Под грузом улик

Милорды, вот первое из этих немыслимых — не побоюсь этого слова — совпадений. В половине двенадцатого герцог спускается вниз, а Каткарт забирается в кабинет. Ученый генеральный атторней при допросе моего благородного клиента справедливо отметил расхождения между его показаниями на дознании, то есть то, что он не покидал дома до половины второго, и его нынешним утверждением, что он вышел в половине двенадцатого. Милорды, чем бы ни руководствовался благородный герцог в своих заявлениях, хочу еще раз напомнить вам, что во время первого его заявления предполагалось, что выстрел был сделан в три часа ночи, и это ложное показание, следовательно, не могло преследовать цель установления алиби.

К тому же благородный герцог находился под тяжелым гнетом невозможности установления алиби для себя между одиннадцатью тридцатью и тремя часами ночи. Но, милорды, если он утверждает, что все это время бродил по торфянику, никого не встречая, о каком алиби может идти речь? Он не обязан представлять мотивировку всех своих мелких поступков в течение суток. Доказательств для опровержения его показаний представлено не было. И нет ничего удивительного в том, что, лишившись сна после сцены с Каткартом, он отправился на прогулку, чтобы успокоиться.

Тем временем Каткарт заканчивает свое письмо и бросает его в почтовую сумку. Это письмо является самым абсурдным фактом во всей истории. В то время как тело убиенного лежит на пороге, и врачи и детективы рыщут в поисках улик, установленный порядок обычного английского дома без всяких помех идет своим чередом. Письмо, содержавшее в себе ответы на все вопросы, спокойно пребывает в почтовой сумке, относится, как положено, на почту, чтобы оказаться возвращенным два месяца спустя в подтверждение великого английского девиза: «Дела как обычно».

В это время наверху мисс Мэри Уимзи собирает чемодан и пишет письмо своим близким. Каткарт надписывает конверт, берет револьвер и удаляется в заросли. Некоторое время он ходит там туда и обратно, обуреваемый Бог знает какими мыслями — несомненно, вспоминая прошлое, преследуемый бесплодными угрызениями совести и прежде всего мучительными чувствами по отношению к женщине, которая погубила его. Он вспоминает о маленьком сувенире, подаренном ему на счастье его любовницей, — платиновом с бриллиантами котике. Он не хочет умирать с ним. В бешенстве он отшвыривает его в сторону и приставляет револьвер к виску.

Но что-то останавливает его. Только не это! Только не это! Он представляет себе свой страшно обезображенный труп — раскрошенную челюсть, вылившийся глаз, всё забрызганное кровью и мозгами. Нет. Пуля должна попасть прямо в сердце. Даже в момент смерти ему непереносима мысль о том, что он может выглядеть некрасиво!

Он приставляет револьвер к груди и спускает курок. Со стоном он опускается на влажную землю. Оружие выпадает из руки, пальцы судорожно тянутся к груди.

Лесничий, услышав выстрел, удивляется, что браконьеры осмелились подойти так близко. Почему они не на торфянике? Он предполагает, что, верно, они погнались за зайцами. Он берет фонарь и выходит посмотреть под плотной завесой дождя. Никого. Лишь мокрая трава и сочащиеся дождем деревья. Он обычный человек и, решив, что ему послышалось, возвращается в теплую постель. Проходит полночь. Минует час ночи.

Дождь ослабевает. И тут! В зарослях — что это? Какое-то движение. Самоубийца шевелится, стонет и медленно поднимается на ноги. Продрогший до костей, ослабший от потери крови, дрожащий в лихорадке, он не может вспомнить, что он тут делает. Руками он нашаривает рану на груди. Он достает носовой платок и прижимает его к ране. Скользя и спотыкаясь, он начинает двигаться к дому. Платок слетает на землю и остается лежать там рядом с револьвером.

Что-то в его измученном мозгу подсказывает: надо ползти к дому. Он обезумел от боли, его бросает то в жар, то в холод, ему страшно хочется пить. Там его впустят, будут с ним добры, дадут напиться. Качаясь и дрожа, то и дело падая на колени, он совершает это кошмарное путешествие к дому. Он то идет, то ползет. Наконец дверь оранжереи! Здесь ему помогут. А вот и вода в корыте рядом с колодцем. Он подползает к нему на четвереньках и силится подняться. Дышать становится тяжело — грудь разрывается словно от нестерпимого давления. Он поднимается — его начинает сотрясать ужасный кашель с икотой, и изо рта брызжет кровь. Он падает. Все кончено.

Снова проходят часы. Приближается три ночи — час свидания. Вдохновенный молодой возлюбленный перемахивает через ограду и минует заросли, спеша навстречу своей невесте. Вокруг промозгло и сыро, но переполняющее его счастье не позволяет ему задуматься над тем, что делается вокруг. Он минует заросли и приближается к дверям оранжереи, где через несколько минут он встретит свою любовь и счастье. И тут он спотыкается о труп!

Его охватывает страх. Он слышит отдаленные шаги. И, думая лишь об одном — как бы убежать от этого кошмара, — он бросается в заросли в тот самый момент, когда утомленный, но уже умиротворенный своей прогулкой герцог Денверский направляется к дому, чтобы встретить нетерпеливую невесту над трупом своего нареченного.

Остальное ясно, милорды. Мисс Мэри Уимзи под давлением ужасного стечения обстоятельств, бросающих подозрение в убийстве на ее возлюбленного, делает все возможное — и с каким мужеством, — чтобы скрыть, что Георг Гойлс присутствовал на месте преступления. В результате ее необдуманные поступки влекут за собой еще больше недоразумений. И тем не менее, милорды, покуда жив дух рыцарства, никто из нас не осмелится упрекнуть эту благородную даму. Как поется в старой песне:

Думаю, милорды, мне больше нечего добавить. Вам я оставляю достойную и радостную обязанность освободить благородного пэра от несправедливого обвинения. Ничто человеческое не чуждо вам, милорды, и кто из вас ворчал, кто посмеивался, облачаясь в средневековое великолепие пурпура с горностаем, столь чуждое вкусам и привычкам нашего утилитарного века, но все прекрасно знаете:

И все же перед вами стоит глава одного из старейших и благороднейших семейств Англии, в течение многих дней лишенный дружеской поддержки, своих исторических прав, облаченный в одеяние, соответствующее выдвинутому против него обвинению, — и это не может не вызвать у вас жалости и негодования.

Милорды, в вашу счастливую привилегию входит восстановление традиционных символов величия для его светлости герцога Денверского. И когда секретарь собрания обратится к вам со своим суровым вопросом: «Считаете ли вы виновным Джералда, герцога Денверского, виконта Святого Георга? » — вы все можете без тени сомнения, положив руку на сердце, ответить: «Клянусь честью, не виновен».

19

КТО ЕДЕТ ДОМОЙ?

Пока генеральный атторней был занят неблагодарной задачей подвергнуть сомнению то, что было не только всем ясно, но и совпадало с желанием всех присутствующих, лорд Питер увлек Паркера за собой в «Лион», где, набросившись на огромное блюдо яичницы с ветчиной, потребовал рассказа о приезде в город миссис Граймторп и допросе Мэри. Описание последнего заняло у мистера Паркера гораздо больше времени.

— Чему вы ухмыляетесь? — Рассказчик неожиданно остановился.