Ужасные невинные

– Только это? – Анны улыбается мне еще более дружески.

– Не только.

– Мы можем быть откровенны?..

– Конечно.

– Ваши отношения… – Анна – сочинительница crimi, а не сочинительница порнороманов, именно поэтому вопросы ее полны многоточий, полны умолчаний.

– В наших отношениях нет ни капли грязи. Они чисты, Анна. Мне очень нравится ваша дочь. И я никогда ее не обижу. Никогда.

– Кстати, где она, Дэн? Где наша… Лягушонок?..

В кабинете Анны есть на что посмотреть. Это довольно большая комната с широким окном, выходящим в крошечный садик, с камином, со стенами, обшитыми искусно состаренным деревом, ничего от безликого дизайнерского хайтека всего остального дома. Множество самых невероятных географических карт и литографий. Множество книг, среди них, судя по корешкам, есть настоящие раритеты. Пол выстлан ковром с коротким ворсом, расцветка и причудливо переплетающиеся экзотические фигуры на нем заставляют меня вспомнить кенийку из франкфуртского аэропорта. В глубоких нишах, разделяющих книжные стеллажи, стоят:

старинная ваза (то ли японская, то ли китайская);

ручная мельница для кофе, тоже старинная;

старинная же музыкальная шкатулка; копье, украшенное перьями, кожей и бусинами, еще более старинное;

скульптура какого-то (то л и нубийского, то ли нигерийского) божества.

Есть еще головы животных, прикрепленные к щитам из того же дерева, каким обшиты стены: лев, зебра и антилопа, не та ли это антилопа из которой был скроен саквояж Август – Билли? Все может быть. Обстановка кабинета с головой выдает Анну – любительницу путешествий, Анну – собирательницу древностей, Анну – бесстрашную охотницу. Вопрос лишь в том, насколько это соответствует действительности.

– …Лягушонок? Она заснула, Анна.

Вечным сном. Гы-гы, бу-га-га, нахх!.. Но сообщать об этом Анне я не собираюсь, по крайней мере – сейчас.

– Заснула?

– Нуда. Взяла и вырубилась. Это свойственно юным девушкам, совсем юным, они не так выносливы, как мы с вами. Ведь так?

– Возможно, – в голосе Анны сквозит легкое недоверие, я же хочу, чтобы она доверяла мне полностью, чтобы она положилась на меня.

– Она просто сутки не спала, вот и все. Всю предыдущую ночь мы гуляли. Я показывал ей Москву.

– Она неплохо знает Москву. Она бывает там довольно часто.

– Я показывал ей свою Москву, – еще никогда я не улыбался так открыто, с таким чувством приязни и симпатии.

– Это меняет дело, Дэн. У вас замечательная улыбка.

– Спасибо.

– И Муки… Я смотрю, он к вам привязался, отнесся как к родному. Обычно он избегает чужих людей в доме.

– Я не чужой. Я – друг вашей дочери.

– Дружок? – мило иронизирует Анна.

– Друг.

– Это меняет дело.

– Вы работали. Я вам не помешал?

– Что вы!.. Мне приятно поговорить с другом моей дочери. До сих пор все парни, которых она приводила в дом, были… э-э…

– …настоящим барахлом?

– Да!

Анна смеется. Ее смех легок, нежен, серебрист, переливчат, у обладательницы такого смеха должны быть соловьиное горлышко и голубиная душа. Душа ангела.

– Да, настоящим барахлом. Я уж и позабыла, что русский язык так выразителен.

– Почему же вы не пишете на русском?

– Я уже давно ничего не делаю на русском, Дэн. К.счастью ли, к сожалению – не знаю.

– Быть может, вернись вы к русскому хоть в чем-нибудь… Это намного бы улучшило отношения с дочерью. Как вы думаете, Анна?

– Вы – мудрый человек, Дэн. Мудрый молодой человек. Сколько вам лет?

– Двадцать девять.

Я не могу вспомнить, относится ли «двадцать девять» к моему собственному возрасту или к возрасту настоящего Макса Ларина, грань между нами стерлась окончательно.

– Я кажусь вам слишком старым для вашей дочери?

– Нет. Вы кажетесь мне очень мудрым. Открытым, симпатичным, порядочным, – Анна льстит мне напропалую. – И вы не кажетесь мне барахлом.

– Спасибо.

Теперь уже смеемся мы оба.

– Лягушонок больше не будет вас терроризировать, – ободренный ее нежным смехом, я готов пообещать Анне все, что угодно. – Мы говорили об этом прежде, чем она заснула. И вы правы – она очень ранима. И всегда страдала от того, что не находила с вами общий язык…

– Мы тоже говорили об этом. Много, долго и основательно. С моим психоаналитиком.

Твой аналитик просто блядь, Анна. Представляю, сколько бабла он из тебя выкачал!..

– Я хотела, чтобы он поговорил и с самой… Лягушонком. Но она отказалась наотрез. Она устроила такой скандал! Обвинила меня в том, что я считаю ее психопаткой, в то время как психопатка я, причем циничная. И что все аналитики – это насосы по перекачке денег, причем циничные. Она неделю не могла успокоиться.

– Это очень по-русски. И очень недалеко от истины.

– Вы так думаете?

– Я думаю, что ни один аналитик не сделает для человека того, что могут сделать близкие люди.

– А я думаю… ей очень повезло с вами. Спросить бы об этом Лягушонка, бездыханную, похороненную под грудой тряпья, с фиолетовой полосой на шее.

– Мне нравится ваша дочь, Анна. Она удивительная.

Удивительная сука, запредельная сволочь, потрясающая дрянь, я все сделал правильно, даже Муки меня не осудил.

– Вы пишете новый роман?

– Да. Недавно начала.

– Леденящий душу детектив?

– Скорее – криминальный триллер. Я специализируюсь на криминальных триллерах.

– Маньяки и все такое?– проницательно замечаю я.

– Да. Маньяки и все такое. Людям нравится читать про маньяков. Инфернальное зло всегда притягивает. И знаете, я кое-что украла у вас. Для своего нового романа.

– Имя?

– Нет. – Щеки Анны на секунду становятся пунцовыми, как будто я уличил ее в чем-то непристойном. В написании любовного романа, например. – Нет, не имя. Глаза.

– А что мои глаза?

– Они разного цвета. Самая симпатичная из всех человеческих аномалий. Самая приятная, – говорит Анна и тут же спохватывается. – То есть, конечно, я не считаю это аномалией. Простите…

– Ничего. И кому же будут принадлежать мои глаза?

– Я еще не решила. Возможно, главному герою.

– Злодею или охотнику за злодеями?

– Не знаю, – честно признается Анна. – Иногда эти две фигуры так близки друг другу, что и не различишь, кто где. А иногда они и вовсе совмещаются…

– Ваш муж – классический тому пример.

– Свен? – сочинительница crimi выглядит взволнованной. – Почему Свен? Что вы имеете против Свена?

– Лично я – ничего. Но Лягушонок рассказывала мне всякие байки о том, какой злой полицейский ее папа. Гроза криминального мира. Костолом, не очень разборчивый в средствах.

– Да что вы! Ее фантазии можно смело делить на сто.

– Значит, папа – не полицейский комиссар? – Я несколько разочарован.

– Комиссар, – успокаивает меня Анна. – И без него сочинять свои истории мне было бы несколько затруднительно, он очень помогает мне, очень. Но он совсем не злой. Он суров – это правда. Он бывает резким – и это тоже правда. Специфика работы, знаете ли. Но он не злой.

– А Лягушонок утверждала, что он – настоящий монстр.

Враки!.. – снова смеется Анна. – Враки – еще одно замечательное русское слово! С вами я, пожалуй, вспомню язык. Свен – добрейшее существо, он предан мне и дочери. Возможно, он покажется вам мрачным, но… В этом доме все вовсе не такие, какими кажутся.

– Все? – переспрашиваю я.

– Абсолютно.

– И Кирстен, богиня домашнего очага? Почему-то эта чертова Кирстен волнует меня больше всего. Когда мы приехали – дом казался пустынным, и вот, пожалуйста, какая-то Кирстен. На правах богини она может легко перемещаться по комнатам, на правах горничной – легко открывать любую дверь. И если ей взбредет в голову подняться наверх и толкнуть дверь комнаты соплячки, то…

Ничего не произойдет.

Ничего не произойдет, гы-гы, бу-га-га, нахх!.. Я обезопасил себя, я закрыл дверь в комнату соплячки на ключ (он торчал в замочной скважине со стороны комнаты), но нет ли у неведомой мне Кирстен дубликата? Успокаивает лишь хаос в логове Лягушонка; судя по завалам из вещей, туда никто не суется без ее согласия. Ключ и сейчас лежит в кармане халата, не в том, в котором лежит пистолет, я не такой кретин! Итак: