Чисто альпийское убийство

— С альпийским кладбищем пора кончать, — заключил шеф. — И с той троицей — тоже. Флавио, немедленно поезжай назад. Отыскать этих троих и шлепнуть. И поживее!

За окном начинался день. «Dilegua, о notte! Tramontate, stelle! (Исчезни, ночь! Меркните, звезды!)» — как нельзя вовремя выводил тенор.

36

Шансы выжить при падении с двенадцатиметровой высоты существенно повышаются, если внизу вас встречает такое безумное количество баварских кружев, драпа и других роскошных тканей, такое море элегантного гофре, буфов и блесток, такая солидная, в метр двадцать высотой, гора кожаных шорт, мужских рубашек, отделанных тесьмой и шнуровками, шелковых дирндлей [15], грубошерстных курток, валяных тужурок, вязаных носков, вечерних платьев из шелка, смокингов, кордовых костюмов, кокетливых дамских блузонов и брючек капри. Поэтому Еннервайн отделался совсем легко: всего лишь парой-тройкой ушибов, синяков и ссадин, вывихнутым большим пальцем ноги, колото-резаной раной от брошки госпожи Цигенспёкер, растяжением связок на ноге, небольшим сотрясением мозга, легким ранением бедра и еще несколькими пустяковыми травмами. Волей судьбы он поступил в ту самую клинику, персонал которой предпринял вчера еще одну безуспешную попытку дослушать до конца концерт Пе Файнингер. В больничной палате было светло и уютно, здесь имелся балкон, связывавший между собой все комнаты на этаже. После случившегося на прошлой неделе Еннервайн несколько сомневался в талантах местных врачей, однако на то, как ухаживали за ним в этом заведении, он действительно не мог пожаловаться. Медицинский персонал трогательно заботился о нем весь вечер, а едва наступило утро, в палату пожаловала дама, весьма компетентная на вид (главный врач, а то и повыше), и обследовала его без единого упрека, хотя он лежал здесь как самый обычный пациент, по обязательной страховке. Доктор исполнила свой долг с несомненным профессионализмом и глубокой основательностью. Надавив на одно особенно болезненное место, она со знающим видом осмотрела кровоизлияние вокруг него, покачивая головой через равные промежутки времени, будто шаман.

— Ну как?.. — осмелился спросить Еннервайн, когда лицо врача просветлело.

Но тут дверь палаты распахнулась, и вошла женщина со спортивной фигурой, практичной короткой стрижкой и проницательным взглядом. Деликатно подхватив «главного врача» под руку, коротковолосая повлекла коллегу к выходу.

— Пойдемте, госпожа Валлмайер, — приговаривала она по дороге. — Вам надо отдохнуть в своей палате.

— Она что, пациентка? — удивился Еннервайн.

— Да, — подтвердила новая доктор. — С недавних пор.

Дама, обследовавшая гаупткомиссара столь тщательно, уже вышла из палаты и разговаривала с кем-то в коридоре.

— Меня зовут доктор Корнелиус, — представилась коротковолосая. — Я из психиатрического отделения. Но вы не волнуйтесь: госпожа Валлмайер совершенно безобидна. У нее временное психотическое нарушение структуры личности.

Как и у всех психиатров, слово «психотический» получалось у нее скорее как «психоттический».

— Так в вашей клинике есть и психиатрическое отделение? — расширил глаза Еннервайн.

— Да, а что? Почему вы спрашиваете?

— Просто так, ради интереса.

— Неужели? Никто не спрашивает о психиатрическом отделении просто ради интереса.

— Ну хорошо. Не могли бы вы принять меня, когда вам будет удобно?

— О чем вы хотите поговорить?

— У одного моего друга есть небольшие проблемы…

— Ну конечно: у друга, все понятно. Как его зовут?

— Знаете, вы могли бы сделать карьеру в уголовной полиции. У вас здорово получались бы допросы…

— Итак, что вы хотели спросить?

— Дело в том, что… Ох, я и сам не знаю, с чего начать…

В этот момент в раздвижную дверь громко забарабанили.

— Откройте! Полиция! — послышалось снаружи. — Немедленно откройте дверь! Нам известно, что вы там!

В палату дурашливо ввалилась пятерка полицейских.

— Ой! А мы и не знали, что у вас беседа с врачом…

— Входите, пожалуйста, гости дорогие, — улыбнулась госпожа Корнелиус. — Все, все, сколько вас там. Я вполне могу продолжить обследование позже. Господин Еннервайн, вы в курсе, где меня можно найти?

— Да, в новом здании.

Врач вышла. Еннервайн приподнялся в кровати.

— Все, шутки в сторону!

Коллеги по очереди пожали ему руку.

— Вам крупно повезло, шеф, — сказал Штенгеле. — Как же мы рады видеть вас живым, целым и невредимым, то есть почти невредимым…

— Ерунда, у меня всего лишь пара царапин, — отмахнулся Еннервайн. — Единственная проблема теперь вот в чем…

Он показал на свою забинтованную ногу.

— Из-за этого мне придется поваляться здесь еще денек.

Хотя Мария Шмальфус постоянно призывала коллег оставить больного в покое, в палате все-таки состоялось импровизированное совещание, прерываемое множеством посещений и звонков от людей, желающих побыстрее отделаться от груза пожеланий скорейшего выздоровления.

— Ну вы и жулик! — со смехом сказала в трубку Пе Файнингер. — И сколько же раз вы теперь прикажете мне повторять концерт?

— Но ведь вчера вам все-таки удалось продвинуться на несколько тактов дальше, чем в прошлое воскресенье, верно?

— Дальше-то дальше, но ненамного. А вообще я приготовила для вас обещанный бонус, господин гаупткомиссар, — позднеромантическую интерпретацию песни о Еннервайне. Вы были бы на седьмом небе от счастья!

— Обещаю: в следующий раз я сяду в партер как примерный зритель и прослушаю ваш концерт от первой и до последней ноты.

Разумеется, в помещении то и дело мелькали белые халаты, врачи со знанием дела обсуждали травмы Еннервайна, критиковали повязку, высказывали недовольство тем или иным препаратом… Они сочли бы за лучшее, будь то-то и то-то не так, а эдак, ну или, во всяком случае, иначе, чем сейчас.

На больничном балконе сидел человек с остроконечной бородкой, делавший вид, будто слушает по мобильному длинный монолог собеседника, и озабоченно кивал, глядя на вечные вершины Альп. Но на самом деле он старательно подслушивал все, о чем говорилось в палате. В своей мятой пижаме он выглядел старым и больным, со стороны должно было показаться, что старичок просто вышел подышать свежим воздухом, и одна заботливая медсестра даже принесла ему стул. Но этот господин лишь изображал пациента, и только шишка у него на затылке была натуральной. Мужчина кашлял и то и дело хватался за бок, может быть, слегка переигрывая, но ведь истинные больные, бывает, переигрывают еще сильнее. Кроме шишки, неподдельным у него было еще и разочарование. Ведь он торчал здесь уже долго, но ничего существенного не услышал. Однако сдавать позиции мнимый больной не торопился. Он был терпеливым сборщиком информации.

Когда ко всем прочим посетителям Еннервайна прибавились местные жители, желающие взять автограф у пикирующего комиссара, Штенгеле решил, что это уже слишком. Он вышел к двум полицейским, стоявшим у входа в палату, и дал им указание: в ближайшие пятнадцать минут никого сюда не впускать.

— Вы что, выставили охрану у моей палаты?

— Да, на всякий случай. Одного нападения более чем достаточно.

— Кто же напал на вас там, на чердаке, шеф? — спросила Мария.

— Понятия не имею. Когда мы боролись, я на какое-то мгновение поймал его… Щуплый такой человечек. Я даже не исключаю, что это могла быть женщина.

— Однако, по вашим словам, он вам что-то говорил. Или она, соответственно.

— Он изъяснялся шепотом. Или она, точно не знаю.

— Акцент?

— Неопределяем.

— Значит, мы имеем дело с профессионалом, — заключила Шваттке.

— Ну да, — кивнул Еннервайн. — Угрожая мне моим оружием, он одновременно вытащил собственное и прикрутил к нему глушитель. Судя по всему, это не какой-нибудь любитель пострелять на досуге. Беккер уже изучил пулю?