За Лувром рождается солнце

– Картину.

– Как так?

– Мне нужна картина.

– Так вы не знаете, где она?

– Пока нет. Узнаю через несколько дней, но я нетерпелив. Я мог бы узнать немедленно, но тогда бы мне пришлось сообщить фараонам то, что я от них скрывал. А это мне не нравится. Мне не хотелось бы оказаться осведомителем. Я предпочел бы сам все разведать и преподнести этим господам на блюдечке. Это предпочтительнее. Ради вознаграждения. Ибо назначено вознаграждение. Вы понимаете. Само собой разумеется, здесь замешаны и тщеславие и реализм. Так вот, я подумал, а вдруг вы сможете мне помочь...

– Послушайте, милостивый государь, – выговорил он. – Мы оба теряем время. Согласен, я тот, каким вы меня обрисовали. Не буду с вами сутяжничать. Но поверьте мне, я и сам не знаю, где эта проклятая картина... о чем сожалею не меньше вашего.

– Правда? Я...

Я остановился. И подскочил. В задней комнате мне послышался подозрительный шум. Я задел рыцаря средних веков, который рухнул, как в старые добрые времена турниров, рванул в сторону занавеску на карнизе и оказался на настоящей свалке. Комната не была освещена, правда, в проникавшем из лавки свете было достаточно хорошо видно. И я заметил мужчину, который порывался улизнуть по ведущей, не знаю куда, лестнице. Я навалился на него. Не знаю, был ли он трусоват или нездоров, но я легко с ним справился. Однако он вырвался, отталкивая меня руками и ногами. Я опустился на древний стул, но тот не выдержал веса мужчины XX века. Я был уверен, что малый воспользуется преимуществом, чтобы окончательно скрыться. Ничего подобного. Застыв у лестницы, он повернулся ко мне.

– Господа, господа, – слезливо взывал Мире. – Прошу вас, не здесь. Можно договориться, можно все уладить.

Он включил свет. Застигнутый мною тип удерживал меня на почтительном расстоянии крупнокалиберным стволом.

– Подними-ка руки! – сказал он.

– Боже мой! – воскликнул я. – Это же наш альфонс Шасар!

– Заткнись и подними руки! – рявкнул тот.

Я подчинился. К тому времени я выбрался из обломков стильного стула.

– Хорошо-хорошо, моя сахарная курочка. Не хочу, чтобы тебя мучил зуд. Чем скорее ты уберешь эту пушку, тем будет лучше. Ты ее держишь, словно веник. Я не удивлюсь, если ты сам себя поранишь.

– Заткни пасть, – повторил он.

– Господа! Господа! – икал Мире.

Его хорошо выбритое розовое личико молодящегося старика посерело. Он оставался в прежнем бизнесе, – старых картинах, – этот мошенник.

– Заткни пасть, – бросил Шасар в его сторону.

– Решай быстрее, приятель, – сказал я. – Ты хочешь меня ухлопать?

Прижимаясь к стене, насколько позволял хлам, я незаметным образом продвигался к закоулку, где мне было бы легче найти предмет, которым я мог бы запустить в его физиономию. Этот простофиля даже не замечал моих маневров. Он весь был под впечатлением пушки, которую держал в руке. Она его сковывала, не нахожу другого слова.

– А почему бы мне тебя не ухлопать? – произнес он свистящим голосом. – Ты не был бы первым.

– Вранье. Дай мне номер участка, где находится та могила. Или их могилы. Иначе я тебе не поверю.

Я продвинулся еще на несколько сантиметров. И замер.

– Парень, которого я пришил, еще не похоронен. Он в морге. Сукин сын Ники Бирикос.

– О, какое дерьмо!

– Нет! Нет! – завизжал Октав Мире.

Нет, господин Мире? А почему – нет? Напротив – да, да. У меня кто-то стоит за спиной, не так ли? Кто-то, чье присутствие я ощутил, но слишком поздно. Не надо так кричать, так пугаться. А то у Шасара разболится сердце. Поймите это раз и навсегда: если за спиной Нестора Бурма кто-то есть, его башке достается миленький удар дубинкой, рукоятью лопаты, утюгом или другим тупым инструментом. Вам это подтвердят все, кто интересуется детективными романами. Ну что же, пусть. Мне не впервой получать по мозгам. А сегодня еще и этот запах. Дополнительная премия. До свидания, Шасар. До свидания, Мире. До свидания, до свидания...

Глава четырнадцатая

Хинная настойка для Рафаэля

Черным-черно. Ставка, впрочем, была сделана на красное, и сделана надежно. Но я блуждал в черноте. Волны боли спускались от шеи, скатывались по позвоночнику к пояснице и расходились по моим конечностям. Боже мой, как черно. Открой же глаза, сказал я себе. Это мысль. Хорошая мысль. Мысль Нестора Бурма. Из мыслей, которые в любую голову не приходят. И я открыл глаза. С трудом. На черноту. Но не сплошную. В не сплошь черной черноте был светлячок. Должно быть, и я был черен. И продан со всей обстановкой. Мне было не жарко. Голова моя горела, но не ноги. Посмотрев на светлячка, я попробовал его поймать. На мне была навалена куча мусора, и при моем движении она с шумом рассыпалась. Неожиданно светлячок оказался под самым моим носом. Мои часы. Семь часов. Утра или вечера? Скорее вечера. Поднявшись на колени, я отшвырнул еще несколько консервных банок. Может, это были и не консервные банки. Мне удалось подняться на ноги. И закружились каруселью деревянные лошадки, деревянные морды, сделанные из того же дерева, что и деревянные гробы. Пожалуйста, немного света. Название агентства "Фиат Люкс" обязывает. Я поискал выключатель, нашел и, вновь споткнувшись о жестянки, включил. Быстренько подобрав валявшуюся неподалеку шляпу, я прикрыл ею глаза. Потом глянул на ноги. Они были в полном порядке. Может, они и помогут мне убраться отсюда? По паркету были рассыпаны медали, ордена и прочие безделушки подобного рода. Военные кресты, кресты Почетного легиона, кресты того, кресты сего. Все это разлетелось во время бешеной драки. Деревянные кресты. Нет деревянных крестов? Жалко. А нужно бы два деревянных креста, два.

Я переступил через Мире, потом через Шасара и отправился посмотреть, нет ли в этой богоспасаемой квартире кухни или чего-то похожего. Кухни не нашел, но в одном закутке обнаружил выпивку. Я отхлебнул, и стало полегче.

Допил до конца, и все наладилось. Почти. Я вернулся в заднюю комнату лавки, потом прошел в лавку. Затем снова в заднюю комнату. Октав Мире больше не будет мошенничать. Чтобы нажраться, Шасару Морису больше не потребуется ни блеять о своей неискренней любви к шкурам, которые даже Элизебет Арден не смогла бы починить, ни уступать капризам сальных греков. Две пули на каждого, и куча проблем решена. Из кармана Мире высовывалось письмо. Я забрал его. Обычный конверт. Обычная бумага. Обычный текст:

Сударь,

Мы просим извинить за задержку с поставкой нашего товара, вызванную некоторыми независящими от нашей воли обстоятельствами. Несмотря на события, мы заверяем, что товар будет поставлен. Соблаговолите принять и т.д.

Подпись: неразборчива. Форма обычна, скорее необычно содержание. По всей вероятности, именно это письмо было призвано заставить Мире потерпеть, а следовательно, успокоить и Корбиньи. Отпечатано на машинке. Левой ногой. Тьма опечаток. Я положил письмо в карман. И остался стоять, глядя на двух своих корешей, Мире и Шасара, словно зрелище было для избранных. Ну что, кореша? Всегда наказывают, коль ума не хватает. Не убивают только честных парней. Например, Нестора Бурма. Что касается Нестора, то его...

Внезапно мне стало страшно. Бог ты мой! Что я здесь делаю? Если меня пощадили, то не для того, чтобы преподнести цветы. Вполне возможно, что позвонили в полицию. Так что смывайся, Нестор. И как можно быстрее. В зеркале я увидел собственное отражение, красивым оно не было. Кровь на воротнике рубашки, на отвороте плаща, размазана по лицу. Наверное, я машинально запачкался, когда приходил в себя. Времени привести себя в порядок у меня не было никакого. Смываться. И быстро. В гардеробе я обнаружил просторный плащ с капюшоном, который надел поверх своих тряпок. Надвинув капюшон на глаза, погасил повсюду свет и вышел из лавки через галерею Монпансье. Пале-Руаяль застыл в прежнем мучительном покое.

Далеко я не ушел. На площади Французского Театра силы мне изменили. Я прислонился к столбу под барельефом поэта Муне-Сюлли. В нескольких метрах – напряженное автомобильное движение. Гудки автомобилей отзывались во мне волнами боли. Шум шагов барабанными ударами отдавался в голове. Он захлестывал меня целиком. В ушах звенело. Глаза затягивало пеленой. Мне досталось так же сильно, как и Мюссе [6], на другом конце перистиля [7]; как и он, я был подавлен и сломлен. Но он-то был из камня, и с ним находилась, поддерживая его, муза, его муза, застывшая в позе хорошо известной по рекламе аспирина медсестры. Его муза... аспирин... Элен...