Угол падения

— Ничего не сказал?

— Сказал. «Не думай, это не я» — вот что сказал. А кто тогда? Больше никого не было. Манцев, правда, спал на диване в холле, но он был в стельку, вряд ли чего слышал. Голову, во всяком случае, не поднял.

— Значит, Манцев?

— Да ничего он вам не скажет. Если до сих пор не выразил желания, значит, ничего не помнит. Стал бы он Валеру выгораживать? Он же к Ольге неравнодушен, а та братца просто ненавидит.

— К Минаевой, что ли?

— А то к кому?

— А она?

— Эта девушка не про нас, серых. Костик у нее был на ролях «давайте будем просто друзьями».

— У Ольги кто-то есть или она просто в ожидании корабля с алыми парусами?

— Ну, глупой ее никак не назовешь. Зачем ей ждать, если можно просто руку протянуть и взять?

— И протянула?

— Наверное. Конкретно никто ничего не знает.

— Или делает вид, что не хочет знать. У вас не офис, а какой-то аквариум: любой корм тут же виден и растаскивается в момент.

— Значит, ничего не было. Да при чем здесь Ольга? Я про Валеру говорю: он убил. Спьяну, конечно, подрались, Паша случайно упал. Я же говорил ему: не ходи.

— Не уберегли, значит, или не очень хотели? Вам-то что за резон кусать кормящую вас руку? Ведь братец Для вас благодетель.

— А знаете, как тяжело всю жизнь расплачиваться за благодеяние? Кто-то из философов сказал, что благодеяние только тогда истинно, когда совершивший его тут же о нем забывает, а принявший помнит всю жизнь.

— А вы и философов читаете?

— Слышал краем уха. Не важно. Так вот, Валера никогда не помогает просто так. Он не просто не забыл, а потребовал оплаты в нужный момент. Ему нужно было то, что для человека куда важнее хорошей работы и большой зарплаты, — он требовал полного, я бы сказал, собачьего подчинения. Он хотел сломать человека.

— Что же вы должны сделать?

— Это касается только меня.

— Значит, моими руками вы решили избавиться от оплаты по долгам?

— Я сказал правду. Иногда случай помогает и таким зависимым людям, как ваш собеседник. Почему бы и не воспользоваться? Кстати, Таня тоже подтвердит, что Валеры в их комнате не было, когда Паша упал с балкона.

— Не она ли вас попросила об услуге? Ей вы тоже чем-то обязаны?

— Никто ни о чем меня не просил.

— А ваша девушка не хочет подтвердить истинность ваших слов?

— Это не совсем удобно.

— Она что, замужем? Иванов замялся:

— В некотором роде…

— Что же, я просто уверен, что к концу дня найдется еще кто-то, кто кинет камень в управляющего. Похоже, что в ту ночь сладким сном праведника спал только я, остальные же следили за тем, кто кого победит: Павел Петрович Валерия или Валерий Павла Петровича. Ставки не делали?

— Не понимаю.

— А зря. Серебрякова наверняка проиграла бы целое состояние: она так верила в коммерческого директора.

— Собственно, я больше ничего не хотел…

— Тогда я свободен, пойду займусь тем, что было изначально обещано: отдыхом.

— А что с братом?

— Тоже торопитесь? Подождите пару дней, Саша.

Или невмоготу?

Иванов зыркнул на Алексея, как на заклятого врага.

«А глаза-то у него как у двоюродного братца. Тоже волчонок подрастает, только часа своего дожидается. А с виду такой милый, хрупкий, вежливый…» — подумал Леонидов, направляясь в свою комнату переодеваться.

Саша уже оделась сама, подготовила к походу Сережку и теперь ворчала на Алексея, швыряя в него свитер, спортивные штаны, куртку и шарф.

— Где ты ходишь? Мы уже все потные.

— Ну и шли бы без меня.

— Нет, дома тебя редко вижу, хочу хоть здесь насмотреться.

— Я так и слышу команду «к ноге». Шаг вправо, шаг влево карается расстрелом?

— Леша, не злись. Мы просто по тебе скучаем.

— Ладно, потащусь с вами, так и быть. Между прочим, мне смертельно не нравятся лыжи, но это, похоже, мало кого интересует.

Саша не стала слушать брюзжание мужа, вытолкала его за дверь, закрыла ее на ключ, а ключ опустила в 'карман. Леонидов понял, что пути к отступлению отрезаны, и пошел преодолевать снежные сугробы.

Они встретились с Барышевыми возле лыжной базы. Два мужика в дешевых спортивных костюмах отоваривали желающих приобщиться к лыжным видам спорта соответствующим инвентарем. Народу привалило порядочно; возле стены копошились «спортсмены», прислонив свои разноцветные и разнокалиберные лыжи.

Больше всех, конечно, не повезло Сергею Барышеву: он долго не мог подобрать себе ботинки. Алексей быстро схвахил первое, что более или менее подошло, помог Саше и маленькому Сережке: мальчишке достались детские лыжики с креплениями прямо на сапоги и пара коротеньких палок. Наконец были готовы Александра и Анечка, сам Барышев скрепя сердце влез в тесные ботинки.

Кавалькада пестро экипированных спортсменов выстроилась у кромки леса. Лыжня была присыпана снегом — мягкая и не очень удобная. Серега Барышев встал на нее и, мощно работая палками, пошел, как таран, подминая под себя свежие сугробы. За ним заскользили Анечка, потом Александра. Леонидов пропустил вперед Сережку и пошел замыкающим, готовясь извлекать из снега упавших и подталкивать отстающих. Тут Сережка действительно шлепнулся, и Алексей выловил его из сугроба, встряхнул, поставил обратно на лыжню и почувствовал, что замерзает.

— Эй, Александра! Сашка!

— Что? — обернулась она.

— Дай хоть прокатиться с ветерком. Замерз совсем, заболеть мне только не хватало.

— А ты умеешь?

— Брысь с дороги!

Саша сошла с лыжни, пропустив его и Сережку. Леонидов избрал в грудь побольше воздуха, мощно оттолкнулся палками и рванул догонять Барышева. Тот ушел уже прилично вперед, но Алексей был легче и подвижнее, а главное, шел уже по проторенной лыжне. Основательно запыхавшись, он все-таки приблизился к приятелю-викингу, разрезавшему сугробы, как волны Северного моря.

— Барышев, лыжню!

Тот недоуменно обернулся:

— Чей там писк раздается? Я тебе сейчас покажу лыжню! — и наддал, работая палками.

Леонидов рванулся за ним. Было уже не то что не холодно — пар клубами валил изо рта, захотелось даже сбросить с себя куртку. Ломило где-то за ушами, с носа каплями стекал пот.

— Серега, кончай! Дай хоть на елочки посмотреть!

— В здоровом теле оно знаешь как здорово живется! — не оглядываясь, выкрикнул Барышев, по-прежнему тараня лыжню.

— Я хочу получить удовольствие, а не сдавать на разряд.

— Не сдал еще до сих пор, тунеядец?

— Иди ты! — Леонидов устал препираться и сбавил ход, дожидаясь женщин.

Елочки вокруг действительно были шикарные. Их присыпало снежком, бархатная темная зелень красиво выглядывала из-под белого покрывала, а тишина вокруг стояла такая, что любое слово, звеня, долго кружило в морозном воздухе. Алексей замер, наслаждаясь минутой одиночества и покоя. Тени на снегу здесь, среди густых елей, казались не голубыми, а какими-то сиреневыми. Редкие березы, опушенные инеем, застыли в ледяном сне.

«Красота! Вот на что надо смотреть и о чем думать. Эх, смыться бы сейчас ото всех, рвануть в лес поглубже, побродить среди этих стройных девушек. Все люди как люди, а я большое помойное ведро, в которое сливают всякую гадость. Наверняка в комнате опять кто-то поджидает с очередным признанием. Не пойду. Останусь здесь, среди снегов белых». Алексей уселся прямо на торчавший у дороги пень. Совсем близко раздался детский смех, голоса. У дальней елки обозначилась хорошенькая Сашина головка.

— Лешка, встань сейчас же! — закричала она уже издалека. — Ты что, заболеть захотел?

— Да. Хочу лежать с высокой температурой и наслаждаться тем, что меня никто не трогает, — сообщил он, когда жена подъехала поближе.

— А обо мне ты подумал? Тоже ребенок нашелся. Я сейчас вылечу твою меланхолию, — объявила Александра и выхватила из ближайшего сугроба основательный ком снега.

— Сашка, не смей! Я не признаю радикальные методы!

— А я не признаю твое нытье! — Он получил снежком в лицо и слетел с пенька. — Давай, меланхолик, Сергей повернул обратно.