Мегрэ и дело Наура

Фургончик полицейской лаборатории остановился перед садом, и из него вышли Моэрс и его сотрудники.

— Много ли гостей принимал господин Наур?

— Что вы подразумеваете под словом «принимал»?

— Приглашал ли он друзей обедать или ужинать?

— Нет, не приглашал, во всяком случае, пока я здесь работаю. К тому же он сам чаще всего обедал в городе.

— А его жена?

— И она тоже.

— Они вместе обедали?

— Я за ними никогда не следила.

— К хозяевам кто-нибудь приходил?

— Иногда господин встречался с кем-то в кабинете…

— С кем-то из друзей?

— У меня нет привычки подслушивать под дверью… Это были почти всегда иностранцы, люди из его страны, с которыми он говорил на непонятном языке.

— Господин Фуад присутствовал на этих беседах?

— Иногда.

— Минутку, Моэрс, вы не можете начать свою работу, пока не прибудет судебно-медицинский эксперт… Благодарю вас, мадам Бодан… Прошу вас оставаться на кухне и не делать уборку до тех пор, пока все помещения не будут осмотрены… Где находится комната мадам Наур?

— Наверку, на втором этаже…

— Господин Наур и его жена занимали одну общую комнату?

— Нет. Комната хозяина на первом этаже, с другой стороны коридора…

— В этом доме есть столовая?

— Эта комната и есть столовая…

— Благодарю вас за помощь.

— Не за что.

И она с достоинством вышла.

Минуту спустя Моэрс поднимался по лестнице, которая была застелена ковром того же цвета лаванды, что и пол гостиной. За ним шли Маникль и Лапуэнт. На лестничной площадке второго этажа они встретили квартального инспектора в штатском, курившего сигарету.

— Где комната мадам Наур?

— Вот эта, как раз напротив…

Комната была просторной, обставленной в стиле Людовика Шестнадцатого. Хотя постель и не была разобрана, вокруг царил беспорядок. Зеленое платье и какое-то белье валялись на ковре. Широко раскрытые дверцы шкафов наводили на мысль о поспешном отъезде. Несколько вешалок, одна из которых лежала на кровати, а другая — на обитом шелком кресле, говорили, казалось, что кто-то торопливо хватал одежду, чтобы сунуть ее в чемодан.

Мегрэ небрежно открыл несколько ящиков.

— Лапуэнт, позови, пожалуйста, горничную.

Через несколько минут появилась молодая женщина, почти такая же белокурая, как и мадам Наур, с удивительно голубыми глазами. За ней, в проеме двери, стоял Лапуэнт.

На ней не было ни рабочей блузки, ни традиционного черного платья с белым передником. Она была одета в облегающий костюм из твида.

Это была голландка вроде тех, которых рисуют на банках какао, и для этого ей не хватало национального чепчика с загнутыми вверх уголками.

— Входите… Садитесь…

Ее лицо ничего не выражало, и она, казалось, не понимала ни того, что происходило, ни того, что за люди стояли перед ней.

— Как вас зовут?

Она покачала головой и прошептала:

— Не понимать…

— Вы не говорите по-французски? Она знаком показала, что нет.

— Только по-голландски?

Мегрэ уже предвидел, насколько сложно будет отыскать переводчика.

— Вы говорите по-английски?

— Йес…

Мегрэ немного знал этот язык, но для ведения допроса, возможно важного, этого было недостаточно.

— Не хотите ли, шеф, чтобы я перевел? — скромно предложил Лапуэнт.

Комиссар удивленно посмотрел на него, ведь молодой инспектор никогда не говорил, что знает английский.

— Где ты ему научился?

— Я им занимаюсь каждый день вот уже в течение года… Девушка смотрела то на одного, то на другого. Когда ей за давали вопрос, она не отвечала сразу, а немного медлила, словно ей нужно было время, чтобы осмыслить услышанное.

В ее ответах не было недоверчивой агрессивности, как у Луизы Боден, скорее она казалась какой-то безучастной, и было непонятно, естественная это безучастность или наигранная. Не старалась ли она выглядеть более глупой, чем была на самом деле?

Фразы на английском языке доходили до нее с трудом, и ответы были слишком краткими и простыми.

Ее звали Нелли Фелтхеис. Ей двадцать четыре года. Она родилась во Фрисландии, на севере Нидерландов, откуда в возрасте пятнадцати лет уехала в Амстердам.

— Она сразу же поступила на работу к мадам Наур? Лапуэнт, который перевел этот вопрос, получил в качестве ответа лишь слово «ноу».

— Когда она стала ее горничной?

— Шесть лет назад…

— Каким образом?

— По объявлению, появившемуся в одной амстердамской газете.

— В то время мадам Наур уже была замужем?

— Да.

— Сколько времени?

— Не знаю.

Мегрэ с большим трудом удавалось сохранять хладнокровие, так как все эти «да» и «нет», а вернее, «йес» и «ноу» угрожали затянуться надолго.

— Скажи ей, что мне не нравится, когда меня принимают за дурака.

Смущенный Лапуэнт перевел, и девушка посмотрела на комиссара с легким удивлением, но затем ее лицо вновь приняло выражение полного безразличия.

Две автомашины остановились у края тротуара, и Мегрэ пробурчал:

— Прокуратура прибыла… Оставайся здесь с ней… Постарайся извлечь из допроса максимум возможного…

Заместитель генерального прокурора Нуара, немолодой, с седой старомодной бородкой, успел поработать почти во всех провинциальных судах до того, как был наконец назначен на должность в Париже и ожидал выхода на пенсию, старательно избегая всяческих неприятных историй.

Судебно-медицинский эксперт, некий Колинэ, склонился над трупом, сейчас он замещал доктора Поля, с которым Мегрэ проработал столько лет. Со временем исчезли и другие — такие, как судебный следователь Камельо, которого комиссар мог бы назвать своим задушевным врагом и об уходе которого ему все-таки случалось сожалеть.

Что касалось следователя Кайота, то он принципиально давал полиции возможность трудиться несколько дней, прежде чем сам вмешивался в расследование.

Врач дважды поменял положение тела убитого, его руки были липкими от загустевшей крови. Он посмотрел на Мегрэ.

— Разумеется, я не могу ничего окончательно утверждать до вскрытия. Входное отверстие пули дает основание полагать, что речь идет об оружии среднего, если не крупного калибра, выстрел был произведен с расстояния более двух метров. Учитывая, что нет выходного отверстия, можно считать, что пуля осталась в теле. Маловероятно, что она задержалась в горле, где не могла встретить достаточного сопротивления, и я думаю, что выстрел скорее всего произведен снизу вверх, и пуля застряла в черепной коробке…

— Вы хотите сказать, что жертва стояла, в то время как убийца сидел, например, по другую сторону письменного стола?

— Не обязательно сидел, он мог выстрелить, не поднимая руки или приложив ее к бедру…

И только когда люди из похоронного бюро подняли тело, чтобы положить его на носилки, присутствовавшие заметили на ковре пистолет с рукояткой, инкрустированной перламутром, калибра 6,35.

Заместитель генерального прокурора и следователь вопросительно взглянули на Мегрэ, словно желая знать, что он думает по поводу этой находки.

— Как я полагаю, — обратился комиссар к судебно-медицинскому эксперту, — выстрел вряд ли был сделан из этого пистолета?

— Думаю, да, хотя пока нет достаточных данных.

— Моэрс, вы не хотите посмотреть оружие?

Моэрс достал салфетку, взял оружие в руки, и вынул обойму.

— Здесь не хватает одного патрона, шеф…

Как только унесли тело, специалисты из лаборатории приступили к работе, фотограф тем временем делал заключительные снимки. Убитого он уже сфотографировал. Теперь все разделились на группы и сновали по квартире. Заместитель генерального прокурора Нуара тронул комиссара за рукав:

— Какой национальности, вы полагаете, был убитый?

— Ливанец…

— Не считаете ли вы, что речь идет о политическом преступлении?

Эта перспектива страшила его, он помнил несколько дел подобного рода — они закончились плачевно для тех, кто ими занимался.