Двойное золотое дно

На лице Антименко отразилась целая гамма разных эмоций. Но он молчал, как партизан на допросе, для верности крепко сжав губы.

Господи, да что ж это с ним творится, в самом деле?! Неужели Костя до сих пор меня любит и хочет? Если так, то это более чем неприятная новость.

Нет-нет-нет! Какая глупость! Я даже потрясла головой

Не далее чем вчера мы спали в одной постели, и я бы точно заметила...

И тут до меня дошло! Котя просто панически боится, что я увлекусь Щербининым настолько, что он, Костя, будет просто вытеснен из моей жизни. Антименко прекрасно изучил меня. Он видит, как я реагирую на Бориса, и опасается, что все будет, как в тот злосчастный год моего замужества. Наши с ним встречи урывками, конспирация и так далее. Мало того, что мой муженек бешено ревновал меня к Косте (оснований, между прочим, не было никаких!), так еще его закостенелая во взглядах многочисленная родня отравляла мне жизнь. Вот тем-то стопроцентно ничего не объяснишь. В их ханжеской среде понятия дружбы между мужчиной и женщиной совершенно не существует.

Теперь Костя боялся повторения. Вот откуда надрыв в его голосе и предистерическое состояние.

Константин Михайлович, несмотря на мужественную внешность, душой обладал ранимой и трепетной.

— Вы правда в театр идете? — спросил полностью капитулировавший Костик.

— Конечно! Ты же знаешь мои принципы, не могу же я спать с мужиком, которого совершенно не знаю!

— Всякое бывает. — Голос моего друга был вялым и тоскливым.

— Когда я тебя обманывала! — сказала я. И подумала: «Я просто тебе всего не говорила!» При этом я сделала максимально честные глаза, на которые только была способна.

— Ты мне обещаешь? — ухватился за мои слова Костик.

— Конечно, — твердо и совершенно правдиво заявила я. Хотя в этот момент могла бы и приврать, пообещав что угодно, лишь бы он так не волновался.

— Ксенька, я тебя очень люблю. И никому не позволю причинить тебе боль, — с надрывом в голосе и со святой убежденностью заявил Антименко, прижав меня к себе.

«Уф-ф! Кажется, обошлось!»

Итак, в назначенный час я подошла к аптеке и увидела...

Сияющее в лучах заходящего солнца белоснежное нечто, отдаленно напоминающее автомобиль марки «Мерседес». К передней дверце этого чуда небрежно прислонился его владелец. Господин Щербинин был одет в то же длинное темное пальто, но на сей раз из-под шарфа в мелкую клеточку выглядывал белоснежный воротничок сорочки, готовой составить конкуренцию цвету автомобиля.

Я сознавала, что стремительно тупею и мои губы расплываются в дебильной улыбке. Но справиться со своими мыслительными процессами и непроизвольными мышечными реакциями не могла.

— Ксюшенька, вы очаровательны, — сладкоголосо пропел Борис, целуя мне ручку и усаживая в машину.

Пока он обходил «Мерседес» и комфортно устраивался на водительском месте, я на мгновение вроде очнулась.

Тачка «с иголочки», салон — натуральная кожа, вид великолепный и ужасно дорогой...

Мама моя! Куда я попала?! Нувориши не берут в подружки уборщиц! Да и мой прикид, до последнего стежка скопированный с последнего номера «Бурды», не соответствует хай-классу господина Щербинина. Социальное неравенство прямо бросалось в глаза.

Здравомыслия мне хватило ровно на то время, пока Борис Георгиевич занимался мотором. Господи! Только бы не встретить знакомых! На моем лбу сияющими неоновыми буквами было написано, что мозги отключились в пользу половых желез! Ну дура дурой!

Мотор и в этой навороченной тачке оказался совершенно бесшумным. Умеют же эти заграничные гады машины делать! Зависть берет, причем не белая, а самая что ни на есть черненькая.

Вон у Антименко старенькая шестерка, которую он Парнише отдал на рынок ездить! Там же в салоне шумновато, разговаривать невозможно. У Коти, разумеется, есть тачка и получше, но тоже весьма подержанная. И все равно, Сравнить ни с ельчаниновской «Мицубиси», ни со щербининским «мерсом» ее нельзя!

Мы подъехали к какому-то заведению, о котором я раньше ничего не слышала. Мои мысли как по мановению волшебной палочки выветрились из головы. Щербинин что-то заказал, мы ели, беседовали... Что ели, что пили, о чем говорили, в упор не помню! Это ж надо, совсем с катушек слетела!

А потом мы оказались в театре. В обществе Бориса Григорьевича наш городской храм Мельпомены показался мне сверкающим дворцом! Думаю, в таком состоянии мне и убогая лачуга покажется средневековым замком.

Господин Щербинин вел меня по залитому светом фойе второго этажа, поминутно раскланиваясь и здороваясь со знакомыми.

Дамы ослепляли обнаженными (в самых немыслимых местах) телами, упакованными в шикарные каскады тканей. Глаза в автономном режиме отмечали драгоценности на шеях, руках, пальцах... Господи! Зачем же он меня-то сюда притащил?!! Неужели же ему наплевать, что о нем подумает городской бомонд?!

Впрочем, честно говоря, эти мысли посетили меня хотя этим же вечером, но значительно позже. Когда мы с Борисом Георгиевичем уже попрощались. В данный же момент я млела и таяла, фланируя по театральным коврам под руку с господином Щербининым. Еще хорошо, что он меня ни с кем не знакомил. Я бы и двух слов связать не смогла! Лица, шикарные галстуки, дамские туалеты, белые рубашки слились для меня в один разноцветный поток...

Лицедейство я люблю, оно меня увлекает и уносит от повседневности в далекие дали. При условии, что артисты действительно хорошо играют. К счастью, спектакль давала не наша местная труппа, на которую я принципиально не хожу, а московская антреприза.

От великолепной игры и увлекательной пьесы я немного пришла в себя и стала контролировать как мысли, так и мышцы. Тот факт, что я нахожусь в сиятельном обществе великолепного Щербинина, уже не так действовал на мои переутомившиеся мозги. Что ж, все имеет свои плюсы и минусы.

В антракте мы посетили буфет.

Барственным жестом Борис Георгиевич подозвал работника общепита и заказал кофе, пирожные и шампанское. Остальные зрители, почти поголовно представители высшего общества нашего городка, покорно выстроились в длинную очередь у барной стойки. Обслужили только нас!

— Борис, простите мое нахальство, — поспешила я удовлетворить свое любопытство. —С чего это вам оказывают такую честь? Если я не ошибаюсь, там, — я мотнула головой в сторону очереди, — стоит даже Герасимов, мы его недавно выбирали в городскую Думу.

— Саша-то? Да он, простите, еще до тех чинов не дорос, чтобы его обслуживали, — вальяжно хмыкнул Щербинин. — Тем более что я в этом заведении самый почетный и желанный гость. Моя организация шефствует над театром.

А-а-а, ну тогда понятно, — задумчиво протянула я. — Спонсорскую помощь оказываете?

— Не люблю я этого слова, — поморщился Борис Георгиевич, отпивая глоток шампанского. Потом он рассуждал о загнанной русской культуре, о нищенстве актеров и режиссеров... Вставить слово в его высокопарные разглагольствования о спасении культурных национальных традиций не было никакой возможности. А хотелось задать простенький вопросик: «А что у вас за организация?» Однако приходилось слушать и тупо кивать головой. Шарм господина Щербинина полностью парализовал мое уставшее сопротивляться сознание.

Но тут откуда-то сверху мелодично пропел звонок, и зрители стали покидать буфет, перемещаясь в зал. Мы последовали за ними.

Господа комедианты, почтившие своим присутствием наш небольшой городок, в этот вечер остались довольны. Местная публика завалила их цветами в неимоверных количествах. И я решила, что все цветочные магазины лишились сегодня всего товара:

По окончании спектакля Борис Георгиевич проводил меня домой. Мы доехали до аптеки, а остальной путь прошли пешком.

- Ксюша, — чуть напряженно позвал меня Щербинин в момент, когда мы проходили заросли высокого кустарника. Повела туда я его, чтобы обойти огромную дужу, регулярно разливающуюся у нашего дома. Тропинка для двоих оказалась узковатой, и я пошла вперед, показывая дорогу.