Замок на Воробьевых горах

Бутылку «Кутузова» Максим Сергеевич купил полчаса назад. Домой ехать не хотелось. Завадский намеревался выпить коньяк в сквере, но как назло пошел дождь. И он пошел с бутылкой туда, где чувствовал себя как дома, где ему никто не мог помешать.

Все хлопоты по организации похорон жены взяла на себя теща. Завадский, считавший, что толку от его вмешательства не будет, самоустранился. И сейчас сидел в кабинете кафедры, пил коньяк и размышлял о перипетиях жизни. Но не о смерти.

Чем меньше оставалось в бутылке коньяка, тем мрачнее становились его мысли. Завадский — уже, должно быть в сотый раз — спрашивал себя: что же произошло между ним и Марией Варламовой. И не находил ответа. Чувствовал ли он что-нибудь по отношению к ней? Безусловно. Хотел ли затащить ее в постель? Нет. Конечно, нет. Жалел ли о том, что произошло? Пожалуй, тоже нет.

Завадскому мучительно захотелось курить. Он достал из кармана пиджака жестянку с леденцами, открыл ее, вынул леденец и швырнул в рот. Гладкий шарик приятно хрустнул на зубах.

Максим Сергеевич потянулся за бутылкой, и в тот момент дверь кабинета распахнулась. Увидев перед собой человека в кепке, Завадский не сразу узнал его. Слишком странным было его присутствие здесь, в месте, которое было для Завадского крепостью, храмом и домом одновременно.

— Простите, я не постучал.

Майор Самарин прикрыл за собой дверь и неторопливо прошел к столу. Пока следователь усаживался за стол, Максим Сергеевич смотрел на него, чуть склонив голову набок, спокойным, хотя и немного удивленным взглядом.

Устроившись, Самарин снял кепку и положил ее на стол. Потом взглянул на бутылку, усмехнулся, пригладил ладонью редкие рыжеватые волосы и сказал:

— Я бы хотел с вами поговорить. Не как с другом Варламовой, а как с заведующим кафедрой.

Максим Сергеевич приподнял брови.

— Странно, что такое желание появилось у вас только сейчас.

— Если бы вы знали, сколько у меня работы, так бы не говорили, — возразил Самарин. — У страны тяжелые времена. В управлении острая нехватка кадров, но при этом главк вынужден проводить сокращение. При этакой нагрузке работать приходится постоянно в авральном режиме.

— Но гибель двух студенток МГУ — случай экстраординарный, не правда ли?

Самарин снова взглянул на бутылку и заметил:

— Ежедневно в России кончают жизнь самоубийством сто пятьдесят — двести человек. И каждый такой случай можно рассматривать как экстраординарный.

— Но вы уже не уверены, что это самоубийства, раз пришли ко мне, верно?

— Возможно, — уклончиво ответил майор и опять посмотрел на бутылку.

— Хотите выпить? — предложил Завадский.

— Не откажусь, — последовал ответ.

Максим Сергеевич выдвинул верхний ящик стола, достал небольшой граненый стаканчик и поставил его на стол. Потом взялся за бутылку.

— Забавно… — усмехнулся он, наполняя две емкости коньяком. — Я думал, вы откажетесь под тем предлогом, что не пьете в рабочее время.

— Сегодня воскресенье, — возразил Самарин. — Если бы не ваша подруга, сидел бы я сейчас в плетеном кресле, смотрел бы на верхушки сосен и ел с друзьями шашлыки. А потом, после нескольких рюмок, отправился бы в баньку. Люблю русскую баню. И чтобы обязательно с веником.

Самарин взял стакан, поднял его и сказал:

— За знакомство.

— За знакомство, — отозвался Завадский.

Мужчины чокнулись и выпили. Покончив с коньяком, майор откинулся на спинку стула, внимательно посмотрел на Завадского и вдруг спросил:

— Вы всех своих студентов считаете гениями?

Тот покачал седой головой:

— Нет, конечно. Но все они очень способные ребята. И у большинства из них большое будущее.

— Гм… — Самарин поскреб ногтем переносицу. — А как насчет Вики Филоновой? У нее тоже было большое будущее?

— Безусловно. Каждый из студентов, проходящих специализацию на нашей кафедре, уже высочайший специалист в своей области. Эти парни и девушки — шанс нашей страны на выживание и дальнейшее процветание.

Самарин задумался.

— Я беседовал с некоторыми из них, — произнес он после паузы. — Они не произвели на меня впечатления особо одаренных.

Максим Сергеевич усмехнулся.

— Можно быть гением в физике или биологии и совершенно заурядным человеком в обыденной жизни. Помните, как у Пушкина…

— Хорошо, что вы вспомнили Пушкина, — сказал Самарин. — Я хотел спросить вас о другом его утверждении. Ведь именно Пушкин написал, что гений и злодейство — две вещи несовместные?

— Кажется, да.

— Кажется, да… — тихо повторил Самарин. — Ну и как вы к этому относитесь?

— Спорное утверждение. История человечества знает огромное множество злодеяний, совершенных гениями.

— И вы их оправдываете? — поинтересовался Самарин.

Завадский покачал головой:

— Нет. Но я их понимаю. Они многое знали про свой талант и были уверены, что им дозволено больше, чем другим.

— А если бы они ошиблись? — прищурился майор. — Ну, если бы они считали себя гениями, а на самом деле были заурядными преступниками? Ведь доктор Смерть, который резал детишек в Освенциме, тоже, наверное, считал себя гениальным ученым.

Завадский нахмурился.

— Этот разговор бесперспективен, — сказал он. — Давайте лучше поговорим о деле, ради которого вы пришли.

— Да, вы правы, — кивнул майор. — Расскажите мне, пожалуйста, об обстановке на кафедре. Может быть, вы замечали в последнее время что-нибудь странное?

— Нет. Все было совершенно обычно. А почему вы спрашиваете?

— Я тут кое-что разузнал про ваших студентов. Странно, но большинство из них — из богатых и влиятельных семей.

Завадский усмехнулся:

— Тут нет ничего странного. Родители большей части наших студентов — ученые, врачи, политики, писатели. То есть люди весьма и весьма талантливые в своих областях.

— К чему вы это говорите?

— К тому, что талант и интеллект родителей очень часто наследуется их детьми.

— Гм… — Самарин вновь поскреб ногтем переносицу. — Наверное, вы правы. Профессора видят своих детей профессорами. Политики — политиками. Врачи — врачами…

Майор снова посмотрел на бутылку. Завадский заметил его взгляд, усмехнулся и вновь разлил коньяк по стаканам.

Теперь они выпили без всякого тоста.

— Насчет наследственности — я понял, — продолжил беседу Самарин. — А что насчет «обыденной жизни» ваших гениев? У них есть какие-нибудь группировки, организации или что-нибудь в таком роде? Молодые люди обожают тайны и ритуалы. Не говоря уже о конспирации.

Завадский подумал, пожал плечами:

— Я ни о чем таком не знаю.

— Не знаете… — снова тихо констатировал майор. — Ну а как насчет студенческих братств? Что-нибудь вроде «Черепа и костей» или «Адептов нового мира»? Я читал, все президенты США состояли когда-то в тайных студенческих братствах. Думаю, и у нас может существовать что-нибудь подобное. По крайней мере, будь я таким же гением, как ваши ребята, я бы непременно захотел организовать какой-нибудь клан.

Завадский молчал, обдумывая слова неожиданного посетителя. Майор подождал, не скажет ли он чего, но поскольку завкафедрой молчал, заговорил снова:

— Максим Сергеевич, я понимаю, что дело темное. Но, возможно, вы все-таки что-нибудь слышали?

— Да нет, — пожал Завадский плечами, — ничего такого.

— Жаль.

Самарин вздохнул. Потом взял со стола Завадского бронзовую фигурку Эйнштейна, повертел ее в руках и поставил на место.

— У молодых людей ранимая психика, а у молодых гениев тем более. — Голос следователя звучал задумчиво. — Какой-нибудь харизматичный ублюдок вполне способен сбить их с толку. Только начинается все с «Гаудеамус игитур», а закончиться может судом Линча и человеческими жертвоприношениями…