Чисто случайно

— Ну, везло тебе до поры, ты, дурная голова, тут ни при чем. Знаешь, с кем она в последнее время, Ники?

— Мама! Ну перестань!

— С этим твоим Рамизом.

— С Рамизом… — говорю, — и ты всем об этом разболтала!

— Ты уже знаешь…

— Да, от Джорджа. Сегодня подсел и давай приставать. Ну ты даешь, Шэрон.

— Извини, Ники, не хотела портить тебе такой день.

Вот, значит, на что он намекал. Знал, что скоро все выяснится. Посчитал, что я типа завязан.

— Тебе нравится Рамиз, Шэрон?

— Ну, для перетраха сгодится, — а сама глядит на мамашу и хихикает.

Тут едва пожар не случился — это мамаша чай пролила прямо на сковородку, которую только что сама на огонь поставила.

— Для брака он теперь мужик малоподходящий. Можно сказать, почти что одноглазый, да к тому же ему важный палец оттяпали.

Хихикает.

— Не будь таким злюкой, — говорит.

— Теперь я допер.

— Чего это?

— Допер, почему Джордж сегодня ко мне подъехал, стоило только из тюрьмы выйти. О пробации — ни гу-гу, только про Рамиза твоего. Ну, и еще там кое-что.

— Только уж ты не влезай теперь в это, Ники. Ведь у тебя теперь есть свой дом.

— Я и не собираюсь влезать, только перемолвлюсь словечком с Рамизом, к чему вся эта бодяга. Потом расскажу.

— Секрет, да? Между вами, мальчиками?

— Примерно. Хрен его знает.

— Если по правде, Ники, я никогда в ваши дела не совалась, мы с ним об этом и не говорили ни разу. Только трахались.

Тут мамаша снова чай пролила, аж не выдержала:

— Ну-ка, Шэрон, хватит непристойности болтать. И почему вы, молодежь, не можете этим по-тихому заниматься, хоть как мы раньше, обязательно надо, чтоб все знали.

Значит, Рамиз вдувает нашей Шэрон. Про брак — это мы так, для мамаши. Он на Шэрон никогда не женится — не тот цвет и вера не та, так что где и чего там ему отрезали — это не проблема. Кто-то скажет: ну и чего, все одно с выбитым глазом да без пальцев какой он жених. Да только Шэрон не из таких, кто об этом думает. Непонятно, с чего он вообще на нее запал — ведь не блондинка даже.

Может статься — и тогда все это куда сложнее — что я по его рамизовым понятиям чем-то ему обязан, оттого он и решил побаловаться с Шэрон. Черт меня побери, если я знаю, чем. Заковыка в том, что если я все-таки чего-то недопонял и в самом деле по понятиям был Рамизу должен, то он, как выйдет из госпиталя, ремней из меня нарежет. По понятиям двух мнений тут быть не может: нарушил — будь готов к тому, что из тебя нарежут ремней.

Так что, смотаюсь-ка в Виппс-Кросс, перетру с Рамизом.

Ну и денек. Сидел себе тихо-мирно, а сейчас и в управление по пробации надо, и на биржу эту труда, и к Келли — она теперь на Олдрич-вей, с квартиры-то ее поперли. Вот теперь и в Виппс-Кросс, оказывается, надо. Лучше угнать какую-нибудь небольшую тачку, вот хоть на Блэкхорс-роуд. Только чтоб легавые не углядели, они там вечно околачиваются. Там возле метро всегда есть несколько «гольфов» и засратых «двести-пятых».

— Ну, мне пора, а то дел выше крыши, — говорю.

Бросил «Гольф» на парковке у ратуши и отметился о прибытии без проблем. Энди, моего инспектора, на месте не оказалось — застрял, надо думать, в тоннеле под Ла-Маншем, или еще хрен его знает где — так что пообщался с дежурной инспекторшей, перекинулся парой слов с Рози из приемной — уж сколько лет она там торчит, и все никак ее не уломаю завалиться куда-нибудь на пару коктейлей и все такое. Насчет Энди, чтоб на следующей неделе встретиться, договорился.

Потом пехом на Черч-Хилл, вставать на учет. Там меня послали на Гроувенор-Парк. Я туда. Они там сейчас сперва задают миллион разных вопросов, а только через год, в лучшем случае, платят. А все ж-таки чем скорее начнешь, тем скорее получишь чек. Внесли меня в список, а после я решил зайти посмотреть на свою квартиру. Просто чтоб убедиться, что никуда она не девалась. Попил чаю, в туалет сходил — это опять-таки чтобы кайф словить. Потом чашку вымыл, воду спустил в унитазе и пошел.

Потом пехом до ратуши, забрал тачку и погнал к Виппс-Кроссу. Если они хотят, чтоб мы не тырили тачки, пусть хоть сделают один приличный автобусный маршрут до этого Виппс-Кросса. А то приходится крюк давать, аж через Саут-энд.

Тачку оставил на парковке так, что теперь ее любой, кто захочет, мог угнать. Я-то уже попользовался, а легавые там постоянно толкутся. Может, назад какой-нибудь приятель Рамиза подбросит. Иначе придется заломать таксера. Шутка.

Его охраняли; один у палаты, другой — перед его боксом. Тот, что снаружи, спросил, кого мне надо.

— Рамиза.

— Прошу прощения, сэр, мы обязаны сперва вас обыскать — вы понимаете, по соображениям безопасности.

Хе-хе. Последний раз меня щупали сегодня утром, когда выпускали, только тогда никто не говорил «прошу прощения, сэр».

Я поднял руки. Потом они спросили Рамиза, хочет ли он такого видеть.

Рамиз лежал в угловом боксе. Рядом была его мамаша, и было как-то неловко.

— Ники, — говорит.

— Как дела, Рамиз? Как дела, миссис Ахмед?

— Добрый день, Ники.

Рамизов папаша водил девяносто седьмой автобус, его мамаша работала в азиатской закусочной. Они были самые вежливые люди, кого я в жизни встречал. Черт знает, откуда у них взялся Рамиз.

— Я уже ухожу, — говорит миссис Ахмед, — приятно видеть тебя в добром здравии, Ники, мы с тобой так давно не виделись. — Не может быть, чтоб она не знала, где я был, она ведь газеты читает, как все люди. — Рамиз, я попозже зайду.

— Спасибо, миссис Ахмед, — говорю, — меня, знаете ли, не было в городе.

— Понимаю. Что ж, мне пора.

— Спасибо, мам, — сказал Рамиз.

Ушла.

— Объясни-ка мне, Рамиз, — говорю, — как это ты у своих папаши с мамашей уродился? В капусте, что ли, тебя нашли? То все растили дочек — тихих, работящих, сексапильных, между прочим, и тут вдруг такой жучила, как ты.

Хихикает.

— Кто-то же должен таскать в дом бабки.

Выглядел он, конечно, херово.

Спрашивает:

— Как я выгляжу?

— Да херово. Извини, приятель, но что так, то так.

— Да уж.

Один глаз был под повязкой, а вокруг — сплошной синяк. Другой прямо аж дикий с перепугу. Одна рука под простыней, другая худющая, что кочерга. Можно подумать, не ел недели две. Краше в гроб кладут, это точно.

А был когда-то малый хоть куда. Был.

— Ухлестываешь, значит, за нашей Шэрон?

Хихикает, сердится немножко.

— Ну, было пару раз, гуляли.

— Вот бы не подумал, что ты ей понравишься. Я, конечно, не разбираюсь.

Меня от его закидонов всегда в дрожь бросало, даже когда мы с ним работали. Знал бы — предупредил бы Шэрон.

— Хорошо, что пришел меня навестить, Ники. Небось, только сегодня выпустили?

— Ты же ко мне приходил. Травку мне принес один раз, рисковал.

— Пустяки, Ники. Ты за это заплатил, тебе тогда больше всех досталось. Надеюсь, хоть самая-то малость тебе перепала.

— Официально нет. Неофициально — перепала. Мне ребята квартиру спроворили, слышал?

— Слышал.

— И ты в доле?

— Чуток.

— Выходит, я тебе должен.

— Ни хрена ты мне не должен, Ники Беркетт. То дело, за которое ты сел, — чисто бизнес. Заходил к тебе — так любой бы зашел. А что с сестрой твоей гульнул — оно тут ни при чем совсем. Короче, ни хрена ты мне не должен.

Мы поглядели друг на друга. Внутри у него что-то забулькало.

— Неужто так херово? — спрашиваю.

Он только кивнул.

Тут до меня дошло, что мне надо сходить отлить, чтобы не смущать его. Он при мамаше постеснялся, а чтоб я видел, тоже не хочет. Поплакать, в смысле. Хоть одним глазком. Я потопал в сортир.

Потом вернулся, сел и говорю:

— Они чего, мужики эти, покруче тех, с кем мы в тот раз вляпались?

— Не то слово, Ники. В тот раз ведь наркота только. Теперь — тачки.

— Тачки-и-и! — я аж не утерпел. Думал, ослышался. — Тачки! — ору, да так, что все слышали — и топтуны эти легавые, и полпалаты, кроме тетерь глухих, кому лет за сто. Так значит, это из-за тачек ему вышибли глаз и оттяпали пальцы!