Секреты для посвященных

Однако вскоре обнаружил: легче не стало. Наоборот, сделалось тяжелее. Почему-то хотелось видеть Раису — и чем чаще, тем лучше. Он глядел на нее издали из-за дерева или из-за угла конторы, выискивал недостатки — причесалась кое-как, вихры во все стороны, одета небрежно, походка, как у парня. Не то что у других, те вышагивают, переваливаясь, все тело у них играет: мол, погляди-ка на меня, каково!

И Олег, бывало, глядел. С интересом и снисходительной усмешкой: с ним играли, и он готов был к этой игре, заранее знал, как она начнется и чем окончится.

С Раисой по-другому. Игры не было вовсе. А что было? Неизвестно. Только почему же ему сейчас так плохо, прямо, сказать, тошно. Зачем ему эта девка, для чего? Жениться? Да на кой черт ему женитьба? Жена, семья — это для него все в будущем, и не здесь, в медвежьем углу, а где-то там, в других краях, где все приспособлено для счастливой жизни, может, в Сочи?

В отпуск он взял и махнул в Сочи, на берег Черного моря, пил, гулял, сорил деньгами. А сердце его было здесь. Он не выдержал и однажды, в сильном подпитии, отстукал телеграмму в леспромхоз Раисе: «Немедленно выезжай, высылаю тысячу». Ему казалось, что она чувствует в эту минуту то же самое, что и он. Надеялся на чудо: прилетит. Мечтал об этом как о невообразимом счастье. Несколько дней подряд мотался в аэропорт Адлер, встречал приезжающих с Севера, одетых теплей, чем нужно, с темными лицами — не от загара, а от резкого северного ветра, выдубливающего кожу. Но светлолицей, русой Раисы среди прибывших не было. Да он и сам уже понял: и быть не могло. Не такой она человек, чтобы примчаться по первому зову, сломя голову невесть куда и невесть зачем.

К концу срока Олег Клычев пришел к выводу: Раиса ему нужна. Он уже чувствовал, догадывался, что за ее возвращение придется заплатить плату, и немалую. Деньгами здесь не обойдешься. Но плата эта хотя и оставалась в его сознании по-прежнему большой (женитьба!), но уже не казалась столь обременительной, как прежде. «Всё, попался Клычев», — сказал он себе и взял билет на первый рейс.

То, что происходило дальше, напоминало дурной сон. Он преследовал ее, она уклонялась от встреч. Вскоре до него дошли слухи — у Раисы кто-то есть. Он ей не подошел, и она остановила свой выбор на другом. На ком именно? Болтали всякое. Некоторые утверждали, что Сметанина решила выйти за главного инженера, которого вот-вот назначат директором. Правда, он неказист, староват, имеет больную дочь, временно доверенную какой-то дальней родственнице… Зато богат. Имеет немалый прибыток, привалило наследство, отписанное заграничной родственницей. Как говорится, дуракам счастье. Другие говорили, будто Раиса тайно встречается с непутевым забулдыгой, бродягой, бичом, водителем лесовоза Константином Барыкиным. Клычев не знал, кому верить. Оба претендента казались ему недостойными Раисы, не шли ни в какое сравнение с ним, с Клычевым. К тому же именно ему, а не кому-нибудь она впервые доказала свою любовь.

Решающее объяснение состоялось в бригадном вагончике, в тот вечер, когда погиб Святский. Почему она вдруг согласилась прийти? Неизвестно. Он ей прямо сказал. Поломалась, и хватит. Набила себе цену, вынудила его, Клычева, бегать за ней, так, как когда-то она бегала за ним. Все. Им надо быть вместе, теперь ему это ясно. Должно быть, она обиделась на него за то, что он в свое время не предложил ей руку и сердце. Да. Это была с его стороны ошибка. Сейчас он готов ее признать. Хочет замуж? Пожалуйста. Хоть сейчас в загс.

— В загс? — она рассмеялась ему в лицо. — А за каким лешим? Не люб ты мне, понимаешь, не люб!

Он опешил. Как не люб? Она же все ему отдала, пожертвовала своей девичьей честью, а теперь…

— Девичьей честью, говоришь, пожертвовала? — переспросила она. — Вот и врешь. Моя честь при мне. А вот у тебя, Клычев, с честью плоховато. Это уж точно. Не спорю: мужик ты видный. Бабам такие нравятся. Мне, малолетке, сдуру тоже приглянулся: здоровый, работящий, в чести, при деньгах. Думала: при таком как за каменной стеной, а присмотрелась, вижу, стена-то трухлявая. Живешь только для себя, Клычев. Другие для тебя не существуют.

— Неправда, — пробовал возразить Олег. — Ты же существуешь?

— Стала существовать. Потому что ты увидел во мне еще одну возможность убедить себя: я лучше всех, ни одна баба предо мной не устоит, и Раиса тоже… Все, что душе приглянется, мое? А вот и нет. Раиса есть, да не про твою честь. Не видать тебе меня как своих ушей. Кстати, уши у тебя плохие, Клычев. Мне они всегда не нравились. Торчком, как у хорька. Зачем они тебе такие? Чтобы чуять опасность? Ну так неужели не чуешь: твое время прошло, пора, Клычев, пора, ноги в руки и деру.

Он с ужасом подумал: «Откуда она узнала мои самые потаенные мысли?» Он и впрямь наедине с собой нередко думал: главное — вовремя смыться. Вот нагребу побольше денег и — в бега. В места, где меня не знают. Однако в последнее время иная мечта закружила голову. Святский в своем кресле сидит непрочно, народ его не любит. А что, если он, Клычев, сядет на его место? Курашов, ушедший в главк, ценит Олега, чем черт не шутит, вдруг поддержит?

— Откуда ты взяла? — хрипло, со страхом перед ее всевидением спросил он.

Раиса ответила устало:

— Я всё о тебе знаю, Клычев, потому-то ты мне и не интересен. Думаешь, не знаю, что ты в главк на Святского капаешь? Али нет? На его место метишь. Вот, мол, уберут Святского, выборы назначат, сейчас это модно — выборы. Тогда тебе шанс представится. Кого выбирать? Конечно, своего. Твои крикуны-уголовнички заорут: «Клычева!» А народ… Что народ?.. Он возьмет и проголосует. А кто не захочет руки поднять, твои дружки силой заставят. А если назначат, можно и не убегать. Здесь откроются новые горизонты. Так?

— Замолчи! — гневно крикнул он.

— Может, своих уголовничков кликнешь? Чтобы они меня научили уму-разуму, заставили за тебя замуж выйти. Подумай, Олег, это вариант.

Клычев с силой сжал голову руками. Казалось, еще минута — и она разорвется, настолько сильно била в виски кровь. Любовь к Раисе теперь так густо перемешалась с ненавистью, что он не знал, чего в его чувстве больше — первого или второго. На мгновение у него появилось желание броситься на Раису, схватить ее тонкую, нежную, белую шею своими железными пальцами и давить, давить, давить…

Вместо этого он вдруг неожиданно для себя самого повалился на грязный дощатый пол вагончика и взвыл:

— За что?! Я же люблю тебя… заразу. Да, я сволочь. Но я искуплю. Сделаю, что скажешь, только… только…

Словно издалека донесся до него бесстрастный голос Раисы:

— Ступай к Святскому и повинись. И не вреди ему больше. И Барыкина Костю не трогай. Я ведь знаю, что у тебя на уме. Если с ним что случится, тебе несдобровать. Ты меня знаешь. А что касается нас с тобой… то дорожки наши, Клычев, разошлись, раз и навсегда. Тебе налево, мне направо. Разбежались.

Дверь скрипнула. Она легко спрыгнула с верхней ступени крутой лесенки на мягко пружинящий грунт и скрылась за деревьями.

Через пару минут, придя в себя, сиганул с верхней ступени вниз и Клычев. На расплющенном комке вывороченной из земли глины четко отпечатался след рифленой подошвы его новых японских сапог.

У общежития Клычев столкнулся с приезжим журналистом. Пришлось постоять с ним несколько минут, перекидываясь ничего не значащими фразами. Внутри у Клычева все клокотало. Он был сейчас как робот, получивший приказ начальника и неукротимо стремившийся к назначенной ему цели. Все помехи на пути к ней раздражали его.

Наконец он отвязался от Грачева и помчался дальше. Вот и здание конторы. Матово светятся окна. Он обошел дом со стороны леса. Здесь тоже было окно. Между шторами имелась щель. Он приподнялся на цыпочки и заглянул внутрь.

Он увидел Святского, стоящего у раскрытого сейфа и держащего в руках толстую пачку денег. Мгновенно, как стружка от зажженной спички, в Клычеве вспыхнула былая злоба. Он уже позабыл о заложенной в него Раисой команде — пойти к Святскому и повиниться перед ним. Перед ним сейчас был соперник, враг, и была куча денег, которых он добивался всю свою жизнь. Он их пытался заработать диким, изматывающим душу и тело трудом, а сейчас мог заполучить одним махом. Он стоял, вцепившись онемевшими пальцами в раму окна, и чувствовал, как в нем поднимается, набухая и набирая градусы, огнедышащая лава, грозящая затопить, погубить и Святского, и его самого, Клычева.