Роман о любви (СИ)

И если это вчера он понимал по-другому, то сегодня - как раз так, как того требует время. Только оно способно разрешить их собственное бремя и утешить, если в том будет такая необходимость.

Но утешать уже было некого. Карбоцини лежал на спине. Тело его еще немного содрогалось. Нет, он не плакал. Он умирал. От сильного удара случилось не поправимое. У него сломался позвоночник. Он знал, что спустя несколько минут, его уже не будет, и он станет вечностью, как и все те, кому довелось испытать это до него.

Широко открытые глаза смотрели в небо. Луна уже немного спала, и звезды стали тусклее. Он еще кое-что понимал и верил, что после этого может хоть кто-то задумается о случившемся и поймет, наконец, что жить просто так - это просто потеря времени.

Жизнь нам дана для решений, а не для благочестивых утех. И тот, кто это сегодня уже понимает, очень близко подошел к своей заветной цели - добраться до действительного Разума и использовать его в целях своей независимости от других подобных цивилизаций.

Только это способно победить в предстоящей борьбе с инородцами в их же иносказаниях.

Высшая сфера его раздумий улетела в пространство, а с ним оставалась еще его душа, которая, как и другие, пока еще не знала, что такое ад на земле.

И, опускаясь в немую пучину от создавшейся под ними огромной расщелины, Карбоцини из последних сил закричал:

- Люди, опомнитесь и посмотрите кругом. Нет ничего вечного на этой Земле. Вечное - это мы сами в наших мыслях и думах...

И голос его тонул в безымянной лавине какой-то огромной массы Земли. Человек погибал, но погибал как истинный человек, наряду со своими жизненными устоями и позицией общего мнения.

Катрин увидела лишь мелькнувшие куда-то вниз ноги Ноэля, и тело ее оцепенело от ужаса. Это была воистину немая сцена, не использованная пока ни в одном кинематографе. Она завыла от бессилия и злобно застучала кулаками по земле, которая все еще дрожала, расходилась, сходилась и уносила прочь жизни людей. Она уже не думала о смерти. Ее мысли были заняты не собою.

Какова бы не была глупость - она не вечна.

И, сжав кусочки земли в своих руках, Катрин с грустью подумала:

- Господи, за что ты нас караешь? - хотя в то же время понимала, что это глупый и бестактный вопрос.

Еще не было никого, кому бы Господь ответил достаточно прямо. Она сознавала это, но ей хотелось чуда. Ей хотелось услышать это, хоть раз в своей жизни.

Но этого не произошло.

Шум понемногу стихал, но грозная сила Земли пока не успокаивалась. Еще слышно было дыхание ее глубин.

Накатившаяся волна нового толчка повергла ее в ту же пучину, что и Ноэля и, ускользая от нее по рыхлому краю расщелины, ломая свои красивые ногти, Катрин закричала:

- Помоги же мне, Господи, и если ты есть, дай мне руку.

Нет. Она не боялась смерти. Ее пугала мысль о том, что другие не поймут этого, ибо тех - других, так много на Земле и одновременно так мало.

Ее пугала также сама видимость суровой пучины, ибо это была живая человеческая могила.

И она спаслась. Бог ей помог, хотя и без звука, и голоса.

- Так и должно быть,- думала она, - зачем всем слышать его голос, достаточно ему слышать нас.

И это была правда, та самая, что ни на есть, жестокая и суровая. Та самая, которая побуждала людей выходить из себя и принимать для себя же решение.

- Что нам Бог,- продолжала Катрин, - он ведь нам помогает и спасает от нашего же бесчестия и нелюбви.

И отползая в сторону от опасного края прорвы земли, она шептала:

- Боже, помоги нам скорее узнать самих себя и спаси от греха.

Спустя минуту, она потеряла сознание. Это был тот обморок, который способен унести все надувное прошлое и максимально приблизить уже грядущее навстречу.

Катрин лежала лицом вниз, держа в руках те самые кусочки земли, которые хотели ее поглотить, чтобы затем дать новую и более светлую жизнь.

Но судьба распорядилась по-другому. Она дала сразу то, что смогло бы ускорить дух, не меняя тела, живущего в века.

И кто знает, может это и к лучшему, ибо человек, понявший хоть однажды за все свои жизни суть, сможет понять и остальное...

...Импресарио давно простился с этим миром. Его тело было насквозь пробито каким-то обломком дерева, и из груди торчали его острые края. Лицо было спокойным. Он принял смерть мужественно, как и подобает настоящему чародею.

И хотя судьба подарила ему иные качества, он сумел правильно понять произошедшее. Он не надеялся на жизненный успех и не желал лучшего, нежели есть в его реальной жизни. Сегодня он с ней простился. Но это не омрачило его душу. Он спал спокойно, праведным сном мертвеца и не испытывал никаких угрызений совести.

Если и было что-то такое, то оно давно забылось. Сегодня - подарило ему завтра. А какое оно, он уже знал наверняка. И не его вина, что так рано пришлось уйти, ибо есть время и есть бремя, которое должен нести каждый.

Листья прикрыли ему глаза, а небольшой туман расположился над телом.

Наступал завтрашний день, и утро было уже так близко...

...Под кучей обломков металла, бетона и стекла лежало тело Шевеля. Рядом покоилась груда таких же мервых. Ничто не могло противостоять внезапной стихии. Ничто не выдержало ее мощного напора. Погибло все: живое и неживое.

Погибли труды многолетних догадок в умственном развитии каждого. Погибли те, кто хотел сохранить тайну и те, кто хотел ее разгласить. Погибли те, кто жил рядом и вдалеке.

Способен ли кто оценить все это в миллионы, миллиарды?..

Неужто, вновь кто-то бросится считать - сколько убытков понесли те, кто еще остался дышать и пока еще думать. Вместе с телами ушли и мысли. Вместе с мыслями перебрались в другое место и люди, только не те, что лежали в руинах, а те новые, которые еще не родились.

И их звезда уже загоралась, и где-то вдалеке видно было ее огнедышащее пламя. Пропали труды многих, пропали и сами люди. И кто может сейчас сказать, каково будет дальше. Наверное, кто-то подумает, что можно продолжить начатое ими и, раскопав, обнаружить какие-то записи.

Нет! Их нет, и никогда не будет. Они записаны в самих людях, и восстанавливать их придется столетием, что повлечет за собой убытки, только уже другого плана. Убытки человеческих жизней. Ибо за каждую страницу знаний, идущих сверх, надо платить. Только платить не деньгами, не золотом и даже не чувствами и телом. Надо платить человеческой жизнью. А что такое сама жизнь - пока толком не знает никто.

...Триггер очнулся и осмотрелся по сторонам. Люсиль была рядом, почти под ним. Лицо ее было бледное и растерянное. Она плакала молча. Волосы разлетелись в разные стороны, а глаза обильно покрывались слезами.

Откуда они брались - она не знала. Она просто рыдала без содроганий. Макс приподнялся и сел. Голова немного кружилась и болела. Он приподнял Люсиль и, посадив себе на колени, прижал к своей груди.

Так они просидели с полчаса. Прошло уже немало времени с тех пор, как закончилось содрогание недр земли.

Уже светало. Было восьмое июля, и было утро. Они привстали и осмотрелись по сторонам. Легкий туман расстилался над землей. Он то и скрывал настоящую немую картину…

Но когда они встали, то увидели, что никакого города больше нет. Вокруг них было все пустынно и смертельно тихо. Сломанные деревья с торчащими вверх корнями, кучи металлолома, бетона, стекла, просто земли - все это предстало перед глазами.

Чудом оставшиеся в живых, они понимали, как больно оказаться одним среди огромного пространства мертвых.

И не было слышно стонов и криков, и даже какого-либо шума окружающего. Только зловещая тишина, хаос и полумрак.

В небе над ними заиграла и заискрилась огромная комета. Она обретала какую-то удивительную форму, будто показывала, что они обретают новую жизнь.