Зарубежный детектив 1979

Всю ночь я просидел на стуле, прислушиваясь к его храпу и невнятному бормотанию.

По счастью, он и на утро был столь же любезен и не забыл своего обещания.

— Ладно, соотечественник, я тебя устрою.

Я подошел ближе. Конечно, это она. Йоланда сидела на песке, обняв руками колени и опершись на них подбородком.

— Йоланда!

Она медленно обернулась.

Осторожно подняла темные очки и пристально посмотрела на меня. Вдруг резко вскочила, растерянно замерла, держа очки в руке.

— Рикардо.

Она закинула мне руки за шею.

Какое-то время мы так и стояли безмолвно, крепко сжимая друг друга в объятиях. Потом она медленно отодвинулась. Уронила очки на песок, мы оба поспешно нагнулись поднять их и столкнулись лбами.

— Рикардо, — недоуменно шептала она. — Рикардо...

Она разложила на картонные тарелочки омлет и ушла в ванную.

— Убери, пожалуйста, в шкафчик плитку и открой бутылку. Я в пять минут приму душ.

Дверь ванной закрылась, я закурил. Потом поспешно убрал в шкафчик плитку, взял нож и принялся открывать одну из бутылок с вином. Поставил ее на ночной столик и снова сел на кровать.

— Можно тебя спросить? — громко крикнул я.

Изнутри, почти заглушённый шумом воды, раздался ее голос:

— Что?

— Можно спросить тебя о чем-то? — еще громче крикнул я.

— Хорошо.

Я встал и подошел к двери:

— Почему ты не приехала с мужем? Несколько минут слышался только шум воды.

— Потому что он умер... — наконец ответила она.

Я снова бросился на кровать.. Рядом со мной стоял ее чемодан. Я осторожно, стараясь не шуметь, поднял крышку. От какого-то неопределенного, странного аромата у меня раздулись ноздри. Пахло чем-то очень чистым, неясным, свежим. Звук воды вдруг прекратился, и я опустил крышку.

Дверь открылась, и появилась Йоланда в темно-сером халатике. От нее исходил нежный аромат духов.

— Ты разлил вино?

— Нет еще, — ответил я. — Но бутылка открыта.

Я наполнил два стакана, мы сели друг против друга за ночным столиком: я на кровати, она на единственном стоявшем в комнате стуле.

— Ты с какого времени работаешь? — спросил я.

— Да уже много лет.

Она оперлась локтями о стол и наклонилась ко мне. Отпила несколько глотков вина.

— Скажи мне одну вещь. Ты почему развелся с...? Как ее звали?

— Ирмина.

— Ага, — бросила она, — с Ирминой.

— Мы совершили ошибку, поженившись. А муж твой отчего умер?

Похоже, она не ждала этого вопроса.

— Несчастный случай? — настаивал я.

— Не совсем так, Рикардо, — она прямо взглянула мне в глаза. — Он в 1960 году уехал из страны.

Она поднялась и стала собирать тарелки. Мы уже выпили одну бутылку вина и теперь начали вторую. Я с нежностью следил за каждым ее движением, за каждым жестом.

— Ну что ж, — сказала она. — Теперь твоя очередь.

Она повернулась ко мне спиной и принялась убирать в шкафчик посуду и продукты. Под халатиком вырисовывались ее твердые загорелые бедра.

— Почему ты снова не женился?

— А тебе что, это так важно? И почему ты сама снова не вышла замуж?

Она резко повернулась. Грубость моего ответа удивила меня самого.

— Прости, — прошептал я. — Я выпил лишнего.

Я поднялся и подошел к двери. Открыл ее: снаружи стояла сырая, беззвездная ночь. Моря не было видно, слышалось лишь его мерное, величавое дыхание.

— Может быть, — пробормотал я, не глядя на нее, — может быть, я не встретил...

— И ты такой же как все, — оборвала она меня. — Каждый второй твердит одно и то же. А те, кто не говорит, думают.

Я обернулся к ней:

— Думаю, ты ошибаешься.

Не могу сказать, что Тони уж очень хорошо меня «устроил», но он упросил отца дать мне место продавца с еженедельным жалованием в 80 долларов. Я с понедельника начал работу и в пятницу отказался от эмигрантского пособия, так как теперь мог зарабатывать сам и совершенно незачем было лишний раз напоминать о себе ФБР.

Тони познакомил меня и с Вандой, веснушчатой девицей с большими кроличьими зубами и красивыми голубыми глазами. Она была североамериканкой. Она жила в квартирке на  67-й улице. Вместе с нею обитала Эйлис — девушка Тони, пухленькая смугляночка с пышной грудью и довольно тощими ногами.

В июне — три месяца спустя после прибытия — я уже получал девяносто пять долларов и мог оплачивать скромную, но отдельную квартиру.

Двери Национального революционного движения открылись передо мной однажды вечером...

Однажды вечером на стоянке своих машин, предназначенных к продаже, отец Тони познакомил меня с Джеком Морено — одним из доверенных людей хромого Оросмана.

Человек протянул мне руку. Несмотря на «Джека» он, казалось, только что вывалился из бильярдной, что на улице Санха в китайском квартале Гаваны. Длинные бачки, огромная медаль из дешевого золота с изображением святой Варвары на шее, штаны из чертовой кожи.

— Расторопный парень, — похвалил меня отец Тони. Мужчина лучезарно улыбнулся, блеснув всеми своими золотыми коронками.

— Сегодня вечером мы собираемся в «Бискайе», — сказал мне он.

— Национальное революционное движение?

— Конечно. Кто же еще?

Я пошел в «Бискайю». У дверей меня остановил устрашающего вида светловолосый мастодонт, говоривший на варварском! английском, но я назвал Джека Морено, и, немного поколебавшись, он меня пропустил.

Собралось около ста человек. Мы расселись на складных стульях перед столиком президиума, за которым довольно-долго никого не было. В 9 вечера появился Педро Оросман в окружении целой свиты адъютантов и телохранителей. Однако за столик сели только он сам, Джек Морено, еще двое незнакомых мне людей и старик, не выпускавший трубки изо рта, которого потом нам представили как сенатора Виктора Пеппера.

Пока Оросман медленно и хрипло произносил слова своей: речи, мне пришла в голову показавшаяся удачной мысль. Я достал ручку и в записной книжке принялся записывать отдельные фразы и выражения оратора. В течение часа Оросман безжалостно нападал на тех, кто «объявляют себя антифиделистами и антикоммунистами, а на самом деле являются антиамериканцами и антидемократами...». По именам и фамилиям перечислил. некоторых лидеров, возглавляющих группы так называемых «ультраправых», и заклеймил их как «уличных шарлатанов».. «Мы, — в заключение сказал он, — не обещаем ничего. Мы просто сделаем. Сделаем. Сделаем».

Еще звучали аплодисменты, когда я уже выбежал из зала, схватил такси и помчался к Ванде. Было около двенадцати ночи, а ей нужно было подниматься с рассветом. Сонная, в едва накинутом домашнем халате, она открыла мне дверь. Я торопливо поцеловал ее и быстро спросил:

— У тебя есть пишущая машинка?

— Какого черта...

Я мягко прикрыл ей рот ладонью.

— Есть?

— Ну, есть... Рухлядь... Изнутри послышался голос Эйлис:

— Кто там, Ванда?

— Ричард.

— Дай мне ее, завтра верну.

У нее был старенький «ундервуд», но печатать на нем можно. Я взял такси и отправился домой. К трем ночи у меня уже была готова маленькая, в четыре с небольшим странички, статейка.

Я выбежал на улицу и позвонил Тони. Дома его не было. Наверняка он развлекался в «Сильвии». Позвонил туда и, не ошибся.

— Это срочно, Мартинес, — сказал я хозяину отеля.

— Ладно, я его позову.

В «Сильвии» не было телефонов в номерах. Мне пришлось довольно долго ждать, пока Тони спустился в вестибюль.

— Тони?

— Ну что у тебя там? — без особого энтузиазма отозвался он.

— У тебя по-прежнему хорошие отношения с Савоем из «Лас Америкас»?

Мой вопрос его удивил.

— И в такой час ты пристаешь ко мне с этим?

— Очень важное дело, Тони.

— Ну?

— Мне нужно, чтобы ты ему позвонил сейчас же.

— В четыре утра? Ты случайно не спятил?

— У тебя есть его домашний телефон?

— Я его помню...

— Позвони ему и скажи, что тебе нужно, чтобы в следующем номере он поместил одну статью.