Долгое прощание

По-английски он говорил безукоризненно, но в испанском ритме. В испанском ? то есть в американо-испанском – языке есть подъемы и спады интонации, которые на слух американца никак не связаны со смыслом фразы. Словно океан колышется.

– Вы не похожи на гостиничного клерка, – заметил я.

– У всех бывают трудности в жизни.

– Кто отправил мне письмо? Он протянул пачку сигарет.

– Хотите попробовать? Я покачал головой.

– Слишком крепкие. Колумбийские сигареты я люблю. Кубинские для меня отрава.

Он слегка улыбнулся, закурил сам и выпустил дым. Он был так чертовски элегантен, что это начинало меня раздражать.

– Я знаю про письмо, сеньор. Официант испугался подняться в номер к этому сеньору Ленноксу, когда увидел, что у дверей стоит гуарда. Полисмен или фараон, как вы говорите. Тогда я сам отнес письмо на коррео – на почту.

После выстрела, вы понимаете.

– Вам бы надо в него заглянуть. Туда были вложены большие деньги.

– Письмо было запечатано, – заявил он холодно. – El honor no se mueve de lado como los congrejos. Честь ходит только прямо, а не боком, словно краб, сеньор.

– Прошу прощения. Продолжайте, пожалуйста.

– Когда я вошел в комнату и закрыл дверь перед носом охранника, сеньор Леннокс в левой руке держал бумажку в сто песо. В правой руке у него был револьвер. На столе перед ним лежало письмо. И еще какая-то бумага, которую я не прочел. От денег я отказался.

– Слишком большая сумма, – заметил я, но он не отреагировал на сарказм.

– Он настаивал. Тогда я все-таки взял сто песо и потом отдал их официанту. Письмо я вынес под салфеткой на подносе, на котором ему приносили кофе. Полисмен пристально на меня посмотрел. Но ничего не сказал. Я был на полпути вниз, когда услышал выстрел. Очень быстро я спрятал письмо и побежал обратно наверх. Полисмен пытался вышибить дверь. Я открыл ее своим ключом.

Сеньор Леннокс был мертв.

Он осторожно провел пальцами по краю стола и вздохнул.

– Остальное вы, конечно, знаете.

– Много народу было в гостинице?

– Нет, немного. Человек пять-шесть постояльцев.

– Американцы?

– Двое американос дель норте. Охотники.

– Настоящие гринго или здешние мексиканцы? Он медленно разгладил пальцем бежевую ткань у себя на колене.

– Думаю, что один из них был испанского происхождения. Он говорил на пограничном испанском диалекте. Очень неизящном.

– Кто-нибудь из них заходил к Ленноксу? Он резко вскинул голову, но за зелеными стеклами ничего не было видно.

– Зачем им это, сеньор? Я кивнул.

– Ну, что ж, сеньор Майоранос, чертовски любезно, что вы приехали и все мне рассказали. Передайте Рэнди, что я страшно благодарен, ладно?

– No hau de gue, сеньор. Не за что.

– А потом, если у него будет время, может, он пришлет еще кого-нибудь, кто расскажет эту сказку поскладнее.

– Сеньор? – Голос был спокойный, но ледяной. – Вы сомневаетесь в моих словах?

– Вы, ребята, любите поговорить насчет чести. Честью иногда и вор прикрывается. Не злитесь. Сядьте спокойно и послушайте, что я вам расскажу.

Он с надменным видом откинулся в кресле.

– Учтите, это только догадка. Я могу ошибаться. Но могу и оказаться прав. Эти двое американос приехали туда не случайно. Прилетели на самолете.

Притворились охотниками. Одного из них, игрока, звали Менендес. Возможно, он зарегистрировался под другим именем, не знаю. Леннокс знал, что они прилетели. И знал, зачем. Письмо он мне написал, потому что его мучила совесть. Он подставил меня под удар, а парень он был славный, и ему это не давало покоя. Он вложил в письмо деньги – пять тысяч – потому что у него их было полно, а у меня, насколько он знал, мало. Он также вставил туда легкий намек, который я мог уловить, а мог и пропустить. Такой уж он был человек ? всегда хотел поступать правильно, а под конец обязательно сворачивал куда-то в сторону. Вы говорите, что отнесли письмо на почту. Почему вы не опустили его в почтовый ящик перед гостиницей?

– В ящик, сеньор?

– Почтовый ящик. У вас он, кажется, называется cajon cartero. – Он улыбнулся.

– Отатоклан – это не Мехико-сити, сеньор. Очень захудалое местечко.

Почтовый ящик на улице в Отатоклане? Да там никто не понял бы, что это такое. Никто не стал бы забирать из него письма.

Я сказал:

– Вот как. Ладно, оставим это. Вы не отнесли никакого кофе в номер к сеньору Ленноксу, сеньор Майоранос. Вы не проходили в комнату мимо полицейского. А вот два американца туда прошли. Полицейский, конечно, был подкуплен. И не он один. Один из американос ударил Леннокса сзади по затылку и оглушил. Затем взял маузер, вынул из него одну пулю и вставил на ее место пустую гильзу. Потом поднес револьвер к виску Леннокса и спустил курок.

Получилась страшная на вид рана, но убит он не был. Затем его покрыли простыней, вынесли на носилках и надежно спрятали. Потом, когда прилетел юрист из Америки, Леннокса усыпили, обложили льдом и поставили в темном углу столярной мастерской, где хозяин сколачивал гроб. Американский юрист увидел Леннокса – холодного, как лед, в глубоком забытьи, с кровавой раной на виске. Вылитый покойник. На следующий день гроб набили камнями и похоронили.

Американский юрист уехал домой, забрав отпечатки пальцев и некий документ, насквозь фальшивый. Как вам это нравится, сеньор Майоранос?

Он пожал плечами.

– Это возможно, сеньор. Понадобились бы деньги и связи. Все возможно, если бы этот сеньор был тесно связан с нужными людьми в Отатоклане ? алькальдом, владельцем гостиницы и так далее.

– Почему бы и нет? Неплохая идея. Тогда понятно, почему они выбрали глухой дальний городок вроде Отатоклана.

Он живо улыбнулся.

– Значит, сеньор Леннокс еще жив?

– Конечно. Фокус с самоубийством понадобился, чтобы все поверили в его признание. Спектакль разыграли, чтобы одурачить юриста, который когда-то был прокурором. Но нынешний прокурор, если бы правда раскрылась, дал бы всем прикурить. Этот Менендес не такой страшный, как притворяется, но он все же так разозлился, что избил меня револьвером за то, что я полез в это дело.

Значит, у него были на то веские причины. Если бы обман вышел наружу, Менендес попал бы в хороший международный скандал. Мексиканцы не больше нашего любят, когда полиция прикрывает чьи-то темные делишки.

– Прекрасно понимаю, сеньор, что все это возможно. Но вы обвинили меня во лжи. Вы сказали, что я не входил в комнату к сеньору Ленноксу и не забирал у него письма.

– Да вы уже сидели в этой комнате, приятель, и писали это письмо.

Он поднял руку и снял темные очки. Цвет глаз у человека изменить нельзя.

– Для «лимонной корочки», пожалуй, еще рановато, – сказал он.

Глава 53

В Мехико-сити над ним здорово поработали, но чему тут удивляться? Их врачи, техники, больницы, художники, архитекторы не хуже наших. Иногда немного лучше. Парафиновый тест для обнаружения следов пороха придумал мексиканский полицейский. До совершенства лицо Терри они не довели, но постарались. Ему даже нос изменили, вынули какую-то косточку, и он стал более плоским, не таким нордическим. Убрать следы шрамов им не удалось, тогда они сделали ему парочку новых и с другой стороны лица, В латиноамериканских странах ножевые шрамы не редкость.

– Они здесь даже нерв пересадили, – сказал он, дотронувшись до своей изуродованной щеки.

– Ну, верно я все рассказал?

– Почти. Немножко ошиблись в подробностях, но это неважно. Все делалось наспех, приходилось кое-где импровизировать, и я сам не знал, что будет дальше. Мне дали кое-какие инструкции, велели оставлять за собой заметный след. Менди не понравилось, что я решил вам написать, но тут я настоял на своем. Он вас слегка недооценил. Намека насчет почтового ящика не заметил.

– Вы знаете, кто убил Сильвию? Он не стал отвечать мне прямо.

– Трудно выдать полиции женщину – даже если она никогда для тебя ничего особенного не значила.