И нет мне прощения

– Уверен.

И Громов немедленно распорядился все о нем разузнать.

– Серег, не мельтеши, – произнес Алексей, – наш с ним «гешефт» базируется на том, что я обещал сохранить его анонимность! Если ты мужика сейчас возьмешь в оборот, то об этом узнает Гектор. А именно этого Боря больше всего и боится! Нельзя его сейчас сдавать, он может быть еще нам полезен!

– А я что, на придурка похож? – осерчал вдруг Серега. – Я разве, его взять и доставить к нам велел? Кис, ты еще не проснулся толком, видать! Я поручил о нем раз-уз-нать!

– А-а-а… Точно… – Алексей и впрямь не до конца проснулся. – Кофе дай, а?

– Ты ж дома уже хлебнул!

– Так это когда было…

Желудок детектива переваривал примерно пять чашек кофе за день.

– Наркоман хренов, – буркнул Громов и, распорядившись принести кофе, снова уткнулся в снимки, сделанные Борей на протяжении последнего месяца.

– Я не Хренов, я Кисанов, – сострил Кис.

Серега юмор не оценил – или не расслышал. Оторвавшись от созерцания фотографий, он посмотрел на друга тем особенным отрешенным взглядом, который свидетельствовал о том, что мозг его целиком и полностью, как процессор компьютера, загружен решением какой-то задачи.

– Говоришь, Гектор таким образом страховался от гнева тестя? На случай, если б тот попрекнул его неверностью Аиде?

– Это Боря так сказал.

– А что думаешь ты?

– Что это вполне вероятно.

– Вероятно?

– Серег, если верить Гиппопотаму, – а не верить ему оснований у нас не имеется, – то…

– Не томи!

– Слежка за Гектором дала результаты?

– Нет. Я ж тебе сразу сказал: он в ближайшее время себя не выдаст. Вот и не выдает.

– Короче, чтобы тут окончательно разобраться, сначала надо с этим мужичком переговорить, с возлюбленным Аиды.

– Возлюбленным?

– В операх по-другому не называется.

– А у нас тут опера происходит? – Громов придирчиво осмотрел Киса, будто ища признаки начинающейся душевной болезни.

– У нас… У нас театральный разъезд после оперного спектакля.

– Кис, а скажи, почему у меня такое ощущение, что ты что-то не договариваешь?

– Наверное, потому, что я что-то не договариваю, – предположил Алексей.

– Ага. Давай колись.

– Серег, ты знаешь: я ненавижу высказывать безосновательные предположения!

– А как же интуиция? – ухмыльнулся Громов. – Она же у тебя…

– Она у меня ветреная любовница, – перебил его Кис, – не достойная никакого доверия!

– Возлюбленная. На твоем новом языке надо так ее называть!

– Ну уж нет, именно любовница! И ветреная. Изменщица.

– То есть не скажешь, – подытожил Громов.

Алексей промолчал. Не скажет он, Серега правильно понял. Кис даже себе самому не скажет! Потому что ненавидел безосновательные предположения! А слово «избавиться», хоть и занимало его серьезно, но пока абсолютно ни к чему не вело! Вот появятся хоть какие-то факты, хоть начальные, – тогда ладно, тогда он сможет позволить себе выдвинуть гипотезы. Гипотезы, а не домыслы!

Он вдруг решил не просить Серегу установить хозяина дачи на Новой Риге, куда Костя возил Манон. Громов его живым не выпустит, пока не узнает, отчего у Киса возник столь пристальный интерес к перемещениям сестры Аиды. Посмотрим сначала, что разнюхает Игорь, а там видно будет…

– Ладно, сукин сын, – ласково произнес Серега, – не будем тревожить нежное тельце твоей мадам…

– ?

– …интуиции. Будем оперировать крепкими телами фактов. Это, как я понимаю, адресок ее любов… возлюбленного? – Серега ткнул твердым ногтем в тот снимок, где номер дома и название улицы запечатлелись со всей ясностью.

– Он самый. Но номер квартиры Боря не знает. Я вчера туда сунулся, опросил два первых этажа, – пусто. Выше я не рискнул, поздно уже было.

– Зря время терял. Сейчас пробьем паспортные данные жильцов подъезда. Судя по фотографиям, этому романтику около сорока – сорока двух… Бородка обычно старит, возьмем интервал тридцать пять – сорок пять.

Громов вызвал к себе какого-то бледного узколицего парня, дал задание и снова принялся рассматривать фотографии.

– На художника похож, на бедного. Хотя в таком клоповнике все бедные, – внес он поправку. – Небедные уже давно свалили оттуда. На кой черт ему убивать Аиду, не пойму? У тебя мыслишка есть?

– Нет. И уверенности в том, что убил именно он, тоже нет.

– А тут, старина, мы как раз вернемся к мускулистым фактам! – Громов вынул из кучки снимков два, положил их рядом, достал лупу. – Курточка у парня, где позже нашли труп Аиды, точно такая же, как и на других снимках, где ее хорошо видно, ты заметил? И не тревожа изнеженное тельце твоей интуиции, мы можем считать фактом, что свиданку в саду «Аквариум» назначил именно он. И ждал Аиду у кустов тоже он.

– Нет.

– Не понял.

– Во-первых, не точно такая же, – снимок сделан в темноте, на довольно большом расстоянии, и недостаточно четкий, чтобы судить, даже с лупой, – кивнул он на орудие Серегиного труда. – С уверенностью можно только сказать, что куртка похожая. Во-вторых, лица мужчины под капюшоном разглядеть невозможно. А может, и не мужчины вовсе, между прочим.

– А бородка? Глянь-ка через лупу, бородка все-таки просматривается!

– В магазине для актеров можно купить.

– Ты намекаешь, что у нас тут опера «Сафо»? – блеснул Серега познаниями.

– Ни фига я не намекаю! Просто говорю, что с уверенностью судить ни о чем нельзя! Нет у нас факта! Мускулистого… Ничего на этом снимке нет, кроме куртки. Похожей. Ну, еще рост человека можно примерно определить. Средний.

– И что теперь? Будем еще и всех баб из подъезда изучать?

Кис очень любил Серегу. Но очень не любил скоропалительность выводов, которая неизбежно возникала в полиции из-за спешки, давления по «раскрываемости», прессинга начальства и «начальников жизни», которые прессо-вали полицейское начальство… Он из-за этого ушел с Петровки когда-то. И еще из-за коррупции. Но про коррупцию не будем. К Громову эта чума не имела отношения. Тот факт, что Серега не только не вылетел из полиции, но и существенно поднялся по рангу, Кис объяснял исключительными профессиональными качествами Громова, а также его почти ангельским (или мудрым?) «пофигизмом», в силу чего Серега был абсолютно неконфликтен и ухитрялся вести свои сыщицкие расследования как бы невзначай, безмятежно лавируя между требованиями и окриками разного рода.

– Серег, ты чего злишься? Баб нам не надо: на всех снимках Бори видно, что Аида встречалась с мужчиной. И проживает он по найденному Борей адресу, это как раз факт. А вот что убил Аиду именно он, пока не факт.

– Давай так, чувак: ты продолжаешь этим парнем заниматься, как договорились. Но без самоуправства, лады? Никакой самодеятельности. Как только его засечешь в квартире, звони Костику. Я на совещание убываю, так что он за главного.

В этот момент в кабинет Громова вошел почему-то не бледнолицый, а румяный крепыш и протянул начальнику распечатки.

Громов тут же вручил их Алексею.

– Изучай сам, я испаряюсь!

Алексей сложил листки вдвое, сунул их в свой портфель.

– А потом я с Гектором побеседую, если получится, – добавил Серега в дверях.

– Не выдавай Гиппопотама.

– Больно он мне нужен! – хмыкнул Серега. – Он тут вообще ни при чем! Это мои люди установили, что Гектор нанимал частного детектива! И пусть он ломает голову, где прокололся!

Грамотный ход. Каждый хитрец где-нибудь да прокалывается! И сам обнаружит его, этот прокол, и зависнет над ним, проклиная свою оплошность, – даже не подозревая, что полиция его примитивно взяла «на понты».

Забравшись в свою машину, Алексей принялся внимательно рассматривать распечатки, выискивая знакомое по снимкам Бори лицо… И не находил!

Неужели этот парень так сильно изменился со своих двадцати пяти, в которые делаются первые взрослые фото для паспорта? Ладно, подбородок его теперь скрывает растительность, усы тоже мешают разглядеть конфигурацию верхней губы… Но нижняя видна хорошо, и пропорции лба, носа, разрез глаз – это не могло ведь измениться?