Чисто случайно

— ОТВАЛИ НА ХЕР, МАТЬ ТВОЮ! — гаркнул тот и отшвырнул ее в сторону.

Ну вот, рафикова мамаша она всегда так — к черту в пасть, без выходных. Сто лет назад обвинила мою в том, что та сперла у нее из-под двери четыре пинты полуснятого молока. А это чушь собачья — мы в жизни не пили полуснятое. Потом выяснилось, что это Кларк, младший братишка Уэйна Сэпсфорда, выдул четыре пинты по дороге в школу. Короче, сперва моя мамаша с рафиковой во дворе полицейского участка, куда та жаловаться приползла, поцапались, а потом, когда легавые на истинного злодея указали, домой топали чуть не в обнимку.

— Ники, — говорит этот Рафик. Смотрю — протягивает мне через прилавок бейсбольную биту. — Ники, будь другом, звездани-ка тому ублюдку, пока он не смотрит. Я бы сам, но ты понимаешь, какая штука, никак не могу выйти, стойка мешает.

— Кто — я?

— Да, просто ткни его — и все. Только не в голову, а то вдруг убьешь. Просто стукни в живот или еще куда, чтоб не приставал к мамочке.

— А ты точно не можешь выйти?

— Точно, точно. Да нам и запрещено покидать рабочее место.

Я взял биту. Тот, что нализался, был всего в нескольких шагах и орал во всю глотку, хоть они уже запихивали в сумку бабки. Я шагнул к нему. Черт те что. Он же мне ничего не сделал, ну, зарабатывает парень, как может, а я встал тут, будто он мою мамашу на пол швырнул, а не рафикову.

Очень отчетливо помню рукоятку в ладони. Потом как-то совсем неожиданно я поднял биту и — хресь! — заехал ему в живот. Он охнул и повалился.

Я тут же вернул биту Рафику. Сразу прекратились вопли, и стало намного тише. Другой чувак повернулся и увидел, что его приятель валяется на полу и хватает ртом воздух — будто живот разом прихватило, от ору надорвался, наверное.

— Ты чего, мать твою, Гэл? Чего разлегся?

Гэл охал и катался по полу. С приятелем своим он даже разговаривать не стал.

В суматохе кто-то нажал тревожную кнопку, и второй чувак понял, что вскорости нагрянут легавые. Это его порядком разозлило, раздался грохот и треск, и от стены отвалился кусок штукатурки. Вот дьявол. Может, у Гэла пистолет и был водяной, но у его приятеля уж точно нет.

— Рафик, — говорю, — ты видишь то же, что и я?

— Да, Ники, поверь, мне очень, очень жаль. Никогда бы не подумал, что у них могут быть настоящие пушки. Он бы тебя пристрелил, если б увидел, мне очень, очень жаль, старина.

Вот дьявол.

На наше счастье этот парень решил, пока не поздно, смотаться, бросил напарника и деньги, и сразу вслед за этим притарахтел Старина Билл.

Джордж тянул какую-то темную бурду, какую я б и нюхать не стал.

— Это что за хрень? — спрашиваю.

— Это темный эль, Ники, — говорит, — от него стояк такой, что портки порвет.

— Да брось ты, Джордж, мне вообще кажется, что с этим рядом и сидеть-то опасно. Ты уверен, что оно без стронция?

— Да уж куда лучше, чем твое пенное пойло. Сказал бы лучше, что пить будешь. Взять тебе пинту пива?

— Уж лучше пинту «перно».

— Пинту пива! — кричит.

— Твое здоровье.

Сидим, пивко хлебаем. Он — медленно, а я не привык терять даром время, когда на халяву, да за счет Билла. Спрашиваю, типа вежливо:

— Как миссис Джордж поживает?

— Не жалуется.

— Как оно штрафуется на парковочках?

— Потихоньку.

— Как там Секьюрикор?

[5]

— Правительство, мать его, гайки закручивает.

Мы еще посидели.

— Ну вот, Ники, теперь я, как говорится, самоустраняюсь.

— Ты о чем? Что, это пойло и впрямь со стронцием?

— Я влез в это дело, Ники, только как посредник и больше не хочу иметь с этим ничего общего. Коллеги попросили меня помочь, потому что я тебя знаю, и потому, что однажды ты говорил со мной не как с полицейским.

— Если что и было, то быльем поросло. Только репутацию портит.

— Сейчас сюда придет один человек, он и расскажет все про наше сотрудничество.

— Какое на хер сотрудничество? Я ни о чем таком и не заикался.

— Но ты же здесь, верно?

— Да что ты, Джордж, просто поговорить хотел.

— И я слыхал, что ты был в больнице, навещал Рамиза…

— Ну и что?

— И узнал, что он гуляет с твоей сестрой…

— Ну и что?

— А то, что тебе не все равно, что случится с парнем твоей сестры.

— Послушай, Джордж, приятель, послушай меня, я тебе разъясню, если ты до сих пор не понял. К Рамизу я ездил, да, повидать его, и все, мне плевать, что с ним станет. Его порезали — это его проблемы, не мои.

— Ладно, Ники, вон идет тот, о ком я говорил, дальше разбирайтесь сами. Ники, это сержант Ти-Ти Холдсуорт, из чингфордского ДУРа. Ти-Ти, это Ники Беркетт.

Я бы и за милю расчухал, что он из уголовки. А за две, может, спутал бы его с гангстером. Шея жирная, брюки с отливом, пиджак кожаный, волосы бобриком, щетина и маленькие поросячьи глазки. Сразу видать, что из уголовки. Подошел и спрашивает:

— Ты Ники Беркетт?

Тут я заметил, что блондинка за стойкой строит мне глазки.

— Я Мартин Холдсуорт. Они называют меня Ти-Ти.

Вот у нее точно были классные ти-ти, а у этого Холдсуорта не было ничего, на что было бы приятно посмотреть.

— Меня так называют потому, что мое хобби — мотогонки.

[6]

Побожусь, что она поводила между губ кончиком языка.

— Ты светлое пьешь?

Халява.

— Пинту пива! — он вразвалочку пошел к бару, так, что каждый понял, что он из уголовки. Вдруг ни с того ни с сего та блондинка показала мне средний палец.

— Тебе, наверное, уже сказали, что у меня есть для тебя дельце, если, конечно, тебе это интересно, — проговорил этот хмырь, вернувшись с выпивкой.

Почему она это сделала? Может, хотела дать знать, что не может дождаться, когда я стяну с нее трусики?

— Пойдем-ка вот сюда, в уголок, Ники, тут мы сможем спокойно пообщаться.

Господи, спокойно пообщаться с этой мразью. Да мне руки здесь никто после этого не подаст.

Мы пересели, и тут я понял, что этот ублюдок заслонил мне блондинку.

— Ну что, начнем с начала? — голос сладкий, будто мед каплет; вот так они заводят разговор, когда разобьют тебе башку в фургоне с заклеенными окошками. И всегда записывают его на пленку.

— Начнем с начала. Ты можешь быть полезен нам, а мы — тебе. На выкидное-то много кумара не купишь, а?

По-нашему шаришь, мистер Коппер.

— Ты ведь слышал про сержанта Гранта, а, Ники?

— Вот умора, никто не знает, как его звать — сержант Грант, и все тут, кроме Гребаный, конечно.

— Да уж, венка ты, видимо не присылал.

Я начал новую кружку.

— Короче говоря, сержант Грант был убит, а когда убивают коппера, страсти у нас накаляются до предела. И не только оттого, что ребятам хочется поскорее с этим разобраться, но и потому, что кое-кто начинает думать, что теперь есть повод наплевательски относиться к своим обязанностям.

Видишь ли, Ники, у нас острая нехватка информации. Вообще-то, все ясней ясного, но цепочка никак не выстраивается. Информация будет, поступит наверняка, но, возможно, лишь после того, как ты войдешь в игру, ты понимаешь?

— В игру? В какую еще на хрен игру я войду?

— Ну, Ники, по нашим сведениям деньжата тебе не помешают, и ты можешь кое-что разведать… так, какие-нибудь слухи…

— Да-а? А если я не хочу ничего разведывать, мать вашу, а хочу просто жить спокойно, чтоб меня не трогали, тогда как?

— И ты, конечно, знаешь, что твой приятель Рамиз в этом замешан, и что сержант Грант, возможно, спас его от большей неприятности, чем оторванный палец, это ты знаешь?

— Да брось ты на хрен, какой Рамиз мне приятель, — говорю ему, — каким он вообще боком в это дело затесался?

— Как я уже сказал, это сержант Грант отбил Рамиза, когда его чуть было не прикончили. Они с ним залезли на одну и ту же делянку, наступили на одни и те же грабли. Рамиз отправился изложить свой взгляд на вещи каким-то серьезным парням и только на месте обнаружил, что они серьезнее, чем он думал. Сержант Грант, возможно, следил за ними, мы точно не знаем, он решил поиграть в героя, чтоб Рамизу не выдрали оба глаза. Но его самого на тот свет спровадили.