Под грузом улик

— Никто не может сказать заранее, — пробормотал Бантер. — Растоплю-ка я камин у него в спальне.

«В дальнейшем характер погоды сохранится».

16

ЗАПАСНОЙ ВАРИАНТ

Лорд Питер выглянул из иллюминатора. Внизу, на фоне головокружительно далекой земли, разворачивающейся словно огромная карта, поблескивали немыслимо тонкие и хрупкие металлические распорки. Перед ним упрямо горбилась кожаная спина его спутника. Питер надеялся, что Грант чувствует себя уверенно. Рев мотора заглушал редкие выкрики, с которыми он обращался к своему пассажиру между порывами ветра.

Лорд Питер отвлекся от тягот настоящего и вернулся к последней

странной и сумбурной сцене. Обрывки разговора один за другим всплывали у него в голове.

— Мадемуазель, я обшарил два континента в поисках вас.

— Ну что ж, значит, что-то важное. Но будьте покороче — в любой момент может войти медведь. Его это страшно рассердит, а я не люблю сцен.

На низком столике стояла лампа, и сейчас он вспомнил, что коротко подстриженные золотистые волосы словно светились. Она была высокой, но очень изящной девушкой, взиравшей на него с огромных черных с золотом подушек.

— Мадемуазель, я не могу себе представить, чтобы вы когда-нибудь могли… обедать или танцевать с личностью по имени ван Хампердинк.

И что только заставило его произнести это, когда у него было так мало времени и важнее всего было решить дела Джерри?

— Мсье ван Хампердинк не танцует. Вы искали меня на двух континентах, чтобы это узнать?

— Нет, у меня серьезное дело.

— En bien [42], садитесь.

Она вела себя абсолютно открыто.

— Да, бедняжка. Но жизнь стала такой дорогой после войны. Я от многого была вынуждена отказаться. Но эти вечные сцены. И так мало денег. А ведь нужно быть здравомыслящей. Всех ожидает старость. Надо уметь смотреть вперед, а? С уверенностью.

У нее был легкий акцент — очень знакомый. Сначала он никак не мог понять, а потом вспомнил: довоенная Вена — столица самых невообразимых безрассудств.

— Да-да, я написала ему. Я была добра и рассудительна. Я написала: «Je ne suis pas femme a supporter de gros ennuis. Cela se comprend, n'est-ce рае?» [43]

Это было вполне понятно. Аэроплан, как подбитая птица, неожиданно нырнул в воздушную яму, и пропеллер беспомощно зажужжал в пустоте, потом снова выровнялся и начал взбираться по спирали вверх.

— Да, я видела в газетах. Бедный мальчик! Зачем кому-то потребовалось убивать его?

— Мадемуазель, именно за этим я к вам и приехал. Мой брат, которого я нежно люблю, обвиняется в убийстве. Его могут повесить.

— Бр-р-р!

— За убийство, которое он не совершал.

— Mon pauvre enfant… [44]

— Мадемуазель, я умоляю вас — отнеситесь серьезно. Обвиняется мой брат, и он предстанет перед судом…

Как только ему удалось завладеть ее вниманием, она тут же преисполнилась сочувствия. Ее голубые глаза обладали очаровательным недостатком — время от времени их прикрывало нижнее, как будто немного припухшее веко, оставляя лишь блестящие щелочки.

— Мадемуазель, я умоляю вас, постарайтесь вспомнить, что он писал в своем письме?

— Но, mon pauvre ami [45], как же я могу? Я не читала его. Оно было таким длинным и скучным. Все было кончено, а я никогда не занимаюсь тем, чему уже нельзя помочь, а вы?

Но его неприкрытое страдание, вызванное этой неудачей, тронуло ее.

— Но послушайте, возможно, еще не все потеряно. Может быть, письмо еще где-то здесь. Сейчас мы спросим Адель. Это моя горничная. Она собирает письма, чтобы потом заниматься шантажом — о, я все знаю! Но она habile comme tout pour la toilette [46]. Подождите, сейчас мы посмотрим.

Далее последовали горы писем, безделушек, горы надушенных вещичек, вылетавших из маленького секретера и из комода, полного дамского белья («Я так неаккуратна, постоянно привожу Адель в отчаяние»), затем пошли сумочки — сотни сумочек, и наконец появилась Адель с узким ртом и усталыми глазами, отрицавшая все, пока ее хозяйка в ярости не дала ей пощечину и не принялась осыпать ее всевозможными ругательствами на французском и немецком языках.

— Значит, все бесполезно, — промолвил лорд Питер. — Как жаль, что мадемуазель Адель не может найти столь ценную для меня вещь.

Слово «ценная» заставило Адель задуматься. У мадемуазель есть еще шкатулка с драгоценностями — сейчас она ее принесет.

— C'est cela que cherche monsieur [47]? Затем последовало внезапное появление очень богатого толстого и ревнивого мистера Корнелиуса ван Хампердинка и тактичное, ненавязчивое вознаграждение Адели у шахты лифта.

Что-то прокричал Грант, но слова развеялись и канули во мраке.

— Что?! — гаркнул Уимзи ему в ухо. Грант снова закричал, но, кроме слова «горючее», лорду Питеру ничего не удалось разобрать — так он и остался в полном неведении: добрые или дурные вести пытался сообщить ему пилот.

Мистер Мерблес был разбужен вскоре после полуночи громоподобным стуком в дверь. Обеспокоенно высунув голову из окна, он различил портье, который стоял с парящим от дождя фонарем, а за ним еще чью-то бесформенную фигуру, которую мистер Мерблес сразу не узнал.

— В чем дело? — поинтересовался адвокат.

— Вас срочно спрашивает молодая дама, сэр.

Из-за плеча портье появилась таинственная фигура, и в свете фонаря мистер Мерблес различил блеск золотистых волос, выглядывавших из-под аккуратной шляпки.

— Мистер Мерблес, пожалуйста, пойдемте. Мне звонил Бантер. У него женщина, которая приехала дать показания. Бантер не хочет оставлять ее одну — она очень напугана. Но он говорит, что это страшно важно. А Бантер ведь никогда не ошибается.

— Он не упомянул ее имени?

— Какая-то миссис Граймторп.

— Слава тебе, Господи! Секундочку, моя дражайшая мисс. Сейчас я открою.

И действительно, с непривычной для него скоростью мистер Мерблес в халате показался в дверях.

— Входите, моя дорогая. Я сейчас оденусь. Как хорошо, что вы пришли. Как я рад, как я рад! Ну и ночка! Перкинс, не окажете ли мне услугу — разбудите, пожалуйста, мистера Мерфи и попросите его, чтобы он позволил мне воспользоваться его телефоном.

Мистера Мерфи, шумного ирландского адвоката с добрым сердцем, не понадобилось будить. Он проводил время в компании друзей и был только счастлив оказаться полезным.

— Это вы, Биггз? Говорит Мерблес. Это алиби…

— Да?

— Оно само приехало.

— Боже мой! Не может быть!

— Вы можете сейчас приехать на Пикадилли, сто десять?

— Сейчас же отправляюсь.

Странная компания собралась вокруг камина у лорда Питера: бледная женщина, вздрагивающая при каждом звуке, адвокаты со строгими и проницательными лицами, мисс Мэри и, конечно же, незаменимый Бантер. Рассказ миссис Граймторп был прост. Со дня разговора с лордом Питером ее не оставляли муки совести. Она улучила минуту, когда ее муж напился в «Славе Господней», оседлала лошадь и отправилась в Стэпли.

— Я не могу молчать. Пусть лучше мой муж убьет меня — хуже уже не будет. Пусть лучше я предстану перед Господом, чем его повесят за то, чего он никогда не делал. Он был добр, а я была так несчастна, и, надеюсь, его жена не станет слишком на него сердиться, когда ей станет все известно.