Золушка

Эд Макбейн

Золушка

Глава 1

Отто понял, что за ним хвост.

Тридцать лет он занимается сыском, а за ним никто и никогда до сих пор не следил. Ничего подобного не случалось. Состарился, что ли, и больше не годится для своей работы? Пятьдесят восемь, дело, как говорится, быстро идет к концу. Он чересчур много курил, ел жирную пищу, но тут уж ничего не попишешь — профессиональные издержки. Оружия он при себе не носил, вооруженного частного детектива встретишь разве что на экране. Что проку иметь при себе пистолет, хотя бы и нынче вечером, если он не знает, как с этим пистолетом обращаться. Даже боится его, по правде говоря.

Порядочному еврейскому юноше оружие ни к чему… если он не Луи Лепке или Легс Даймонд, — о них, помнится, кричали все газеты, когда Отто был мальчишкой. Мать только головой качала: «Евреи-гангстеры, надо же такое! — И дважды сплевывала на сложенные вместе и вытянутые вперед два пальца, указательный и средний. — Тьфу, тьфу!» Порядочным еврейским юношам и пить не пристало, впрочем, их загодя считали трезвенниками. Проводились особые тесты, первое место среди пьющих заняли индейцы, за ними шли ирландцы, а евреи оказались в самой нижней части шкалы, что в известной мере доказывает справедливость общепринятых суждений. Отто пил много, тем самым опровергая всю эту чепуху.

На хвост ему сели скорее всего с полчаса назад, когда он уходил из «Лачуги у моря».

Здесь, во Флориде, любят все называть по-чудному, с вывертом. «Лачуга у моря»! Надо думать, вначале этому кабаку дали другое имя: что-нибудь вроде «Песни моря» или еще как-то так, но потом решили сострить, ведь кабак и в самом деле был лачуга лачугой. [1] Отто выпил в баре три порции, глазея на парочку грудастых девиц в узких «топиках», которые играли в «разносчика». Отчего не поглазеть, для этого-то он еще недостаточно стар. Ему попадались бракоразводные дела, когда в супружеской измене обвиняли девяностолетних стариков. Вот так-то!

Значит, там он и подцепил хвост.

Когда уходил из «Лачуги у моря».

Вот тебе и награда за то, что выпил пару стаканчиков. Может, двум этим шлюхам в «топиках» шибко понравилась его лысая голова и теперь они гонятся за ним, чтобы предложить все виды извращенного секса? Вот это шанс! В последнее время весь его секс, изощренный, извращенный или обыкновенный, происходил со старой проституткой-негритянкой из Лодердейла, которая боялась подхватить какой-нибудь лишай и поэтому мыла ему «петушок» хозяйственным мылом. Хорошо хоть не выкручивала после этого, как белье. Но вообще-то она была вполне. Что-то страстно мычала, делая минет. Весьма приятно.

Иногда он спрашивал себя, что это она мычит.

Звучало похоже на музыку Гершвина.

Мэтью не сразу узнал ее.

Она была в красном, это ее любимый цвет, ее, так сказать, отличительный признак, но она сделала новую прическу, к тому же похудела фунтов на десять-двенадцать и казалась от этого выше ростом, чем в прошлый раз, когда они виделись. И загорела еще больше. Нет, он в самом деле сначала не узнал Сьюзен. Уставился на нее, когда она вошла. Да, уставился. Стоял, будто прирос к полу, спиной к Мексиканскому заливу и глядел во все глаза на собственную жену, с которой развелся два года назад, и не мог сообразить, кто это, и думал, как бы подобраться к ней и оттеснить в уголок, пока этого не сделал кто-нибудь другой. Но тут в ее темных глазах вспыхнули знакомые искры, и он в одно мгновение вернулся на Лейк-Шор-Драйв в Чикаго, рука об руку с самой прелестной девушкой из всех, кого он знал, и девушка была Сьюзен, и она стояла теперь здесь, перед ним, но уже больше не была его женой.

Он улыбнулся и кивнул.

Сьюзен направилась к нему.

Сильно открытое огненно-красное платье удерживалось на высокой груди без всяких бретелек. Темные глубокие глаза, каштановые, красиво подстриженные волосы, полные, крепко сжатые губы, которые придавали овальному лицу выражение строгой, уверенной в себе и дерзкой красоты. В ушах покачивались серьги с черными жемчужинами. Он подарил ей эти серьги в десятую годовщину их свадьбы, а еще через три года они развелись. Как нажито, так и прожито.

— Привет, Мэтью, — сказала она.

Он гадал, кем она обернется сегодня вечером. Ведьмой? Или Сироткой? Сьюзен великолепно владела искусством преображения. Даже после развода она осталась непредсказуемо изменчивой, никогда не угадаешь, в каком обличье предстанет она в очередной раз.

Но он все еще не мог отвести от нее глаз.

— Ты постриглась, — сказал он.

— Заметил, — ответила Сьюзен.

Мэтью все не мог угадать, что его ждет: яростное нападение или дождь розовых лепестков.

— Сердиться не перестал? — спросила она.

— Из-за чего? — осмелился он поинтересоваться, ибо со Сьюзен следовало соблюдать осторожность.

— Из-за школы для Джоанны.

Джоанна была их четырнадцатилетняя дочь. Мэтью мог с ней видеться каждый второй уик-энд и иногда на праздниках, потому что опекуншей была признана Сьюзен и дочь жила с ней. Последний праздник, который он провел с Джоанной, была Пасха. С тех пор он видел девочку всего четыре раза. Сегодня восьмое июня, и на следующий уик-энд приходилась его очередь, но так как в воскресенье был День отца, [2] они со Сьюзен договорились поменять уик-энды. Точно так же они поступили в мае, в День матери. Военная тактика разведенных супругов. Точь-в-точь генералы, которые планируют захват вражеской армии в клещи. Только здесь «полем битвы» оказалась девочка-подросток, вот-вот готовая превратиться в юную девушку.

В апреле Сьюзен преподнесла ему блестящую идею — отослать Джоанну в школу подальше от дома. Даже очень далеко. В Массачусетс. Условия их развода давали матери такое право. Вот почему она спрашивала, сердится ли он.

Он и сам не знал, сердится или нет.

Как ни странно, думал он вовсе не об этом, а о том, надеты ли у Сьюзен трусики под красным шелковым платьем.

Однажды — с тех пор прошли годы, он и Сьюзен были совсем еще молоды — она ошарашила его утром в церкви, неожиданно шепнув, что она без трусиков. Мэтью в то время аккуратно посещал церковь. На минуту ему показалось, что крыша церкви обрушится им на головы. Или из-под юбки строгого платья Сьюзен выскочит, непристойно ухмыляясь, крошечный рыжий чертенок — маленькие рожки, хвостик крючком…

…Сьюзен смотрела на него и ждала ответа.

Сердится ли он? Кажется, нет.

— Что ж, это может пойти ей на пользу, — сказал он наконец.

Сьюзен удивленно приподняла брови.

— Она будет далеко от нас обоих, — добавил он, подчеркнув последнее слово.

— Ты оправдал мои надежды, — сказала Сьюзен, и разговор оборвался.

Два года, целых два года прошли после развода, а им по-прежнему трудно поддерживать хотя бы просто вежливый разговор. И первый удар всегда обрушивался на Джоанну. Вдали от них обоих она по крайней мере не будет испытывать постоянного давления то одной, то другой враждующей стороны. Ей четырнадцать. Пришло время, когда рана должна затянуться. Может быть, оно пришло для всех троих.

Поодаль от террасы тянулся вдоль берега пляж, океан был спокоен. Сияла полная луна, и серебристая лунная дорожка тянулась по воде. Запах жасмина доносился откуда-то снизу, им полнилась ночь. На пляже какие-то юнцы играли на гитарах. Снова все как на Лейк-Шор-Драйв. Только в ночь их встречи звучали мандолины и благоухала мимоза.

— Я знала, что ты будешь здесь сегодня, — заговорила Сьюзен. — Мюриэл звонила и спрашивала, не против ли я, если она пригласит тебя. Она сказала тебе, что я приеду?

— Нет.

— А если бы ты знал? Пришел бы?

— Возможно, что и нет, — ответил Мэтью. — Но теперь я рад, что пришел.