Ликвидация (СИ)

- То есть не опеку, а именно усыновить, я правильно понял?… - Председатель комиссии по усыновлению поднял глаза за стеклами очков на Гоцмана.

- Да.

- Именно.

- Именно.

Задумчиво пошевелив губами, председатель комиссии отложил заявление и уставился в стену, словно проверяя сам себя.

- Жилплощадь у вас имеется…

- Да. Отдельная комната.

- Аж!… Нормальненько. И паек вы получаете?

- Усиленный, - кивнул Гоцман. - Литер Б.

- Нуда, - в свою очередь понимающе кивнул председатель. - А шо с возражающей стороной? Имею в виду жену там, родственников…

- Некому возражать. Никого нет.

- Ну да, вы ж говорили… А у мальчика?

- Шо у мальчика? Жена?…

- Нет, родственники…

- Вам же ж сказали - сирота я, дядя! - Мишка снова чихнул.

Председатель грозно наставил на Карася узловатый указательный палец:

- Вот только повышать тон на меня не надо, молодой человек… На меня уже повышали тон. И плохо кончилось!… - Он неожиданно весело подмигнул и добавил: - Для меня.

- Вы извините, но у меня времени в обрез, - встрял Гоцман, щелкая карманными часами-луковицей. - Шо еще требуется?

- Я понимаю, уголовный розыск… Ну шо ж, если вы уже подумали…

- Я подумал, - быстро сказал Гоцман.

- Хорошо подумали? - недоверчиво блеснул очками председатель.

- Хорошо.

- И вы спешите…

- Очень!

- Угу, - понятливо буркнул председатель. - Тогда… тогда пусть молодой человек подпишет, а завтра мы выдадим вам все бумаги…

Председатель положил перед Мишкой заявление Гоцмана, открыл чернильницу, положил на стол ручку. Карась, насупившись, начал катать ее по столу.

- Ну и что я должен буду делать? - пробубнил он, ни на кого не глядя.

- Ничего, - пожал плечами Гоцман. - Человеком становиться.

- И на хрена мне это?

- Не знаю, - снова пожал плечами Гоцман, глядя в сторону.-Думай…

- О!… - Председатель одобрительно поднял палец, достал из кармана платок и, шумно сморкаясь, побрел куда-то за шкафы.

- А тебе зачем? - после паузы спросил у Гоцмана Мишка.

- У меня семью убили, - тоже не сразу ответил Давид.- Ты пацан вроде хороший…

- Ты что, моим отцом хочешь стать? - тихо спросил Мишка.

- Да…

Теперь они пристально смотрели друг на друга - чумазый вихрастый Карась и угрюмый, устало опустивший руки на колени Гоцман.

- Дуришь, - наконец сдавленно прошептал Мишка.

- Нет. Правда, хочу.

- Та ну…

- Клянусь, - тихо сказал Гоцман.

В следующий миг Мишка бросился ему на шею, стиснул изо всех сил:

- Папка!…

Из-за шкафов показалось лицо председателя. Он попеременно шумно сморкался и утирал бегущие по щекам слезы. Гоцман почувствовал, что у него в глазах тоже жарко щекочет…

- Знаешь, как я тебя буду слушаться?! - жарко пообещал Мишка, хлюпая носом в порыве чувств.

- Знаю… - Гоцман с трудом справился с собой. - Сынок, ты только часы мои верни… А еще раз залезешь в чужой карман, выпорю. Понял, сынок?!

Он ловко залез пальцами в Мишкин карман, извлек оттуда свои часы и водворил их на место. Строго взглянул в Мишкины мигом высохшие глаза.

- Где расписаться? - хором спросили отец и сын, оборачиваясь к председателю.

На галерее в поте лица работала Циля. Если бы она так работала за деньги, она давно уже купила бы себе пол-Одессы и немножечко больше. Но она работала для души. Она боролась за свое женское счастье. Окрестности вздрагивали от ударов огромного молотка, которым Циля загоняла гвозди в доски. Доски крест-накрест закрывали вход в комнату тети Песи…

Саму тетю Песю было слышно довольно плохо. Она металась по комнате и жаловалась людям на жизнь. Эммик сидел у ног Цили на дощатом полу галереи и, обхватив руками голову, глухо стонал: «Мама, мама…» Видимо, ему было жаль мать, но семейное счастье тоже ж не валялось на дороге.

- Шо происходит? - Гоцман кивнул смеющемуся дяде Еште, который в глубине двора наблюдал за происходящим.

- Тетя Песя довела детей до крайности, - пояснил тот. - Так Циля кует счастье собственными руками…

- Шо ты делаешь, Циля?… - Гоцман поднялся на галерею, но Циля глянула на него с такой злобой, что даже Давид понял: мешать молодым ковать свое счастье не нужно, дороже обойдется…

Вогнав в доску последний гвоздь, Циля с грохотом уронила молоток на пол галереи и, полюбовавшись работой, подхватила Эммика под руку. Было слышно, как тетя Песя забилась в истерике, пытаясь освободиться из заключения.

- Циля, ты только его не замучай! - окликнул со двора дядя Ешта. - Оставь чуть-чуть на завтра!

- Дядя Ешта, уйдите, я вас попрошу! - взвился Эммик. Дверь в его комнату захлопнулась.

Оконное стекло в комнате тети Песи со звоном разлетелось на куски. Тетя, насколько можно, показалась в проеме, рискуя порезаться торчащими во все стороны острыми зубьями.

- Шоб ты задохнулась под этим счастьем, биндюжница!… Давид Маркович, ну вы же хоть!… - попыталась она пригласить в соучастники Гоцмана.

- Тетя Песя, та хоть внуками обрадуетесь,- рассмеялся тот, звеня ключами.

Войдя к себе, Гоцман зашарил по ящикам в поисках обувной щетки - после поездки на Фонтаны слой пыли на сапогах был такой, что не дай бог. Рома мирно лежал в углу на своем мешке, словно и не вставал, подымливал самокруткой.

- Как торговля?

- Та-а… - пренебрежительно протянул Рома и вдруг спохватился: - До вас тута женщина заходила.

- Какая?

- Такая… ничего себе. Бумажку вам оставила… - Он торопливо плюнул на самокрутку.

- Где?

Рома, виновато опустив глаза, протянул Гоцману погашенную самокрутку:

- Вот. Я тут скурил ее немножко… Извиняйте. Гоцман, сжав губы, вырвал из его ладони бумажку. Это был билет на концерт Утесова. Под взглядом Гоцмана Рома невольно сжался, подтянув мешок поближе к себе.

- Шо она сказала?! - прорычал Гоцман, хватая парня за ворот. - Вспоминай!

- Та не знаю я, - просипел Рома. - Шо-то казала… Та пошла.

Швырнув обувную щетку на пол, Гоцман загремел вниз по лестнице. Остановившись на полпути, рявкнул:

- Шоб завтра же все продал, понял?! И вали в свою Гораевку…

Дверь открыл чернявый мужичок лет тридцати пяти, в тельняшке и длинных футбольных трусах. Оттолкнув его, Гоцман прошел к комнате Норы, вслушался в тишину за дверью.

- Нора дома?

- Не знаю. Кажется, нет.

Гоцман молча прошел на кухню. Пусто. Сосед зашлепал следом.

- Давид Маркович, вы меня не узнаете? Я же Петюня. Помните? Мы ж с Фимой соседи были до войны. А меня потом призвали, я пулеметчиком был на фронте против финнов… А зараз ездил в Измаил, тама на стройке работал. Строители ж везде нужны. А шо такое у вас с носом?

- Помню, помню…

Он снова подошел к двери Норы, стукнул пару раз кулаком.

- Може, спит? - предположил Петюня. - Хотя вы так стучите, шо уже можно и проснуться…

В ответ Гоцман, сжав губы, саданул ногой по двери и вышиб ее. В комнате было пусто. На тумбочке рядом с постелью несколько книг. Он приподнял верхнюю, уже знакомого Бунина… Толстые, в добротных переплетах томики. Жуковский. Пушкин. Вяземский. Все стихи.

- Где она? - повернулся Гоцман к Петюне.

- Я не знаю, Давид Маркович, - сжался тот. Гоцман устало прислонился к косяку вышибленной двери. Неприятно, сухо трепыхалось в груди. Он набрал воздуху в легкие и выпучил глаза, прижав ладонь к сердцу. В кармане пиджака хрустнула, зашуршала бумага. Под любопытным взглядом Петюни он извлек смятый серый листок. Это было извещение из военкомата. Вот еще не было печали… Давид взглянул на часы - как раз поспеет. Заодно и разберется с военкомом, который не давал Фиме пенсии…

На столе лежала большая довоенная карта Одессы. Поверх нее была разложена схема военных складов, выполненная черной тушью на тонкой бумаге. Чекан и Штехель задумчиво изучали обе схемы, время от времени негромко переговариваясь. Рядом Толя Живчик выбирал ложкой ягоды из банки с вишневым компотом, время от времени капая на пол. Штехель раздраженно, с сопением косился на него.