Расколотый берег

Вместе они обошли дом и на прощание пожали друг другу руки.

Все тот же охранник стоял, прислонившись к «саабу» и лениво покуривая.

– Подожди у меня, – сказал он Кэшину. – Когда-нибудь я припомню тебе тот гравий, башку оторву и в задницу засуну.

– Угрожаете офицеру полиции? – осведомился Кэшин. – Что, ставите себя выше закона?

Охранник презрительно отвернулся и плюнул на дорожку. Кэшин взглянул на дом. Эрика все не уходила. Он вернулся, поднялся по ступенькам.

– А кстати, – поинтересовался он, – кто наследник?

Эрика взглянула на него дважды моргнула и ответила:

– Я. Получаю все, что причитается по завещанию.

Ребб выводил кладку разрушенного северо-восточного угла дома. Кэшин постоял, понаблюдал за тем, как он работает: шлепнул раствора, привычно положил на место холодный блестящий кирпич, прихлопнул его ручкой мастерка, одним движением соскреб лишний раствор.

– Присматриваешь? – спросил Ребб, не отрываясь от работы. – Босс…

Кэшин хотел ответить «да», но у него язык не повернулся.

– Что мне делать? – спросил он.

– Раствор готовь. Три части цемента, девять – песка, с водой поаккуратнее.

Кэшин взялся за дело, но плеснул много воды и все испортил.

– Давай сначала, – велел Ребб, – по пол-лопаты теперь.

Воду подливал он сам, осторожно, по чуть-чуть, затем брал лопату и ворочал тяжелый раствор.

– Готово, – произнес он, когда наконец получилось то, что нужно.

Из долины прибежали собаки, приветствуя Кэшина, ткнулись в него носами, неистово помахали хвостами и так же стремительно унеслись по своим неотложным делам – в чащу леса, за каким-нибудь бедолагой кроликом.

Кэшин начал еще раз – поднес кирпичи, посмотрел на Ребба, более или менее правильно приготовил раствор. Оказалось, вся штука в том, чтобы не торопиться. Потихоньку они дошли до противоположного угла, натянули шнур-причалку.

– Кирпич умеешь класть? – спросил Ребб.

– Нет.

– Так попробуй, а я схожу отолью, – распорядился он.

Кэшин положил три кирпича. Провозился он долго, а вышло из рук вон плохо. Ребб вернулся, не говоря ни слова, отодрал кирпичи от кладки и очистил их от липкого раствора.

– Показываю, – сказал он.

Кэшин стоял рядом и смотрел. Ребб переложил все за одну минуту.

– Швы надо делать одной ширины, – пояснил он. – А то некрасиво выглядеть будет.

– Есть хочешь? – спросил Кэшин. – Сходи, а я пока на швах потренируюсь, хоть и не совсем понял, что это за хрень.

Был четвертый час дня. В Кромарти, в булочной поприличнее, он купил пирожков с мясом и луком. Они сели рядом с горкой кирпичей, под неярким солнцем, и вместе поели.

– Ничего, даже мясо есть, – нахваливал Ребб, вовсю работая челюстями. – С окнами и дверьми дела плохи. Мы же не знаем, где они были раньше.

– Знаем. Я забыл тебе сказать – фотографии нашел.

Когда Кэшин принес фотографии, Ребб уже скрутил сигарету. Он посмотрел на снимки и озабоченно произнес:

– Так-то оно так, но здесь все равно не все видно. Да уж, задачка.

– Да ну, – ответил Кэшин, – какая там задачка! Так, баловство.

Стоило ему посмотреть на старые фотографии, как он все понял. На одной из них перед домом стояли Томас Кэшин и шестеро строителей. Можно было подумать, что это Майкл вырядился в старомодный костюм, – до того они были похожи.

Они сидели молча. В долине затявкала одна собака, тут же ей вослед подала голос другая. Вспорхнул ибис, потом еще один, и оба, тяжело махая крыльями, как доисторические создания, полетели куда-то. Ребб поднялся, обошел груду кирпичей и, вытянув вперед руку с фотографией, посматривал то на нее, то на вновь выложенную стену. Потом он вернулся и сел рядом с Кэшином.

– Все равно что ставить двадцать миль забора, – сказал он. – Только и думаешь, как бы поскорее добраться до следующего столба.

– Нет, – отозвался Кэшин. – Дурь это все.

Он ощутил, что наваждение прошло. Это было похоже на окончание лихорадки. Когда чувствуешь себя мокрым, слабым, но счастливым.

– К чертям собачьим этот дом, пусть так и останется.

Ребб ковырнул землю носком ботинка и ответил:

– Ну, не знаю… Могло быть и хуже. А так хоть что-то строишь.

– Не надо ничего. Какой смысл?

– Тогда зачем было начинать?

– Дурь это все. Правда дурь. Давай свернем все.

– Так для чего было все это сюда переть? Глупо сейчас все сворачивать.

– Нет, решено.

– Быстро же ты решаешь!

Кэшин начал раздражаться.

– Мне вообще-то чаще приходится принимать решения, чем тебе, бродяге! – выпалил он и тут же пожалел об этом.

– Я не бродяга, а мигрирующая рабочая сила, – ответил Ребб, не глядя на него. – Мне платят за такую работу, которую не хотят делать сами. Вам же государство платит, чтобы вы охраняли собственность богатых! Только кто-нибудь из них вам звякнет, так вы тут как тут, с сиреной и всеми делами. А бедняк? Нет, подожди, много вас тут таких, будет время – заглянем.

– Чушь собачья, – ответил Кэшин. – Чушь. Ты даже понятия не имеешь, о чем говоришь…

– Те погибшие мальчишки, – продолжал Ребб, – это одно из ваших решений?

От гнева Кэшин закусил губу, почувствовав во рту привкус железа.

– Знаешь, чем мы отличаемся? – сказал Ребб. – Я не привязан к работе. Могу трудиться, где захочу.

В тишине к ним подошли собаки, стали приставать, лизать – как будто, шаря по подлеску, услышали, что в голосах их друзей звенит злость, и прибежали, чтобы их успокоить.

– Как бы там ни было, раз я бродяга, так у меня права нет высказывать тебе то, что думаю, – сказал Ребб.

Кэшин не нашел, что ответить. Из их отношений внезапно исчезла легкость, установившаяся в предыдущие дни, и у них не было опыта споров, к которому можно было бы прибегнуть.

– Доить пора, – прервал тишину Ребб.

Он поднялся, чтобы идти, воткнул лопату в кучу песка, кинул мастерки в ведро с водой, так что из серебристой глади торчали одни деревянные ручки.

Собаки, совсем черные на фоне жухлой травы, радостно потрусили за ним вниз по склону и вдруг повернулись и уставились черными глазами на Кэшина, который по-прежнему сидел на кирпичах.

Ребб уходил все дальше – совсем ссутулился, склонил голову, руки засунул в карманы.

Собаки не знали, к кому бежать.

Кэшин хотел было крикнуть им: «Бессовестные твари! Взял вас к себе, спас от верной смерти, а иначе жили бы сейчас на бетонном дворе, по уши в собственном дерьме, и жрали бы не кроликов, а мороженых кур из супермаркета. А оно вон как – я для вас бесплатная столовая да теплая подстилка!»

Ну и ладно! Валите отсюда! Пошли вон!

И тут собаки обернулись и ринулись к нему, да так, что от быстрого бега уши их развевались на ветру, точно флаги. Добежав, они запрыгнули на него и, обнимая лапами, счастливо завизжали.

– Дейв! – крикнул он.

Ответа не было.

– Де-ейв! – повторил он уже громче.

Дейв слегка повернул голову, но не остановился.

– Ладно, починим эту чертову развалину!

Ребб пошел дальше, но поднял правую руку с выставленным вверх в знак одобрения большим пальцем.

Телефон зазвонил, когда он делал себе бутерброд.

– Джо, пора завязывать с этим делом, – произнес Виллани. – Игра окончена.

– Почему это окончена? – спросил Кэшин. – Потому что Донни утопился? Так это же не признание. Это обвинение местным дуболомам.

– Ты Бобби Уолша вечером по телевизору видел?

– Нет, – ответил Кэшин и сел за стол.

– Отстаешь от жизни, сынок. Мы, оказывается, казнили трех ни в чем не повинных черных ребятишек. Прямо как на Голгофе, только рядом с Иисусом не разбойники, а сущие агнцы. [30]

– А можно…

– И еще, – продолжил Виллани. – Кое-кто поговорил кое с кем, а этот кое-кто поговорил с депутатом, ну а уж депутат – со мной. И знаешь о чем? О том, что вчера ты ездил в дом Бургойна.