Утопленник из Блюгейт-филдс

— В таком случае вы не попадете в ад.

Титус зажмурился.

— Наверное, я все равно должен буду рассказать правду. — Он старательно избегал смотреть Шарлотте в лицо.

— Я считаю, что с вашей стороны это будет очень мужественный поступок, — чистосердечно сказала та. — Это будет поступок настоящего мужчины.

Открыв глаза, Титус посмотрел ей в лицо.

— Вы правда так думаете?

— Да, правда.

— Все разозлятся, да?

— Вероятно.

Вскинув голову, Титус расправил плечи. Сейчас он был похож на французского аристократа, готового подняться на эшафот.

— Вы проводите меня? — спросил мальчик, и его вопрос прозвучал так, будто он приглашал Шарлотту к обеденному столу.

— Конечно.

Она оставила перо и бумаги на столе, и они вместе прошли в гостиную.

Мортимер Суинфорд стоял спиной к камину, согревая ноги. Он загораживал собой почти весь огонь. Эмили не было видно.

— А, вот и вы, Шарлотта, — быстро произнесла Калланта. — Титус… заходи. Надеюсь, он вам не слишком мешал. — Она повернулась к стоящему перед камином мужу. — Это миссис Питт, сестра леди Эшворд. Шарлотта, дорогая, кажется, вы еще не знакомы с моим мужем.

— Здравствуйте, мистер Суинфорд, — холодно произнесла Шарлотта. Она не могла заставить себя проникнуться теплыми чувствами к этому человеку. Быть может, с ее стороны это было несправедливо, но в ее сознании именно он олицетворял судебный процесс и, как теперь выяснялось, несправедливый приговор.

— Здравствуйте, миссис Питт. — Чуть склонив голову, Суинфорд не двинулся от камина. — Вашу сестру срочно вызвали. Она уехала вместе с леди Камминг-Гульд, но оставила для вас свой экипаж. Титус, чем ты занимаешься? Разве ты не должен учить уроки?

— Папа, я скоро вернусь. — Сделав глубокий вдох, мальчик перехватил взгляд Шарлотты, медленно выдохнул и повернулся к отцу: — Папа, я должен сделать одно признание.

— Вот как? Полагаю, Титус, сейчас не время для этого. По-моему, не следует смущать миссис Питт, раскрывая при ней наши маленькие семейные тайны.

— Она уже все знает. Я солгал. Правда, я тогда не сознавал, что это ложь, поскольку не совсем понимал… не совсем понимал, что произошло на самом деле. Но из-за моих слов, которые являются неправдой, могут повесить одного невиновного человека.

Лицо Суинфорда потемнело, он весь внутренне напрягся.

— Невиновных людей не вешают, Титус. Не представляю, о чем ты говоришь. Думаю, тебе лучше обо всем забыть.

— Я не могу, папа. Я сказал эту ложь в суде, и мистера Джерома повесят, в том числе и из-за моих показаний. Я думал…

Суинфорд резко развернулся к Шарлотте. Его глаза вспыхнули, толстая шея побагровела.

— Питт! Мне следовало бы догадаться! Вы такая же сестра леди Эшворд, как и я! Вы жена этого проклятого полицейского — ведь так? Вы обманом проникли в мой дом, солгали моей жене, выдавая себя за ту, кем не являетесь, потому что вам хочется устроить скандал! Вы не остановитесь до тех пор, пока не раскопаете то, что уничтожит всех нас! И вот теперь вы убедили моего сына в том, что он совершил какую-то подлость, тогда как на самом деле бедный ребенок лишь показал под присягой то, что произошло с ним на самом деле! Будьте вы прокляты, неужели этого недостаточно? Наша семья уже познала смерть и болезнь, скандал и горе! Почему? Почему такие гиены, как вы, кормятся страданиями других людей? Быть может, вы просто завидуете всем тем, кто выше вас, и хотите забрызгать их грязью? Или же Джером дорог вам — может быть, он был вашим любовником, а?

— Мортимер! — Калланта побледнела до самых корней своих волос. — Пожалуйста!

— Молчать! — рявкнул тот. — Один раз тебя уже обманули — и ты допустила, чтобы наш сын стал жертвой омерзительного любопытства этой женщины? Если бы ты не была так глупа, я обвинил бы во всем тебя, но так, несомненно, тебя просто обвели вокруг пальца!

— Мортимер!

— Я приказал тебе молчать! Если не можешь молчать, уйди к себе в комнату!

Выбора не было; ради Титуса и его матери, а также ради себя самой Шарлотта была вынуждена ответить Суинфорду.

— Леди Эшворд действительно приходится мне родной сестрой, — с ледяным спокойствием произнесла она. — Если вы потрудитесь справиться у ее знакомых, они подтвердят вам это. Можете также спросить у леди Камминг-Гульд. Мы с ней очень дружны. На самом деле она приходится теткой мужу моей сестры. — Шарлотта устремила на Суинфорда взгляд, полный леденящей ярости. — И я пришла к вам в дом совершенно открыто, потому что миссис Суинфорд, как и мы все, включилась в борьбу за искоренение детской проституции в нашем городе. Я сожалею, что эта деятельность вызывает ваше неодобрение, но я полагала, что вы поддержите нашу борьбу так же, как это сделала миссис Суинфорд. Ни одна другая дама, участвующая в нашем движении, не встретила возражений со стороны своего мужа. Я не желаю знать, какими соображениями вы руководствуетесь, — а если бы я проявила интерес в этом вопросе, вы, несомненно, обвинили бы меня также и в клевете.

У Суинфорда на затылке проступили красные жилки.

— Вы сами покинете мой дом? — в бешенстве крикнул он. — Или я должен позвать лакея, чтобы он выставил вас вон? Я запрещаю миссис Суинфорд впредь принимать вас — а если вы все же заявитесь сюда, вас не пустят за порог!

— Мортимер… — прошептала Калланта. Она шагнула было к мужу, но остановилась и беспомощно уронила руки. Ее сковало чувство бесконечного стыда.

Суинфорд не обратил на нее никакого внимания.

— Миссис Питт, вы уходите, или же я буду вынужден позвонить лакею?

Шарлотта повернулась к Титусу, который застыл на месте, бледный как полотно.

— Вы ни в чем не виноваты, — отчетливо произнесла она. — Не беспокойтесь о том, что вы сказали. Я позабочусь о том, чтобы все это дошло до нужных людей. Вы сняли тяжесть со своей совести. Вам больше нечего стыдиться.

— Он никогда не делал ничего зазорного! — взревел Суинфорд, протягивая руку к колокольчику.

Развернувшись, Шарлотта направилась к двери. Открыв ее, она задержалась на пороге.

— До свидания, Калланта, для меня было огромным удовольствием познакомиться с вами. Пожалуйста, будьте уверены в том, что я не таю на вас обиды и не считаю вас виновной в случившемся.

И прежде чем Суинфорд успел что-либо сказать, Шарлотта закрыла за собой дверь, взяла плащ и лакея, прошла к экипажу Эмили, села и попросила кучера отвезти ее к себе домой.

Шарлотта долго думала, говорить ли Томасу о случившемся. Но, вернувшись домой, она обнаружила, что, как обычно, не в силах держать все в себе. Признание выплеснулось из нее, все слова, все чувства, какие только отложились у нее в памяти, пока ужин остывал перед ней; Томас же съел все, что было у него в тарелке.

Конечно, он ничего не мог поделать. Свидетельства, обличающие Мориса Джерома, испарялись одно за другим, и теперь больше не оставалось ничего, чтобы можно было вынести обвинительный приговор. С другой стороны, не было никого другого, кто мог бы занять его место. Доказательства вины Джерома исчезли, однако не было свидетельств его непричастности к трагедии, и не было никаких оснований подозревать кого-то другого. Гилливрей потворствовал лжи Абигайль Винтерс, потому что был честолюбивым и хотел заслужить благосклонность Этельстана — и, возможно, он искренне верил в вину Джерома. Титус и Годфри не лгали умышленно, они были еще слишком наивными, как это и можно ожидать от подростков, чтобы понимать истинный смысл своих показаний. Они согласились, поскольку ничего не понимали. Их вина заключалась только в их наивности и стремлении сделать то, что ждали от них взрослые.

Ну, а Энсти Уэйбурн? Он пытался найти наименее болезненный выход. Он был в бешенстве. Один его сын стал жертвой надругательств; почему он не мог поверить в то, что то же самое не произошло со вторым сыном? Весьма вероятно, он не отдавал себе отчет, что, дав волю своему гневу и поспешно придя к ошибочным заключениям, подтолкнул своего сына сделать признание, которое обрекло Джерома. Он ожидал услышать определенный ответ, который уже сложился в его сраженном горем сознании, и убедил своего сына поверить в то, что с ним на самом деле производились действия, истинный смысл которых он еще не мог понять в силу своей молодости.