Двойное золотое дно

Как только я обернулась, Борис жадно обнял меня, ощутимо припечатав своей лапищей по моей попке. (Я не возражаю. Я этого хотела. Я этого ждала.) Чуть отстранившись, двумя пальцами и очень властно он поднял мой подбородок. Мои глаза заволокла легкая пелена, губы приоткрылись сами собой...

И он меня поцеловал! Умело и изощренно.

Я задыхалась... Я не чувствовала своего тела... Я сходила с ума...

— Пойдем к тебе, — хрипло прорычал мне в ухо Борис.

- Нет!

Вот кто нас, баб, поймет, если мы сами себя не понимаем!

— Не сейчас, пожалуйста, не сейчас!

Ну, не могла я представить этого шикарного самца в своей убогой однокомнатной конуре, на заслуженном-перезаслуженном диване. Не могла представить на крошечной кухоньке с разнокалиберной посудой. В моей обшарпанной ванной с отколовшимися плитками...

Он вообще не для меня! Он для какой-то потрясающей воображение женщины...

Вот поэтому и сказала «нет».

Я самым банальным образом струсила. Страх, помноженный на комплекс неполноценности, —совершенно неудобоваримый коктейльчик!

Но меня так тянет к нему... Я дурею от одного его взгляда... Совсем не могу контролировать себя... Да и, в конце концов, может, я не такая уж убогая...

Поэтому я сказала «не сейчас». То есть подсознательно решила взять «тайм-аут». Мне нужно подумать, разобраться в себе, решиться...

— Почему? — снова рыкнул Борис. Пока я соображала, что ответить, он распахнул пальто, обеими руками схватил меня за ягодицы и прижал к набухшему под брюками холмику. Я сдавленно пискнула и попыталась отстраниться, немного прогнувшись назад. — Ты хочешь. Я же вижу — ты хочешь!

— П-прости... все так... быстро... — бессвязно лопотала я, ощущая сквозь тонкую ткань платья его желание.

Если бы он настаивал, я бы не выдержала и сдалась. Прямо здесь, на улице, в мокрых кустах, в паре шагов от моего подъезда. Я бы согласилась на все...

Но Щербинин выпустил из своих лапищ мою попку, резко провел ладонью по лицу и виновато улыбнулся.

— Боже, Ксюшенька, что я творю! Прости меня, девочка, пожалуйста, прости! — Его голос звучал так удрученно, что я мгновенно почувствовала себя кругом виноватой.

— Пошли! — решительно произнесла я.

— Нет, моя девочка, — мягко улыбнулся Борис. — Ты совершенно права. Так нельзя. Все, действительно, слишком быстро. Но ты сама отчасти в этом виновата, ты даже не представляешь, как действуешь на меня...

— Борис, —проблеяла я, совершенно не представляя, что, собственно, хочу сказать.

Щербинин поднял руку и приложил палец к моим губам.

— Не надо, девочка. Молчи. У нас еще будет время, много времени. Я просто немного потерял голову, испугался, что, пока я буду отсутствовать, у тебя может появиться другой мужчина. Завтра утром я должен уехать по делам. Вернусь к концу недели.

Я попыталась ответить, но он не дал.

— Я позвоню. Я обязательно позвоню, — пообещал Щербинин и, быстро поцеловав меня в щеку, резко развернулся и ушел.

Ну почему я такая дура?! Почему?!

До конца недели я просто сдохну от ожидания, если раньше не сойду с ума от сомнений и переживаний.

А вдруг он вообще не позвонит?!

Едва я закрыла дверь за собой, тишину квартиры разорвала телефонная трель.

— У тебя все в порядке? — беспокойно вопрошал Антименко.

— Котя, ну это уже паранойя! Тебе лечиться надо!

— Не злись, Ксенька, я же волнуюсь, — скороговоркой выпалил мой беспокойный друг.

— А ты, часом, за мной не следишь? Или детектива нанял? — съехидничала я. — Я на порог, и тут же твой звонок...

— Н-нет, — после паузы протянул Константин Михайлович, видимо, такая мысль показалась ему небезынтересной. — Я весь вечер звоню.

— Коть, я устала, я спать хочу, — заныла я, зная, на какую струнку души Антименко нажать.

— Спокойной ночи, Ксень, — пожелала мне трубка и разразилась короткими гудками отбоя.

Раздевшись и поместив свой парадно-выходной наряд в шкаф, я влезла под душ и возрадовалась, что не привела сюда Бориса. Мои апартаменты давненько нуждались в ремонте, но, как всегда, с деньгами была напряженка. Вон в углу на потолке треснула штукатурка. На кухне начали отслаиваться обои. Комната и прихожая еще держатся, но... Да и мебель требовала замены, палас старенький, потертый.

Мне всегда нравилось мое жилище. Это мой дом, моя крепость. Но сегодня я взглянула на квартиру совсем другими глазами. Глазами господина Щербинина.

Приговор получился жестокий и неотвратимый. Убожество.

Я тяжело вздохнула и вдруг разозлилась. Да что же это я, в самом деле!

Коли этот шикарный мужик заинтересовался мной, то кем я работаю, как живу, волновать его не должно! А если волнует... Что ж. Мое влечение к Борису всего-навсего животный инстинкт. Не более. И теперь, не находясь под действием его обаяния, я прекрасно это осознавала.

Да, он богат. Но деньги — это еще не все в жизни. На них нельзя купить очень многого...

Успокоив себя такими рассуждениями и восстановив душевное равновесие, я поняла, что теперь у меня есть время трезво все обдумать и все решить. Наметить линию поведения, а главное, понять, чего же я хочу.

В воскресенье с утра пораньше «у меня зазвонил телефон...»

Люди, с которыми я общаюсь, до такой степени привыкли всегда заставать меня дома, что перерыв в несколько дней восприняли почти как ЧП.

Первой позвонила мама. Она пеняла на то, что нерадивая дочь ее совсем забыла. Сообщила, что Всеволод Николаевич ждет новой партии макулатуры («Да на этого котяру должна работать целая типография!» — чуть не ляпнула я, но поостереглась навлечь новое недовольство родительницы.) Родительница пожаловалась, что на работе грядет очередное сокращение, и ее, как работающую пенсионерку, выставят в первую очередь. («Ох, вряд ли! Какой дурак пойдет на мизерную зарплату технического библиотекаря!») Сказала, что приболела тетя Муся («Кто такая?»), что у соседки из 61-й квартиры умер муж («Земля ему пухом!»). А еще мама говорила, что надвигаются новые выборы то ли в областную Думу, то ли еще куда...

Этого я уже не вынесла. Быстренько изобразив, что ко мне «пришли гости», я попрощалась с мамой.

Стоило положить трубку, телефон снова затренькал. Народ как с цепи сорвался. Алине срочно понадобилось новое платье («С удовольствием сделаю!»); Ленка надеялась перехватить пару сотен до зарплаты («Фигу! Ты еще прошлые долги не вернула»); Машка, нервно хихикая, сообщила, что сделала очередной аборт («Маха, ну сколько можно?!»); Галка укоряла, что мы давно не собирались...

Через два часа я, наконец, додумалась отключить аппарат. Впрочем, отключить — это сильно сказано. Телефон у меня допотопный, напрямую без всякой розетки соединен с линией, поэтому я просто положила трубку рядом с аппаратом.

Друзья-приятели — это, конечно, замечательно, но все нужно дозировать.

Когда наступила долгожданная тишина, я принялась за уборку. А самое мое любимое занятие во время мытья полов — думать. Работа приучила.

Поразмышлять у меня было над чем. На первом месте, конечно, господин Щербинин, а на втором — моя гипотетическая статья.

По поводу Бориса я почти не беспокоилась. Чего голову себе морочить, как пойдет, так и пойдет. Однако было непонятно, почему Котик обозвал его «страшным человеком». С чего он взял?

Легче всего припереть Антименко к теплой стенке и устроить ему допрос с пристрастием или удариться в слезы. Ход, может, и избитый, однако безотказный.

Но, с другой стороны, нервную систему близких нужно беречь. А он мой самый близкий и друг, и подруга, и надежное плечо...

По первому пункту мои размышления зашли в полный тупик, и, повздыхав для порядка, я переключилась на статью.

Если немного изменить рассказ Ельчанинова^ чтобы его не могли узнать знакомые, вытанцуется очень неплохой материальчик. Вот только одну глупость я все же впорола. Нужно было попросить Илью Владимировича рассказать мне, чем завершилась его история. Или не надо... Почему бы мне не придумать концовку самой?