Евангелие от Джексона

И только тут Верховцев сообразил, что в рукава ветровки этого бедолаги поперек спины вставлена палка. Палка упиралась в резинки на запястьях рукавов так, что без посторонней помощи избавиться от нее не представлялось возможным. Это обрекало ее носителя на бессрочное пребывание в экстравагантной позе огородного чучела. Верховцев отвернул рукав и вынул злополучную палку. Мужчина беспомощно опустил руки и заплакал. Верховцев посадил его на парапет.

— А теперь рассказывай, что произошло.

И тот, запинаясь и сбиваясь, стал рассказывать.

— Сам я командировочный, ну да, из Кзыл-Орды. Ну, пошел вчера в ресторан, «Кавказ» называется, посидел допоздна. Я вообще-то из-за своей внешности не пользуюсь благосклонностью женщин. Не удался в красоту. Сами посудите — невысокий, чтобы не сказать маленький, дохлый…

— Ну, это я вижу, — вставил Верховцев, — ближе к делу.

— Ах, да, конечно, — мужичонка задумался, как будто вспоминал, на чем остановился, и опять продолжил невеселое повествование:

— Уже перед закрытием познакомился с одной женщиной, миловидная такая, культурная, сидела себе скучала. Ну, выпили с ней по рюмочке, то да се, слово за слово, она меня спрашивает, хочешь, мол, приятно продолжить наше знакомство. Я — само собой, а почему бы и нет. Тогда, говорит, бери пару бутылок, заплати по счету и айда ко мне. Ну, я обрадовался, конечно, взял там же два коньяка, расплатился за обоих, все чин чинарем, и — вперед, как молвится, без страха и сомнений. Чуть не на крыльях летел по лестнице, на руках ее готов был нести. Вот, думаю, побалдеем, будет что о Риге вспомнить. Пришли, привела она меня, значит, на кухню. Открыл бутылку, она достала рюмки. Я тогда на радостях сразу и не сообразил, почему три, а когда дошло — было уже поздно. Из комнаты на кухню заваливает здоровенный жлоб — кулаки с пивную кружку. У меня аж мурашки по спине поползли, а баба, та, подлая, знай похихикивает. Поднял он меня за шкирку, словно Муму, ну что, говоришь, острые ощущения любишь? А у меня язык от страха к небу прирос. А он мне: «Бить тебя я не буду, живи, хорек блудный, хватит с тебя вертолета». Баба, смотрю, уже щетку половую волокет, снимает с нее ручку, а жлобина вставляет ее мне в рукава ветровки. Заливают в меня рюмку на дорожку, и — за дверь. Я кое-как спустился по лестнице, бочком, бочком, все руками по стенкам бился. Стою в подъезде, жду прохожих, кто бы помог. А уже второй час, народ редко появляется. К одиноким мужчинам не подхожу, уже остерегаться стал. Выходил пару раз к проходящим женщинам, — те сразу бежать, ну их понять можно — в темень такая раскоряка вылезает: «Девушка, постойте, можно вас на минутку». Решил ждать парочку какую, влюбленные, они более милосердные. Дождался. Смотрю идут — два парня, две девицы. Смеются, громко разговаривают. Я к ним: «Люди, помогите!» Они сначала опешили, потом вежливо так: «В чем дело?». Объяснил, как мог. Ржать стали, аж стены затряслись. Ладно, думаю, пусть посмеются, потом помогут. Я и сам бы на их месте, наверно, не удержался. Угомонились, тут один из хлопчиков и молвит: «Жалко, ребята, такую конструкцию портить, тут для комплекта еще и самокат клевый получится и будет агрегат-универсал что надо!» И заржали все еще пуще, на девиц даже икотка напала. Тю, блин, думаю, опять в какую-то каку влип. Правильно подумал. Подхватили меня, уж и не знаю как теперь называть, под руки, или под лопасти вертолета, и — назад в подъезд.

— Зачем? — не удержался Верховцев.

— Вот и я так подумал: «Зачем?» Занесли. Девицы, скоренько так, стали расстегивать мне штаны. Я, естественно, пытался противиться, а один мальчик мне и говорит: «Дернись еще разок, яичницу враз сделаю, сам ее и съешь». Тут уж я взмолился, отпустите, мол, христа ради. Не торопись, отвечают, сейчас отпустим. И точно, не обманули, отпустили. Перед этим, правда, девицы вытащили из сумочки подшипник, специально, что ль, носили, неловко так насадили…

Мужичок замялся в смущении, но Верховцеву уже все стало ясно.

— На член, что ли?

— Ну да, — подтвердил незадачливый ловелас, и его измученное, бледное лицо от стыда слегка порозовело, — я аж взвыл, такой тесный попался, а они — ходу. Вот и торчал в подъезде, пока вы меня не освободили, можно сказать, спасли.

Верховцев смотрел на этого фрукта изумленными глазами — с такими вариантами ни в жизни, ни в работе ему сталкиваться не приходилось. Это был полный отпад! Конечно, роль спасителя была ему не внове, но при таких обстоятельствах…

— Подшипник сейчас на вас? — спросил он, и в его голосе непроизвольно пробились нотки официального тона.

— Ох, на мне, куда ж ему деться.

— Покажи.

Тот попытался приспустить трусы, но не получилось.

— Ой, не могу, болит, зараза, — вырвалось у него со стоном.

Верховцев сам оттянул резинку и с интересом посмотрел на деяние сексуальных архитекторов. Крепкий союз нержавеющей стали и человеческой плоти, безусловно, впечатлял.

— Все серьезнее, чем мне думалось, — озабоченно пробормотал он. — Чтоб снять рукой, не может быть и речи.

— Что же делать? — Мужик смотрел на него с надеждой, как грешник на икону.

— Там все опухло, нужно к врачу. Застегни штаны, а я за мотором.

Верховцев не мешкая отправился на стоянку такси и на ближайшем перекрестке наткнулся на Джексона. Тот, сладко позевывая, в радужном настроении возвращался домой после ночных карточных игрищ. В глазах его читалась жажда плотного завтрака и уютной постели.

— Как успехи? — осведомился Верховцев.

— Согласно плакату «Все намеченное — выполним!» — бодро ответил приятель.

— Я понимаю, что ты устал, но помоги мне помочь одному человеку.

— Помоги помочь? — Джексон вопросительно посмотрел на Верховцева. — Это что-то новое. Так кому «помоги помочь» надо?

— Пошли.

Мужичка на месте не оказалось, он выглядывал из подъезда. Того самого, который подарил ему столько незабываемых впечатлений.

«Как видно, не только преступника тянет на место преступления, но и жертву тоже» — сделал про себя открытие Верховцев.

В подъезде они наперебой с пострадавшим рассказали, что к чему. Джексон вполглаза осмотрел достопримечательность. Его резюме было предельно лаконичным.

— Все, чем я могу ему помочь, это найти бабу с таким же диаметром. — Обладатель окольцованного органа взвыл от отчаяния.

— Не вой! — осадил его Джексон. — Посуди сам, на подшипники идет такой металл, что ножовкой его не возьмешь. Да и к морковке своей, я так думаю, прикоснуться ты уже не можешь. Можно попробовать применить молоток, что чуть-чуть не дорос до кувалды. Представь на секунду, — нет, эту гамму чувств тебе, родной, не пережить. Отпадает. Так вот, Олег, бери тачку и вези его в больницу.

— Да я за ней, собственно, и шел, — сказал Верховцев.

— И вези его в Первую. — Это больница «скорой помощи» для всех битых, резаных, колотых и интеллектуально несостоявшихся.

— Я в курсе.

— А тебе, голубь, — Джексон обратился к мужичку, — возможно, придется пережить обрезание. Правда, такую процедуру могут сотворить и в синагоге, так что выбирайте, где ближе.

И Джексон беззаботно рассмеялся.

— Прекрати, Женя, тут боль, несчастье… — осуждающе произнес Верховцев.

— Ах, ах, меня учат морали. Мужик, сколько тебе лет?

— Три… тридцать с-скоро, — неуверенно ответил тот.

— Вот видишь, инспектор, целых тридцать. В любом возрасте плохо быть бестолковым, но быть к тому же и слизняком — совсем непростительно, беда. Да я бы скорее позволил с себя голову снять, чем на болт такую штуку нацепить. А швабру ему вставляли, — даже не заблеял. Устроил бы там хипеж, стекла бы побил, стол перевернул, в конце концов бутылкой по башке обоим. Ладно, некогда мне тут с вами…

Джексон ушел, а Верховцев, поймав такси, повез истерзанного жуткими переживаниями мужичонку на улицу Сарканармияс, в Первую городскую больницу. В тот день утренний бег, можно сказать, накрылся.

IX

У них был выходной — по субботам и воскресеньям квартиры они не брали, так было решено изначально. Однако накануне, в четверг, Купец объявил нерабочим днем и нынешнюю пятницу: они устали — шутка ли, что ни день — квартира, нервы на пределе, так и сорваться недолго. Они стали привыкать к ежедневному риску, как привыкает боец на ратном поле к свисту пуль и разрыву снарядов; даже у Финика появилась этакая основательность, солидность супермена, словно он всю жизнь тем и занимался, что пасся в чужих квартирах.