Казна Херсонесского кургана

Сергей Белан, Николай Киселев

КАЗНА ХЕРСОНЕССКОГО КУРГАНА

I

— Боренька, куда же ты, хоть чайку попей, я блинчиков напекла. Только встал и куда-то бежишь.

— Мамочка, некогда, — Боб на ходу проглотил теплый блинчик. — Джексон звонил, просит срочно зайти к нему, да и Мироныч, наверное, уже заждался на улице.

Мать тяжело вздохнула:

— Молодые, образованные люди, а все Боб, Мироныч… Что он, старик какой, что по отчеству?..

И, еще раз вздохнув, пошла на кухню. Боб на секунду задержался у зеркала, поправил прическу и выскользнул за дверь.

Константин Миронович Колесников — Мироныч, действительно уже поджидал его на улице у кафе «Сниедзиньш».

— Привет, Боб! — Мироныч протянул ему руку. — Что за экстренный сбор, ты не в курсе?

Боб недоуменно пожал плечами:

— Без понятия, но видать, у Джексона важное дело — по мелочам бы спозаранку тревожить не стал.

— Да чего гадать, пойдем, там и узнаем. И давай в булочную заскочим — у Джексона кроме заварки наверняка ничего нет, а я даже перекусить не успел, торопился…

И друзья, а их дружба была проверена и закалена годами (одна парта в школе, институтская скамья, совместная работа после вуза на одном заводе), свернули на улицу Кришьяна Барона и быстрым шагом направились к дому Джексона.

Дом, в котором проживал их приятель, добротный, пятиэтажный, был отстроен еще в царские времена, но до сих пор являлся украшением центра Риги. Над окнами фасада — лепные человеческие головы, небольшие, но массивные балконы подпирали каменные статуи. Неразлучные друзья нырнули в темный подъезд, который дыхнул на них плесенью и резким ароматцем мочи разной степени свежести. Тусклый лучик дневного света, пробивавшийся сквозь закопченное оконце над входной дверью, слабо высвечивал слизкие, источенные башмаками нескольких поколений жильцов, ступеньки, обильные россыпи флакончиков дешевых одеколонов и лосьонов, естественно пустых, грязные, обшарпанные стены, испещренные неприличными рисунками, выполненными карандашом или гвоздем со скабрезными комментариями сексуально-политического толка.

— Одного не могу понять, — сказал Боб, зажимая пальцами нос, — здесь пьют одеколон, а воняет-то мочой.

— Да ну тебя с твоим черным юмором, — поморщился Мироныч, последовав примеру приятеля. — Лучше быстрей рвем наверх, пока не задохнулись.

И он резво помчался по лестнице, перепрыгивая через несколько ступенек, Боб припустил за ним. Дверь открыла мать Джексона:

— Проходите, мальчики, подождите немного в комнате, Женечка сейчас освободится — никак соседа выловить не можем.

Друзья прошли в квартиру и остановились в нерешительности — Джексон стоял у туалета со сжатыми кулаками, чуть согнувшись, и напоминал кота, поджидающего в засаде смертельно досадившую ему мышь. Посредине кухни торчала патлатая, седая, тощая, как фанера, ведьма — соседка с огромным фонарем под глазом. Жутко воя, она пялилась уцелевшим глазом на Джексона, при этом казалось, что она прицеливается. С визгом и гамом на кухню залетела стайка детей и кинулась к своим мамкам, что-то стряпающим, пекущим к завтраку. На орущую кикимору никто не обращал внимания. Друзья попытались сосчитать молодую поросль, мельтешащую перед глазами, но постоянно сбивались со счета.

— И не пытайтесь, — произнес Джексон, читая их мысли, — я и сам не знаю, сколько их, соседей хлебом не корми — дай поплодиться.

— Кого это ты у сортира караулишь? — недоуменно спросил Боб.

— Да так, — как бы нехотя промолвил Джексон. — Считай, гражданская война в масштабах коммуналки, коммунальные войны, одним словом. Брюхатый козел, мужик этой бабы-яги (он указал взглядом на вопящую старуху) повадился молотить по нашей двери. Проходит мимо — ногой бах! Предупредил раз, предупредил два — видать не понимает, ущербный, сейчас снова бахнул. Опостылело вконец… Ну вот, он бахнул — я за ним… Закрылся, гад, в туалете!

Боб с Миронычем недоуменно переглянулись. Они собрались было отговорить приятеля от активных действий, но тот уже решительно направился к дверям кабинки общественного пользования.

— Пора брать штурмом, а то разговор у нас серьезный, да и Аркаша, наверное, нас заждался.

Старуха, услыхав эту угрозу, стала голосить пуще прежнего, и тут страшный удар ноги сорвал дверь клозета с крючка, и она хряснула, судя по всему, по пузу в грязной майке. Жирная туша не удержалась на коротких кривоватеньких ножках и с грохотом полетела на унитаз. И так славно там пристроилась, что могло показаться, что «брюхатый козел» не искал там политического убежища, а сел справить нужду, по причине прогрессирующего склероза забыв снять трусы. Поверженный шкодливый сосед грустно замычал, его тощая подруга жизни, наоборот, выть перестала. Джексон заканчивал операцию по обучению нерадивого товарища правилам советского общежития: последовавший мощный удар кулака заставил лязгнуть слегка отвисшую челюсть. Из глаз несчастного посыпались искры, которые едва не подожгли туалетную бумагу, и всем почудилось, что запахло гарью. Последний, не менее сокрушающий удар в живот, проник в дряблую плоть аж до позвоночника, раздался странный звук — казалось, позвоночник ссыпался в трусы. Но это был не позвоночник, в чем присутствовавшие при инциденте быстро убедились и недовольно заводили носами, — специфический запашок не оставлял сомнений в природе своего происхождения. Оппонент Джексона слегка подергался в конвульсиях и затих — он находился в тяжелом нокауте. Джексон, посчитав компенсацию за затянувшийся моральный террор вполне достаточной, повернулся к поддатой ведьме, которая в оцепенении наблюдала за скорой расправой:

— Когда очухается, передашь своему благоверному, что еще раз бахнет — поставлю на костыли. А теперь можешь обмывать тело.

Старуха вновь заскулила, но уже жалобно и тихо.

— А вы не стойте, — обратился Джексон к друзьям, — берите с плитки чайник и шагайте в комнату, готовьте чаек. Я мою руки и иду.

Поприветствовав Аркашу, друзья проворно исполнили несложное поручение хозяина, и все трое поджидали его на старом продавленном диване. Джексон, усевшись напротив, взял с журнального столика свою кружку со свежезаваренным чаем и с видимым наслаждением отхлебнул. Помолчал.

— Вот свяжешься с такой мразью, потом и с мыслями не собраться, — пожаловался он и, сделав еще глоток, продолжил: — Итак, я созвал вас в столь ранний час, чтобы предложить одно интересное, на мой взгляд, дело.

Троица молчаливо внимала ему.

— Так вот, как вы отнесетесь к тому, чтобы в скором времени под моим руководством отправиться в один из южных городов на поиски сокровищ. (Реакция у всех троих была идентичной — глаза медленно полезли на лоб.) Я понимаю ваше недоумение, яхонтовые мои, — предложение действительно из разряда необычных, но все на полном серьезе, поэтому закройте варежки, прикиньте свои возможности и дайте ответ. Не стану скрывать, первоначально реализация моего плана мыслилась в другом составе — с Ники и Сержем у нас было все обдумано и оговорено до последних мелочей. Увы, человек — существо слабое и бессилен изменить сценарий судьбы, человек только предполагает… В последний момент, так случилось, что оба моих напарника оказались вне игры. Сержу, как вы знаете, пришел долгожданный вызов от родни из Штатов и он теперь весь в хлопотах, оформляет бумаги, а у Ники тяжело заболела мать, паралич разбил, сейчас ему не до вояжей. В общем я сказал все, решайте…

— Женя, — после продолжительного молчания заговорил Мироныч. — Все-таки объясни сначала, куда ехать, когда ехать, и кто там положил для нас упомянутые тобой сокровища?

Джексон поднялся с кресла, несколько раз прошелся по комнате и снова сел на место.

— Вопрос правомерен, поясняю. Выезжать надо будет через две недели, точнее, семнадцатого числа, билеты уже заказаны, а куда и какие к этому есть основания — после принципиального согласия каждого из вас. Предполагаю закончить все дела за три-четыре недели, так что пейте чаек, думайте… Ответ мне нужно знать сегодня, а желательно сейчас…