Чисто альпийское убийство

— Да не хочу я его трогать.

— Так вот… я немного поиграл в гараже, целясь во все углы, но скоро мне это надоело. Тогда я спрятал дядин подарочек на чердаке.

— Дешевая подделка… — пробормотала Мария.

— Так-то оно так, — отозвался Паули, — но тем не менее очень качественная! Вот вы, например, как только увидели эту штуковину, так сразу же покрылись потом от страха! Прикоснитесь же к автомату, тогда сразу перестанете бояться.

Мария нерешительно взяла оружие в руки. Ишь ты, довольно тяжелое.

— Несколько металлических вставок имитируют оригинальный вес, — пояснил Паули, увидев ее озадаченное лицо.

— Значит, тем воскресным вечером, когда был первый концерт, ты снова побывал на чердаке? — продолжала допытываться Мария. — И немножко поиграл там в стрелялки?

— Да… О’кей, не спорю. Побывал.

— И что дальше?

— Дальше я вытащил автомат из тайника, забрался в зазор между полом и потолком и немножко поползал там по-пластунски.

— Ты, конечно, прекрасно знал, что под тобой всего лишь декоративная отделка?

— Да, но если держаться поближе к несущим перекрытиям, то ничего не случится. Я включил в айподе саундтрек к фильму «Лодка», затем стал искать в потолке щели и целиться через них в зрительный зал, в тех, кто стоял там у стены. Примерно в середине потолка один кусок обшивки отошел особенно заметно, ну, я возьми и просунь туда дуло автомата посильнее. Зал был полон, концерт, похоже, уже начался, но я ничего не слышал, поскольку был в наушниках, а там как раз звучала музыка к тому эпизоду, когда подводная лодка выходит из порта Ла-Рошели, такая драматичная композиция Клауса Долдингера. Кстати, он тоже как-то давал концерт в нашем курзале, я слушал его с чердака. «Лодка», ведь вы же помните, да? И тут какой-то мужчина стал протискиваться в середину полного ряда, а я держал его на прицеле, водил дулом «Калашникова» ему вслед… При этом я воображал… честно говоря, уже не помню, что я там себе воображал. Попробую вспомнить… «Эге, — думаю, — ведь я знаю этого типа, это мой тренер по сноуборду. Какого же черта он приперся на этот концерт, интересный лишь полумертвым зомби!» Но скоро мне все надоело, и я уже решил, что пора сматываться, как вдруг надо мной промелькнула чья-то тень, а потом декоративная панелька рядом как затрещит! Как отскочит! Я перепугался до смерти, только в голове промелькнуло: все, сейчас провалюсь, и крышка. И даже не сразу понял, что кто-то упал рядом со мной, но когда увидел кровищу на кромке доски и чей-то оторванный нос, то постепенно до меня дошло… Видимо, какой-то человек провалился сквозь все эти доски в нескольких сантиметрах от меня.

— А ты видел в щель, что началось внизу?

— Не-a. Отогнувшаяся пластинка снова спружинила назад. Однако там, внизу, поднялся дикий шум, я все слышал, потому что к тому моменту уже выключил айпод. А потом я свалил сюда, к себе домой. Я думал-думал над тем, в чем же дело, но так ничего и не понял. И стал внушать себе, что не виноват в случившемся. И лишь после того как отец рассказал мне кое-какие детали, я сопоставил события и сделал определенные выводы…

— Какие же, например?

— Такие. Либшер хотел лишний раз опозорить моего отца. Этому господину вот-вот грозило увольнение, и вдруг он, видите ли, замечает снизу мой автомат. Судя по всему, он взбежал наверх, чтобы вытащить меня из этой норы за шкирку. Зачем? Думаю, чтобы лишний раз покрасоваться, показать, какой он ценный и незаменимый работник. Или чтобы заявить во всеуслышание: смотрите, от этих Шмидингеров одни только убытки! Ну, или что-то в этом роде, точно не знаю.

— Либшер говорил тебе что-нибудь до того момента, как с ним случилось несчастье?

— Понятия не имею. Во всяком случае, я ничего не слышал: все перекрывала музыка из наушников. Я врубил плейер очень громко.

— И ты не нашел в себе смелости признаться нам во всем сразу же после происшествия?

— Не нашел. Честно говоря, струсил.

— А ты не побоишься пойти со мной в больницу и рассказать эту историю еще раз? Теперь уже самому настоящему, взаправдашнему комиссару? — с легким самодовольством в голосе спросила психолог Шмальфус.

— Хорошо. Пойдемте. Подождите только секундочку…

Паули снова взял в руки автомат.

— Не оставлять же его тут, в гостиной, верно? Мои неженки-родители точно свалятся в обморок при виде этого чуда.

— Обморок им обеспечен и без того. Пошли!

— Нет, я хочу сперва спрятать оружие.

— Здесь, в квартире? Или, может, сразу уж на чердаке? Эта идея мне не нравится. Бери его с собой.

— Неужели вы хотите идти через весь город с игрушкой, которая как две капли воды похожа на настоящий автомат Калашникова?

— Нет, конечно. Найди какую-нибудь сумку.

Однако в хозяйстве Шмидингеров не нашлось сумки, подходящей по размерам для автомата — даже со сложенным прикладом, в коем состоянии его длина составляла 645 миллиметров. Мария заглянула на кухню и нашла там красивую оберточную бумагу для цветов.

— Этого вполне достаточно. Мы идем в больницу с букетом.

Когда Мария с Паули вошли в палату Еннервайна, тот уже сидел на кровати и в воздухе, казалось, плясали тысячи вопросительных знаков.

— Если бы вы не были в постели, я бы сейчас сказала: сядьте, пожалуйста, — улыбнулась Мария.

— Э-э… Вы принесли мне цветы?!

— Разворачивай, Паули.

В следующее мгновение у Еннервайна отвисла челюсть.

— «AK-сорок семь». Надеюсь, что это…

— Талантливая подделка, — пояснил Паули. — Так называемый муляж оружия.

— Благодарю за пояснение, — буркнул гаупткомиссар.

— Пойду спрошу у медсестер, не найдется ли у них подходящей вазы для этого «букета», — подмигнула шефу Мария и направилась к выходу. — А молодой человек пока поведает вам кое-что интересное.

— Слушаю, — сказал Еннервайн, когда коллега исчезла.

Мальчишка рассказал свою историю еще раз — без лишнего смущения, во всех деталях, но при этом не отклоняясь от главной темы. Как видно, Мария сумела внушить ему доверие. «Настоящее профессиональное достижение с ее стороны», — мысленно восхитился Еннервайн. Значит, этой женщине можно доверять, и он тоже, пожалуй, раскроется перед ней, расскажет все без утайки о своей противной болячке. Но только после того, как в расследовании будет поставлена точка. А это произойдет совсем скоро, раз главный виновник происшествия уже найден. Прямо завтра он поговорит с Марией. Или послезавтра. Ну или на следующей неделе — тоже будет в самый раз.

— Это, конечно, замечательно, что ты выложил все начистоту, — сказал Еннервайн. — Сядь рядом со мной, я не кусаюсь. Одно только должен сказать тебе, дружок: ты избавил бы нас от массы лишних хлопот, если бы…

— Да, простите, пожалуйста, — перебил его Паули Шмидингер.

— А вчера? — с нажимом спросил гаупткомиссар.

— Что «вчера»?

— Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду. Сейчас ты рассказал мне о событиях позапрошлой недели, а теперь я хочу знать, что ты делал вчера, то есть в прошлое воскресенье.

— Вообще-то я понятия не имею, что там опять стряслось на чердаке, господин комиссар, но на этот раз я совершенно ни при чем. Вчера я весь вечер сидел в своей комнате и читал книжку. Если желаете, могу пересказать вам содержание…

— Очень остроумно, — хмыкнул Еннервайн. — Встань-ка вон там, у кровати. Я хочу провести маленький эксперимент.

Паули послушно подошел к тому месту, на которое ему указали. Еннервайн закрыл глаза и сел на постели. Затем вдруг сделал выпад в сторону подростка — резко перегнулся пополам, вцепившись обеими руками в грудь Паули.

— Ой, больно же!

— Подумаешь, ерунда какая. Вот мне — действительно больно. Живого места нет.

Тот человек, которого Еннервайн на мгновение поймал вчера, был примерно того же роста, что и Паули, однако совсем другого телосложения. Вчерашний противник — мускулист, ловок, натренирован, и этому угловатому мальчишке с вялыми мышцами очень далеко до него. Да, без сомнения: это просто небо и земля.