Воровские истории города С

Солзу!..

В шесть часов вечера Уткин окончательно свернул в лес и, потеряв всякую ориентацию, остановился возле накатанной лыжни. Он еще мыслил, но мыслил затуманенно и, как таракан с оторванным усом, уже кружился на одном месте…

Мимо проходил лыжник. Остановился. Спросил мужчину с синим лицом, кто он и что тут делает. Тот назвался: «Виктор». Показал документы: пенсионное удостоверение и паспорт. Лыткин все равно решил, что перед ним бродяга. Или хорошо подгулявший дачник: домики рядом — везде, кругом. «Дорогу найдешь?» Тот кивнул. И лыжник ушел. А Уткин двинулся в лес.

Десятого апреля Анастасия Макарова, вновь приехав на дачу, не застала в доме Уткиных никого: никто не наводил порядок, все было так, как и вчера. Вечером она, встревожившись, позвонила Надежде и спросила, где Виктор. Последовал ответ: «На даче».

— Как «на даче»? Он не пришел домой? Я же его еще вчера на автобус отправила, денег ему дала. Он был сильно избит, сказал, что его братья побили, ну, знаешь, эти… Они одни там живут.

Надежда встревоженно закричала.

В тот же день лыжник Лыткин (он же бывший работник милиции) снова шел своей знакомой лыжней и не поленился свернуть по следам вчерашнего странного субъекта в лес. Через пару километров он увидел его стоящим у дерева. Весь снег вокруг был утоптан следами — мужчина ночью не садился и не ложился, но в темноте, видно, не знал, в какую сторону ему податься. Хотя, пожалуй, ему это давно уже было безразлично. Мысленно он стремился только домой, к жене, — Да, куда его и направляли; но ноги, и без того плохие, ему уже отказывали — под утро он уцепился руками за ветку, да та и стоял. Опять на вопросы Лыткина он мычал и кивал головой, попросил даже закурить, но у Лыткина сигарет не было. Отцепляться мужчина тоже не захотел, а захват его был неосознанно-мертвым. Лыткин видел, что он не пьян, что избит, что не в себе, что, наконец, ночь здесь провел, но куда и как его отсюда тащить? Такая обуза! В конце концов, кому-то нравится стоять посреди леса, вот и пусть себе стоит… Лыткин продолжил свой путь.

Надежда металась в поисках мужа, ей помогал зять. На даче они обнаружили погром; видно было, что хотели поджечь: даже постельное белье керосином облили и пустой баллончик из-под газа зачем-то открыли, посреди комнаты оставили… О Викторе никто ничего не знал.

Одиннадцатого апреля Николай, вернувшись из магазина, Ивана на даче не застал: он как сквозь землю провалился. Пожаловался на это Вовке Стародубцеву. А Ивана в это время уже допрашивали.

К допросу Иван подготовился четко: знал, что показания должны быть последовательными. Поэтому и в первый, и во второй, и в третий раз повторил всю легенду с точностью до запятой: «Сидели, пили, разговаривали, не дрались, Николай прилег отдохнуть, я его разбудил; уходя, наткнулись на стенку в темноте, с Виктором разговаривали, он сказал: «Держитесь правее». Ушли к себе. Кто его побил — не знаю». Почти все это было правдой, поэтому Иван давал показания без натуги, но — только часть правды… Николая он очень хотел исключить из этой истории, чтобы групповухи не было, но как-то не удавалось.

И вообще: этот упор на темноту в сенях, на усталость и сон брата, на последний благодушный разговор с Уткиным прошивал все его показания белыми нитками.

Четырнадцатого апреля по городскому каналу телевидения прошло сообщение о пропавшем мужчине с сильно избитым лицом. А утром пятнадцатого Лыткин сам явился в органы милиции; откликнулись, позвонили многие водители, кондуктора, видевшие пропавшего. В тот же день отряд спасателей, ведомый всезнающим Лыткиным, обшарил лес в том районе, где он видел побитого мужчину последний раз. Уткина нашли недалеко от той березы, лежащим лицом вверх, уже мертвого. Лицо и кисти рук трупа были багрового цвета…

Через день были арестованы Стародубцев и Николай Драчев. Стародубцев по простоте проговорился, что братья, со слов Николая, побили сильно Уткина; что наутро вместе продавали чьи-то часы. Николай держался на допросах версии Ивана и рассказывал все то же, почти что слово в слово.

Все долгие следственные месяцы до суда Иван бомбардировал инстанции письмами, написанными каллиграфическим почерком (девичьи песенники таким заполнять), где, с употреблением выражений: «нить Ариадны», «служители Фемиды», «ядущий хлеб», «обнаженною душою», последовательно доказывал их, братьев, невиновность; а затем, уже на суде, урезонивал судей, что если он однажды за два часа вынес полностью дачу своего собутыльника (от каши «геркулес» до лодочного мотора и пилы «Дружба»), а здесь не взял ни соринки, то надо сделать соответствующие выводы… Но вот это-то как раз и настораживало и заставляло судей делать выводы прямо противоположные.

Драчевы же упорно твердили, что когда они расставались с Уткиным, он был еще жив, а значит, они не при чем; что за три дня с ним могло случиться все что угодно, что показаниям свидетелей верить нельзя, что Вова Стародубцев вообще слабоумный. На суде, который состоялся в августе, они упрямо твердили свою легенду (точнее, романтик Иван ее твердил, а Николай только ему поддакивал): «…выпили… Николай уснул… в темноте выход найти не могли… Спички… спичек не было…»

Были спички: оба Драчевы курящие. Но зажечь огонь они, действительно, не могли: за свою жизнь боялись.

Суд счел, что показания свидетелей сходятся не в пользу Драчевых, а Уткин, хоть и находился после побоев трое суток в полусознательном состоянии, скончался от сдавления мозга гематомой, которая образовалась в результате многочисленных ударов тупыми предметами по голове.

Вскрытие трупа показало ужасную картину: при наружной целостности, кожный лоскут головы изнутри представлял сплошной кровоподтек, ткани мозга от излившейся крови разрушились на глубину до одного сантиметра. Во время драки братцы переломали Уткину девять ребер… И все же он двигался, что-то понимал, разговаривал. Чувствовал ли Виктор Уткин боль, какие он испытывал страдания во время своего трехдневного одинокого путешествия по Дорогам и придорожным кустам, что за вензеля он начертал своим последним путем — уже никто никогда не узнает. Но воля его, стремление вырваться из смертного круга поражают.

Поражает и то, до какой же степени братьям надо было вызвериться, чтобы нанести малознакомому человеку такие увечья. И ведь не замечались раньше Драчевы в этом… Винить водку? Так ее ведь насильно в глотку никто не льет.

Только для мамы Драчевых приговор суда — двенадцать лет лишения свободы Ивану и семь лет Николаю — прозвучал как смертный. Остальные присутствовавшие на суде восприняли его как должное.

Ночные бирюльки

Милицейский автопатруль обследовал отдаленный район города в поисках поживы. Час ранний — ночь шла к утру: прохожих нет, лишь двое юнцов шустро движутся вдоль тротуара. Чем они привлекли внимание Семевского — может, тем, что шли, боязливо оглядываясь, но он велел остановить машину рядом с ними. Завидев патруль, юнцы не попытались скрыться — негде было, но в снег полетело что-то темное.

— Стоять! — милиционеры, остановив парней, разглядели на снегу динамики от автомобильной аудиотехники — три штуки: один возле длинного парня, два — возле того, что пониже ростом. Дело пахло кражей. — Лежать! — наручники защелкнулись на запястьях пацанов. Правая рука длинного была в крови.

Семевский принял сигнал по рации: неизвестный сообщил в дежурную часть о том, что во дворе двое вскрыли чью-то машину. Это был его участок.

— Ну, рассказывайте, где вскрыли автомобиль?

Длинный заканючил:

— Нас заставили… Четверо мужиков… Угрожали ножом… Велели добыть динамики и принести их к детскому саду, сейчас не помню, к какому…

От длинного попахивало спиртным. Второй молчал, независимо глядя в сторону.

А где машину грабили, помните?