Угол падения

После спортзала есть совсем не хотелось, и он отказался от ужина. Полежал немного на кровати, но сон не шел. Перетрудившийся организм сразу не мог расслабиться. И вскоре Алексей уже жалел, что не пошел в столовую: желудок противно и настойчиво урчал. Усталость- сменилась зверским голодом, как это бывает после активного отдыха.

«Нет, до утра не дотяну», — решил Леонидов и вышел из комнаты в поисках чего-нибудь съестного в коридоре. И первый, кого он там увидел, был одинокий Константин Манцев. Он сидел в углу дивана и жевал бутерброд с красной рыбой. При виде Алексея Костя инстинктивно поджал ноги и потянулся за пачкой сигарет.

— Не помешаю?

— Садитесь. — Манцев подвинулся еще дальше в угол, освобождая кусочек затертого пространства рядом с собой.

— А ты почему на ужин не пошел?

— Не нравится.

— Понятно. Тут пожевать ничего больше не найдется?

— Полно. Хлеб, правда, подсох, но для желудка оно и полезнее.

— Зато для зубов вреднее. Ладно, сойдет.

— Пива хотите?

— Что, и пиво есть?

Манцев без лишних слов достал, как фокусник, из-под стола бутылку импортной «Баварии» и наполнил мутные стеклянные стаканы. Алексей отказываться не стал. Несколько минут они молча глотали теплое пиво вприкуску с чёрствыми бутербродами. Оба молчали. Наконец Манцев не выдержал и спросил в лоб:

— Что же вы не задаете вопросы?

— Какие?

— Да ладно. Родственнички уже, конечно, заложили. Мой факт пребывания на том злосчастном диване давно уже стал достоянием общественности.

— Ты же спал.

— Не буду отрицать очевидного. Но я мог ведь и проснуться в самый неподходящий момент.

— Слушай, Костя, все, что ты можешь сказать по этому делу, я уже знаю. По-моему, скоро я останусь единственным человеком, который не видел, как Иванов столкнул с балкона Павла Петровича. Так что не утруждайся. Интересно, какой же у тебя повод бросить в Валеру камень. За что ты его, а? Тоже чувство попранной справедливости или личный мотив?

— На что вы намекаете?

— На симпатию к очаровательной Ольге.

— Ольга ни при чем. Мы начинали вместе с Валерой в отделе закупок. Вернее, я пришел раньше, потом он устроился грузчиком. Через некоторое время подлизал задницу кому надо и стал уже отвечать за небольшой склад. Потом его перебросили в отдел закупок, ко мне. Если бы вы слышали, какие в то время Валера мне пел дифирамбы и как увивался. Я знакомил его с партнерами, с поставщиками, помогал налаживать связи.

— Зачем?

— В то время он был совсем другим человеком: толстый, беспомощный, беззащитный. Ни разу не принял ни одного решения, не получив высочайшего одобрения. Бегал, заглядывал всем в глаза, как бесхозная собака. Разве можно было его не пожалеть? Думал, он всю оставшуюся жизнь руки лизать будет.

— Не стал?

— А вы что, не знаете? Когда человек из низов выбивается в начальство, ему особенно неприятно видеть людей, которые помнят его беспомощным и ничего из себя не представляющим. Как же, он теперь авторитет, начальник, властитель чьих-то судеб, царек и божок. А тут какой-то Костя Манцев рассказывает подчиненным, как учил господина нынешнего управляющего пользоваться факсом. Здесь выход только один — убрать всех, кто когда-то был твоим начальником, а теперь волею судеб оказался под тобой.

— Кто ж Валерия Валентиновича так продвинул?

— Серебряков покойный. Поставил эксперимент: чего может добиться человек с улицы, если задаться целью сделать из него большого начальника. А Ирине Сергеевне Валера дорог теперь, как память о безвременно усопшем муже.

— Я только не могу понять, почему все-таки стали продвигать Иванова, а не кого-то другого?

— Знаете, начальство само не знает, чего хочет. А люди все разные. Один хорош в чем-то одном, но никто не универсален. Другой исполнителен, аккуратен, но новую идею не родит. Третий весь искрится идеями, но с народом ужиться не может. Четвертый всем хорош, да зарплату немыслимую требует. А такого, чтоб все умел, всех любил, со всем справлялся и мало за это просил, — полжизни будешь искать. И в итоге подворачивается серость, которая, как чистый лист, ничем не обладает, но ни одного «не» тоже в активе не имеет. Она-то все и получает.

— Блестящая теория.

— Выстраданная. Не разделяете?

— Надо подумать. Ваш мотив теперь мне понятен. Значит, утверждаете, что видели, как Иванов разделался с Павлом Петровичем?

— Не отрицаю.

— Так вы это видели или нет?

— Не знаю. Сквозь сон слышал их голоса, спор, потом глухой удар. Проснулся, Валера стоял над Павлом Петровичем и проверял пульс.

— О чем был спор?

— Я не прислушивался.

— Но это был спор, а не беседа двух близких друзей, вы отчетливо помните?

— Я все слышал сквозь сон, смутно и ничего не могу конкретно утверждать. Кроме того, что видел Валеру возле тела.

— Странно. Столько людей знало в тот вечер, что Павла Петровича убили, и никто не поднял панику.

— Все же пьяные были. К тому же метель все засыпала, разве не помните? До утра все равно ничего изменить было нельзя.

— Что же вы стали делать, когда Валерий, увидев, что Сергеев мертв, отправился в свою комнату?

— Пошел в боковую комнату и попробовал заснуть.

— Почему не к себе?

— Ну, Андрюша был там с дамой.

— Все с кем-то были. У вас, извините, не фирма, а шведская семья.

— Что вы хотите? Большую часть жизни люди проводят на работе. Заводить романы на стороне нет времени. Пока до дома доберешься, уже не до любви. Хочешь только уронить чего-нибудь внутрь и завалиться спать. Вот и крутят друг с другом.

— Значит, благородно уступив территорию Липатову, вы удалились в пустую комнату со своей дамой?

— Никакой дамы не было, — неожиданно резко бросил Манцев.

— Как же так, а Ольга?

— Ольга спала в своей комнате.

— А мне показалось, что, кроме меня, все бодрствовали. Разве Ольга не хочет воспользоваться случаем и пнуть господина управляющего?

— Ольгу я не видел.

— Что ж, весьма содержательный разговор. Еще пива не найдется?

Манцев наклонился и достал из-под стола вторую бутылку.

«Категорически люди обычно отрицают только то, что было на самом деле, — подумал Леонидов, глядя на лохматую манцевскую макушку. — Бедная боковая комната: сначала Нора выясняла там отношения с Екатериной Леонидовной, потом Иванов-младший решал свою судьбу, потом туда же пошел досыпать Манцев, от которого до сих пор пахнет знакомым до одури «Кензо». А говорит, что не было дамы. К несчастью, у меня остается один выход из дурацкой ситуации: поговорить с самим Ивановым. Ох, до чего же не хочется».

Между тем в холле стал появляться народ. В группе оживленной молодежи Алексей вдруг увидел непонятно каким образом затесавшуюся туда монументальную фигуру управляющего. Ребята с веселыми шуточками ставили на стол прихваченные из санаторного буфета бутылки. Девушки побежали в' боковую комнату за едой. Кто-то, смеясь, заявил:

— После этой столовой жрать еще больше хочется.

— Не пропадать же оплаченному, — поддержал Иванов, шаря по столу в поисках ножа.

Леонидов, перехватив наконец его водянистый взгляд, уперся, не мигая, в крошечные настороженные зрачки. Иванов сразу отвел глаза куда-то вбок.

— Валерий Валентинович, могу я задать вам пару вопросов? По поводу событий позавчерашнего вечера? — Он мялся, ища подходящие слова. — Давайте не будем откладывать неизбежное.

— Только не здесь. .

— В вашу комнату или в любимую боковую?

— Ко мне.

Алексею показалось, что сотрудники «Алексера» переглянулись и проводили их взглядами, выражающими облегчение.

В комнате Иванова Алексей медленно огляделся, пытаясь по обстановке понять привычки и характер хозяина. В номере Валерия Валентиновича беспорядка не было, даже во временном месте жительства он стремился держать все на уровне. Отметив, что управляющий бережно относится к своим вещам, Алексей сделал вывод, что этот человек на всю жизнь запомнил времена суровой бедности. Все было тщательно вычищено, отглажено, аккуратно сложено. Кровати застелены, мебель на своих местах. У окна стоял приличный журнальный столик, возле него два кресла. Ничего, включая казенные граненые стаканы, Иванов, как остальные, не отдал в общий котел. Жестом большого начальника Валерий Валентинович предложил Алексею одно из кресел. Они сели.