Утопленник из Блюгейт-филдс

— Я пришел неофициально, — поспешно сказал Томас, пододвигая стул к печке и усаживаясь на него верхом. — Это дело ведете вы. Я просто хотел узнать, смогу ли чем-нибудь помочь.

— Значит, вам что-то известно? — поднял брови Уиттл. — Мы знаем, где жил бедняга, но это нам ни о чем не говорит. Совершенно анонимное место. Туда может прийти и уйти кто угодно — в этом весь смысл. Никто не хочет, чтобы его видели. И это понятно: быть замеченным в подобном месте… И все остальные обитатели стараются не лезть в чужие дела. По своей природе их ремесло не любит огласки. Это все равно что пилить сук, на котором сидишь, — говорить всем, кто сюда приходит и уходит.

— Значит, у вас нет абсолютно ничего? — спросил Питт, стараясь не давать волю надежде.

Уиттл снова вздохнул.

— Есть кое-что, совсем немного. Как-никак речь идет об убийстве. Вероятно, его сдадут в архив как нераскрытое, но недели две мы ему посвятим. Похоже, этот Альби был смелым парнем — не держал язык за зубами. Его хорошо знали. По слухам, водился с кем-то из высшего общества, если можно этому верить.

— С кем? — нетерпеливо подался вперед Питт, чувствуя, как у него сдавило горло. — С кем из высшего общества?

Уиттл печально усмехнулся.

— Ни с кем из тех, кого вы знаете, мистер Питт. Я читал газеты. Если бы это был кто-нибудь, причастный к делу, я обязательно дал бы вам знать — как знак вежливости. Хотя я и не вижу, какой вам может быть от этого прок. Преступника вы поймали. Почему вас по-прежнему интересует это дело? — Сержант потер глаза. — Полагаю, есть нечто большее? — Он покачал головой. — В таких делах всегда есть что-то еще, но вы вряд ли это когда-либо узнаете. Благородные господа ведут себя очень скрытно, когда речь заходит о том, чтобы спрятать личные проблемы. Вы полагаете, молодой Уэйбурн сам наведывался в подобные заведения? Вполне возможно — но какое это теперь имеет значение? Юного повесы больше нет в живых, и нет никакого смысла доказывать, что в деле было много лжи.

— Что верно, то верно, — как можно вежливее произнес Питт. — Но если вы найдете свидетельства того, что Альби водил дружбу с кем-то из нашего района, о ком вам захочется узнать подробнее, возможно, я поделюсь с вами кое-чем полезным — правда, только подозрениями и неофициально.

Уиттл усмехнулся, впервые демонстрируя искреннее веселье.

— Мистер Питт, вы никогда не пробовали доказать, что какой-нибудь благородный господин был хотя бы случайно знаком с таким типом, как Альби Фробишер?

На этот вопрос можно было не отвечать. Оба понимали, что подобная профессиональная оплошность совершенно бессмысленна; больше того, полицейский, предъявивший такие обвинения, скорее всего, сам пострадает от собственной глупости больше, чем тот джентльмен, кому они были предъявлены. Хотя, конечно, поднимется скандал, но в первую очередь придется плохо начальству этого бедолаги, взявшему на службу такого тупицу и олуха, который понятия не имел, о чем можно говорить вслух, а о чем можно только строить предположения.

— Даже если это будет то, что нельзя использовать в качестве доказательств, — наконец сказал Питт, — мне все равно хотелось бы об этом знать.

— Чисто из любопытства, да? — Улыбка Уиттла стала шире. — Или вам известно что-то такое, о чем я не догадываюсь?

— Нет, — покачал головой Томас, — нет, мне известно катастрофически мало. И чем больше я узнаю, тем меньше, как мне кажется, понимаю, что к чему. Но все равно спасибо.

Питту потребовалось десять минут шагать по холоду, прежде чем он наконец смог поймать извозчика. Назвав адрес, забрался в экипаж, и только тут до него дошло, что его рассудок перевел в слова мысль, которая еще только начинала смутно вырисовываться на задворках сознания. Он возвращался в бордель, в котором жила Абигайль Винтерс, чтобы выяснить, известно ли кому-нибудь из девочек, куда именно она уехала. Инспектор боялся за нее, боялся, что она, мертвая и раздутая, лежит в реке на дне какого-то омута, или, быть может, течение уже унесло ее тело в открытое море.

Три дня спустя Питт получил письмо из полицейского участка в маленьком городке в Девоншире, в котором говорилось, что Абигайль Винтерс приехала туда и устроилась у дальней родственницы, живая и, по-видимому, в полном здравии. Единственная грамотная девушка в борделе сказала инспектору, куда именно уехала ее подруга, но тот решил не полагаться только на ее слово. Он лично разослал телеграммы в шесть полицейских участков, и из второго поступил ответ, которого он ждал. Как следовало из письма местного констебля, выведенного старательным почерком человека, не привыкшего много писать, Абигайль перебралась в деревню из-за своих легких, страдающих от лондонского тумана. Она рассудила, что воздух Девоншира, более мягкий и не содержащий дыма заводских и фабричных труб, поможет ей поправить здоровье.

Питт перечитал письмо несколько раз. Все это было просто нелепо. Письмо пришло из маленького провинциального городка — самое неподходящее место для того, чтобы заниматься тем ремеслом, которое выбрала для себя Абигайль. Кроме одной дальней родственницы, знакомых у нее там нет. Вне всякого сомнения, через год она вернется в Лондон, когда шумиха вокруг дела Уэйбурна утихнет.

Почему Абигайль уехала? Чего она испугалась? Того, что она солгала, — и если останется в Лондоне, то под давлением рано или поздно скажет правду? Питт поймал себя на том, что уже давно пришел к подобному выводу; единственное, он не знал, как все произошло. Абигайль заплатили за ложь — или же ее натолкнули на это расспросы Гилливрея? Догадалась ли она — по невысказанному слову, выражению лица, жесту, — чего хочет от нее сержант, и дала ему это в обмен на какие-то послабления в будущем? Гилливрей молод, сообразителен и более чем привлекателен. Ему была нужна проститутка, больная венерической болезнью. Как упорно он ее искал, насколько легко успокоился, обнаружив ту, которая удовлетворяла его запросам?

Это была ужасающая мысль; однако Гилливрей не стал бы первым, кто ухватился за удачно подвернувшиеся доказательства, чтобы осудить человека, по его искреннему убеждению виновного в гнусном преступлении, которое может повторяться снова и снова, до тех пор пока преступник будет оставаться на свободе. Это чистосердечное стремление предотвратить новое отвратительное деяние является естественным, особенно для того, кому совсем недавно приходилось видеть жертву. Понять это можно было легко. И в то же время это не имело оправданий.

Вызвав Гилливрея к себе в кабинет, Питт предложил ему сесть.

— Я разыскал Абигайль Винтерс, — объявил он, пристально следя за лицом сержанта.

Глаза Гилливрея тотчас же вспыхнули и забегали. Внутри у него разгорелся жар, лишивший его возможности говорить. Такого очевидного признания вины Питт, скорее всего, не добился бы и за целый час допросов, как бы ни давил на Гилливрея и сколько коварных ловушек ему ни ставил. Внезапный испуг оказался более действенным, возложив на сержанта необходимость дать ответ до того, как тот успел полностью осмыслить сказанное Питтом и скрыть вину в своем взгляде.

— Понятно, — тихо произнес инспектор. — Я предпочел бы считать, что вы не подкупили Абигайль Винтерс в открытую. Но вы недвусмысленными намеками подвели ее к лжесвидетельству, не так ли? Вы ее пригласили, а она приняла ваше предложение.

— Мистер Питт!.. — Лицо Гилливрея стало пунцовым.

Томас знал, что последует дальше — многословные рассуждения и объяснения. Он не хотел выслушивать их, потому что знал все наперед, и еще ему не хотелось, чтобы Гилливрей оправдывался. До сих пор он считал, что не любит сержанта, но теперь, когда наконец наступил решающий момент, он решил избавить его от унижений.

— Не надо, — тихо промолвил Питт. — Я знаю все ваши объяснения.

— Но, мистер Питт…

Инспектор протянул ему лист бумаги.

— Произошло ограбление, похищено много дорогого серебра. Вот адрес. Отправляйтесь туда и займитесь этим.