Чисто альпийское убийство

— Да, выстрел был сделан из «Беретты-92». Это оружие распространено во всем мире и не указывает на какой-то определенный преступный круг. Например, оно стоит на вооружении швейцарской полиции. Однако им пользуется и итальянская мафия, и бандиты из секс-индустрии.

— А другой деятель? — спросил гаупткомиссар. — Тот, которого сбили с ног? Он оставил следы?

— Более чем достаточно. Однако они тоже не выводят нас на кого-то конкретного. Из-за начавшегося в зале хаоса мы упустили тех вечерних гостей чердака. Они сумели скрыться, и флешка уплыла вместе с ними.

— Но для чего она им? Ведь можно просто скопировать содержимое, это привлекает гораздо меньше внимания, чем когда уносят саму флешку.

— Может быть, первый тип как раз и собирался ее скопировать, однако оказался в нокауте.

— А второй?

— Счел наиболее безопасным удрать.

Еннервайн выпрямился в постели, насколько мог. В его мыслях вдруг встретились два небольших наблюдения, до того бродившие каждое само по себе. По отдельности они были слишком незначительными, чтобы обращать на себя внимание, однако, сойдясь вместе, представляли случившееся в каком-то особенном свете. Когда вчерашний противник стоял у него за спиной, шепча над ухом команды, то держал «хеклер-унд-кох» в левой руке. Левша, значит. Среди членов команды Еннервайна тоже имелся левша, и теперь на лбу этого человека красовался кусочек пластыря. Следствие недавней драки?

— Мне нужно, чтобы каждый из вас изложил свое видение событий вчерашнего вечера, — сказал Еннервайн. — Только не все скопом, а по отдельности. Я не хочу, чтобы вы невольно влияли друг на друга. Итак, все выметаются! А вы, Остлер, останьтесь. Будете первым.

Это был известный метод Руни-Джефферсона, который часто применяется при сборе свидетельских показаний у коллег. Полицейские сразу все поняли и без единого возражения покинули палату. Судя по всему, никто не догадался, что Еннервайн что-то заподозрил.

Остлер отчитывался первым. Вчера вечером он, одетый в штатское, неприметно ходил вокруг культурного центра и ничего особенного не заметил. Вторым докладывал Хёлльайзен. Его задачей было наблюдать за главным входом со стороны улицы. Он незаметно снимал все происходящее на видео, но эксперты еще не успели оценить полученные кадры. После внезапного провала Еннервайна Штенгеле вызвал обоих обермейстеров в здание, однако пробиться в зал они не сумели из-за невероятной давки. Сам Штенгеле сидел в засаде — в глубине гардероба, за спиной у Анны Пробст, но тоже не заметил в фойе первого этажа ничего подозрительного. Мария Шмальфус находилась в зрительном зале, прячась в нише торца. Николь Шваттке стояла за выступом стены на лестнице, ведущей со второго на третий этаж. Ну и еще на концерте присутствовали Ханс-Йохен Беккер и два сотрудника его подразделения — компьютерщик Джо, тот самый любитель пустых калорий, и специалист по акустике с молоточком. Они сидели на балконе, слушая музыку скорее ради развлечения, чем по долгу службы. Еще до того, как Еннервайн начал опрашивать коллег, он подумал, что каждый, ну просто каждый из них без исключения, мог пробраться на чердак незаметно для других! Развивать эту мысль дальше гаупткомиссару было горько и неприятно. И тем не менее он задал этот щекотливый вопрос:

— Вы левша?

— Да. А что тут такого?

— И оружие вы тоже держите в левой руке?

— Ну конечно. А почему вас это интересует?

Пауза. И очень долгая.

— У вас есть что мне рассказать?

Коллега медлит с ответом. Шаркает ногами. Разглядывает свои ногти.

— Я понимаю, что с моей стороны это самая настоящая слабость — признать ошибку только сейчас. В общем, находясь в своем укрытии, я все время была начеку — отвлеклась лишь на какое-то мгновение. Когда концерт начался, я оглянулась — и тут за моей спиной распахивается дверь, из нее пулей выскакивает человек и мчится вниз по лестнице. Он с силой оттолкнул меня в сторону, я упала и несколько секунд не вставала из-за сильной боли. Вниз было уже не пробраться, пуститься в погоню я не могла, так что замешкалась, как и все остальные…

— А ранка у вас на лбу — тоже от удара того неизвестного?

— Да, — вздохнула Николь Шваттке. — Правда, вполне может быть, что меня сбил с ног не тот тип, с которым вы сцепились наверху, а какой-нибудь испуганный зритель. Или даже дама, воспользовавшаяся запасным туалетом. Каюсь, упустила…

— Ладно, не стоит терзать себя упреками. Каждый из нас что-то упустил. Вот я, например, тоже наделал ошибок, позволительных лишь стажеру, — пробурчал Еннервайн. — Например, позволил уплыть служебному оружию.

В дверь постучали, и в палату вошло семейство Шмидингеров в полном составе. Муж, жена и их сыночек Паули стояли у постели Еннервайна со смущенными лицами.

— А мы вам кое-что принесли, — защебетала супруга рабочего по зданию, добродушная рыжеволосая женщина без макияжа, одетая в дирндль. Она достала из сумки несколько аппетитных бутербродов с семгой и красной икрой, которым Еннервайн и в самом деле обрадовался. Паули сдержанно поздоровался с гаупткомиссаром и вышколенно-вежливым тоном пожелал ему скорейшего выздоровления. Затем двенадцатилетний мальчик потыкал в свой айпод и поглядел в окно. На главе семейства больше не было поношенной футболки с антиштраусовским лозунгом. Собственно, Еннервайн даже не знал, о чем разговаривать с этими людьми.

— Ох, похоже, и наделал я вам работенки, — сказал он наконец Петеру Шмидингеру.

— Ничего, наш брат видал и не такое, — с улыбкой успокоил его мастер на все руки.

— Но заглядывать на чердак вы почему-то не любите.

— Да, вы правы… С тех пор как там удавился старый Шойрер, я больше не заходил туда. Мне казалось, этот паршивый чердак никого не интересует, что там делать?! Но теперь я страшно ругаю себя: надо было сразу же поставить нормальный, прочный замок…

— Ладно, не переживайте. На чердак можно в два счета пробраться и через слуховое окно.

Шмидингеры попрощались, и когда они выходили из палаты, Еннервайн заметил, что Мария все еще стоит в коридоре, беседуя с охранниками. Когда семья поравнялась с психологом, та кивнула в беглом приветствии. Супруги держались за руки, а их сын шел особняком, сразу же воткнув себе в уши наушники. Когда мальчишка проходил мимо Марии, та заметила, что у него развязался один из шнурков, и указала жестом какой. Паули, ростом уже далеко не гном, но еще не великан, чуть присел, завязывая шнурки, а его родители продолжали двигаться дальше по коридору. Наконец они остановились, поджидая сына. Покончив с узелками, Паули подскочил на месте и помчался догонять мать с отцом. Его рывок, его походка, его манера бежать, по-особенному покачивая бедрами, — все это выдавало в нем… Подождав, когда Шмидингеры скроются из виду, Шмальфус бросилась в палату Еннервайна.

— Шеф, это невероятно, но…

Девушка осеклась на полуслове. Еннервайн говорил по мобильному и жестом велел ей подождать конца разговора.

— Да что вы?! — громко воскликнул он, сильнее прижимая трубку к уху. — Ну ничего себе… Не может быть!

Вскоре он отложил телефон в сторону.

— У меня есть новости.

— У меня тоже, — пискнула Мария.

— Вы первая.

— Нет, вы первый!

Оба засмеялись.

— Может быть, у нас одна и та же новость?

— Я только что наблюдала, как Паули бежит по коридору. Тот тип в кожаных шортах и пфозенах, за которым мы гнались, это он, ручаюсь на все сто! А теперь ваша очередь, шеф.

— Сейчас звонил Беккер. Он получил новые результаты анализа ДНК касательно следов с чердака. Так вот, ни один из сотрудников культурного центра, как и прежде, не имеет отношения к этим следам. Но они принадлежат родственнику одного из сотрудников. А именно — Петера Шмидингера…

— Его сыну?

Еннервайн в задумчивости покачал головой.

— Паули — это тот красавчик в баварском костюме, несомненно. Но где доказательства, что мальчишка смешивал компоненты для взрывчатки? И вряд ли Паули носит при себе пистолет с глушителем и мастерски владеет всеми приемами маскировки вплоть до изменения голоса. Я не верю, что он хладнокровный убийца, пинком отправляющий гаупткомиссара полиции на верную смерть.