Смерть на выбор

Саша Смирнов с ней согласился, она показала ему досье вечером. Они сидели в любимом Лизаветином кафе-хаусе на Мойке. Кафе-хаусом заведение называла только она, а так обычное круглосуточное кафе, разве что почище других, но хозяин придумал необычную услугу — для особых любителей кофе его здесь готовили по всем правилам с разными ароматическими добавками, подавали в чашечках костяного фарфора, непременно со стаканом холодной воды. Лизавета попыталась объяснить оперуполномоченному Петроградского РУВД прелесть сей затеи, он к ее восторгам не присоединился, а заказал пиво.

— Это похоже на милицейское или даже кагэбэшное досье. — Саша задумчиво прихлебывал пиво и перелистывал страницы. — Только у нас этих материалов нет или они сверхзасекречены, я же пытался что-нибудь разузнать.

— Значит, его составил кто-то другой.

— Не думаю, стиль, родной стиль.

— Это могли сделать ваши люди для кого-то другого.

— Да, и это работает на твою версию о тотальной продажности. По почте, говоришь, прислали? — Он внимательно разглядывал штемпели. — Нет, дорогая, можно проверить, но это — подделка.

— Почтальонша принесла, бабушка у нее берет почту из рук в руки.

— Но мы не знаем, как пакет попал к ней в сумку. Не возражаешь, я это заберу? — Саша взял конверт. — Посоветуюсь со специалистами. Однако этот твой «просто Павел» очень не прост. Попробуем все же разузнать о них побольше.

— Подумать надо.

Они допили каждый свой напиток и разошлись. Саша думать, Лизавета тоже думать, она пообещала Нине Алексеевне — ответственному распорядителю предвыборной кампании «Всей России» подготовить план дебатов, в которых через два дня должны участвовать кандидаты блока, и представить проект интервью с Андреем Григорьевичем Балашовым.

Ничего оригинального Лизавета не предложила — просто один день с кандидатом, он сможет поведать о своем политическом кредо, не отрываясь от повседневных дел. В результате получится минут на пятнадцать видео, которое можно будет прокрутить на разных каналах. Балашова и Нину Алексеевну идея вполне устроила. Также они остались довольны представленным планом дебатов. Особые восторги вызвала заключительная часть — где шли советы, как держаться перед камерой, почему нельзя возводить глаза «горе» и размахивать руками. Заодно Лизавета привела варианты ответов на скользкие вопросы о любовницах, дачах и прочем. Она нашла их в американской предвыборной инструкции. Там же был список дежурных шуток и анекдотов, которые должны произвести благоприятное впечатление на избирателей. Вообще-то она сделала это на всякий случай — российская школа политической борьбы отдает предпочтение не обвинениям глаза в глаза во время спора, а заочному обливанию грязью. Но пусть ее подопечные, раз уж она взялась за это дело, знают, что на выпад типа: «Мой оппонент понимает в международной политике столько же, сколько мой прелестный пудель», следует непринужденно ответить: «Теперь все знают, кто у вас занимается иностранными делами».

Лизавета выслушала комплименты, договорилась, на какой день удобнее назначить съемки, и теперь они с оператором — она выбрала на это дело Сашу Байкова — ехали на балашовском «БМВ». Саша балансировал камеру, а Лизавета мило болтала с Балашовым. Разминала. Но за болтовней в голове постоянно крутился крамольный вопрос: будет ли Балашов заниматься обычными делами — вроде совещаний с киллерами и пятиминуток с прорабами наркодилерских бригад, или он специально для них спланировал этот день по-особому и будет имитировать бурную финансовую деятельность, служащую крышей его драгоценной «Искре»? Но задавать этот вопрос она не стала.

— Итак, можно. Ваш рабочий день всегда начинается так рано?

— Да, даже в выходные я встаю в шесть утра. Дело требует времени.

— Я бы назвала вас ударником капиталистического труда.

Балашов открыто улыбнулся:

— А я и есть ударник.

Ради чего вы работаете? Ради денег? — Общая направленность беседы была определена заранее, но Лизавета наотрез отказалась представить список вопросов — тогда это будет похоже на урок алгебры или, еще хуже, тригонометрии, твердила она, и ее аргументы сочли вескими.

— Ради денег работают жадные люди. Я не из их числа. — Хозяин «Искры» вновь открыто и обаятельно улыбнулся, сказывалась комсомольская юность. Но он научился быть кратким, то есть избавился от грехов предшественников, умевших говорить часами. — У меня дело, которому я служу, люди, за которых я отвечаю, партнеры, для которых я работаю. Внезапно бросить все — это значит подвести тысячи наших акционеров, моих сотрудников.

«Очень похоже на правду, — подумала Лизавета, — если заменить кое-какие слова и выражения. И дело есть, и сотрудники, и партнеры».

— Но почему при такой занятости вас потянуло заниматься политикой? Насколько я знаю, раньше вы несколько бравировали своей отрешенностью от всего, кроме коммерции?

— Наши взгляды меняются. Но дело, разумеется, не в этом. Я убежден, что поправить ситуацию в стране могут только практики, только люди, знающие реальную жизнь. Мы знаем, какие законы необходимы в первую голову, мы знаем, как работают деньги. Тогда и будет покончено и с вечной инфляцией, и с бюджетным дефицитом, и с законной, точнее, беззаконной неразберихой. — Андрей Григорьевич отвечал увлеченно, раскованно. Они с Лизаветой и микрофоном разместились на заднем сиденье, оператор сидел впереди, рядом с шофером. Он поначалу попросил Балашова сесть на переднее сиденье, но тот наотрез отказался. Лизавета решила, что он усвоил урок насчет места министра и хозяина и не намерен повторять ошибки своих соратников по аппаратной работе, которые открыто демонстрировали плебейские вкусы и небрежение к правилам хорошего тона.

— Но, Андрей Григорьевич, откуда время? Парламент — это тоже работа.

— Буду вставать в пять утра, как Петр Первый и Екатерина Великая, — к месту блеснул образованием ее собеседник. — Придется взять заместителя.

Потом они продолжали разговор в том же духе в офисе «Искры», потом на бирже. Причем несколько раз Балашов повторил, что именно такие, как он, знают, какие законы нужны стране. Звучало весьма двусмысленно.

У Лизаветы холодело сердце в предчувствии удачи. Если в интервью Локитова хотя бы отчасти приведены факты из досье, то смонтированный соответствующим образом фильм мог и должен стать удачей. Невероятной.

Балашов держался великолепно. Старательно и успешно работал на благоприятный имидж. Один раз оператор даже шепнул Лизавете: «Он до того положительный, что хочется плюнуть — чтобы и на этом политическом солнышке появились пятна». Лизавета осторожно хлопнула ладошкой по губам Саши Байкова — кто знает, может, у Балашова слух как у рыси. И тихонько проговорила в ответ: «Это не политическое солнышко, а типичная черная дыра». Но в общем день прошел не зря.

У «просто Павла» были великолепные осведомители и устойчивые привычки. Он снова позвонил после полуночи.

— Насколько я знаю, все в порядке. Вы получили материалы и сделали интервью.

Лизавета не стала спорить:

— Теперь ваш черед.

— Да, но я не смогу доверить кассету почте. Она у нас теперь работает препогано.

Можно подумать, что она когда-то работала как часы. Но и с этим тезисом Лизавета согласилась, зато вовремя вспомнила о подозрениях Саши Смирнова.

— Кстати, в прошлый раз вы очень специально воспользовались услугами почтальона.

— Заметили? У вас неплохие консультанты. Впрочем, ничего удивительного — красивой девушке приятно помогать.

— Ах вот с чем связаны ваши звонки!

— Сожалею, но это не совсем так. Хотя мне лично всегда нравились рыжеволосые и порывистые женщины. И умные.

Лизавету впервые назвал умной человек, который знал, что она ввязалась в дурацкие приключения. Саша Смирнов не в счет. Он предан работе. А ото всех остальных она слышала весьма нелестные отзывы о своих умственных способностях.