстанет перед госпожой побежденным.

Когда Вавро огрел Фицко дубиной, горбун, оглушенный ударом, распластался на земле. Больше Вавро не обращал на Фицко внимания: пандуры налетели на него, точно осы.

Укрывшиеся на гребне зрители следили, затаив дыхание, за напряженной схваткой. Четыре внимательных глаза восторженно наблюдали за передвижениями Андрея Дрозда. Эржика была горда и счастлива. Вот он какой, герой ее снов! Стоит неколебимо, улыбается, несмотря на то что на него со всех сторон наседают гайдуки и наемники, кровожадные волки, стремящиеся отнять у него свободу и жизнь. Но нет, они этого не добьются!

Загадочный решающий выстрел

Эржика вдруг замерла, кровь застыла в жилах. Она не отрываясь следила за Фицко, который только что был повержен на землю.

— Михал! — воскликнула она, судорожно сжав руку брата. — Смотри, смотри…

Фицко не был оглушен. Пядь за пядью стал он отползать, точно змея, среди стенавших бойцов, оставляя поле боя. На четвереньках подкравшись к одиноко лежащему пандуру, он выхватил у него из-за пояса пистолет. Взвесил его в руке и пополз дальше.

— Михал, Михал! — шептала Эржика, дрожа всем телом.

Фицко лез по склону, словно утратил интерес к схватке.

Эржика и Михал замерли. На миг почудилось, что горбун именно их ищет во тьме, ползет прямо к тому месту, где они скрываются. Но Фицко вдруг остановился, повернулся к ним спиной и, подняв руку с пистолетом, стал целиться. В Андрея Дрозда.

А луна, словно спеша ему на помощь, заливала бледным сиянием все поле боя. Отчетливо просматривалось доброе, улыбчивое лицо великана, его могучая, словно отлитая из металла, стать.

— Так сдохни же, Андрей Дрозд! — воинственно крикнул Фицко и прицелился в голову великана.

При этом грозном окрике все, вздрогнув, повернулись к склону.

Улыбка исчезла с лица Андрея Дрозда. Он оглядел склон, но так и не догадался, какая опасность грозит ему.

Эржика вмиг поняла: Андрей погибнет, если прогремит выстрел Фицко.

Еще эхо не вернуло бешеного вскрика горбуна, как прогремел оглушающий выстрел.

Фицко взревел еще яростнее, чем минуту назад, повалился и покатился по склону вниз. Он визжал от злости, что невидимый стрелок прострелил ему руку, из которой тут же вылетел пистолет, а с ним и его надежды на победу.

Дерущиеся не понимали, что происходит, они лишь таращили глаза на горный склон и на Фицко. А тот, скатившись к их ногам и свернувшись, точно раздавленная змея, принялся взвизгивать от боли.

Это Эржика, молниеносно вырвав из-за пояса брата пистолет — парень и слова вымолвить не мог, не то что действовать, — прицелилась в руку Фицко. Но как только грохнул выстрел, нервы отказали. У девушки закружилась голова, она зашаталась и упала бы, не подхвати ее Михал, который уже успел прийти в себя.

Он был потрясен поступком сестры. И со стыдом сознавал, что, не будь ее, Андрей Дрозд лежал бы уже мертвым. Пока он, Михал, придумал бы что-нибудь и совершил положенное, Фицко добился бы своего.